Несущая свет. Том 1 - Донна Гиллеспи

— Но то, что Видо может стать союзником гермундуров, совершенно невозможно. Какой бы коварной змеей он ни был, но он все же хатт по своей крови.

— Не имей привычки судить столь поспешно, Витгерн. Это чревато серьезными просчетами. Будь осмотрителен, вещи подчас по сути своей не такие, какими кажутся, — Бальдемар отвел взгляд в сторону и тихо повторил с грозным решительным выражением лица: — Они приходили только за тем, чтобы разорить мой дом.

Глаза его, полные угрозы, сверкали в полумраке шатра. Однако, как это ни удивительно, через мгновение к нему снова вернулось бодрое доброжелательное расположение духа, и на лице вождя появилась улыбка, излучавшая грубоватую нежность к своему молодому соратнику.

— Мой мальчик, тебе не следует долго засиживаться здесь. Ты слишком хороший воин, чтобы слоняться без дела. Поэтому я хочу, чтобы ты немедленно двинулся в путь во главе небольшого отряда в двадцать пять воинов, которых я уже отобрал из рядов своих ратников. Прежде всего пусть они заново возведут мой дом — я хочу, чтобы все думали, что в этом и заключается их главная цель. Но после этого ты заберешь мою дочь из обиталища жриц, где ее приютила Труснельда, и привезешь ее на место собрания нашего племени. Вам грозит нешуточная опасность: если Видо узнает путь ее следования, я не сомневаюсь в том, что он устроит засаду. Кажется, ничего в жизни он не желал с большей силой, чем заполучить мою дочь в жены для одного из своих сыновей. Витгерн, если ты доставишь ее целой и невредимой на собрание племени, где ей предстоит узнать имя своего жениха, не будет в мире такой почести, которую я отказался бы воздать тебе.

— Что?! — кровь душной волной прилила к лицу молодого воина. — Так она все же вступит в брак? Но она наотрез отказалась сделать это. Кто же в таком случае женится на ней? Зигвульф?

— Зигвульф? Ха! С чего ты взял! Я бы никогда в жизни не выдал ее замуж за человека, испытывающего такое непреодолимое отвращение к воде. Если вблизи Зигвульфа отряхнулась мокрая собака, то он считает, что уже хорошо искупался.

— Значит, не Зигвульф… Тогда кто же? Неужели этот человек — более достойный муж, чем я? — Витгерн чувствовал в эту минуту беспомощную злость хищника, которому вырвали когти.

— Да, я бы сказал именно так. Он более достойный муж, чем мы все.

— Я не умею разгадывать загадки.

— Ревность затемняет твой разум. Ауриана сама назвала своего жениха. Она должна стать невестой Водана. Клянусь Хеллем, именно с ним вступит она в брак в ночь собрания племени. Я не бессмертен, мой мальчик. И ты, конечно, понимаешь, что прежде чем я паду в одной из битв, кто-то — будь то бог или человек — должен взять на себя заботу о судьбе моей дочери.

— Поэтому ты и твоя дочь решили, что это должен быть бог… И все же я не до конца понимаю тебя.

— Благородный Витгерн! Ты слишком почтителен, чтобы вслух назвать причину твоего недоумения. Поэтому я сделаю это за тебя. До твоего слуха несомненно долетела молва о том, что Ателинда больше не сможет вынашивать детей. И поэтому ты с изумлением спрашиваешь себя, как он может добровольно лишать свою семью потомства, прерывая по существу свой род? Это действительно величайшая жертва, которую я могу принести. И эта жертва приносится мною сознательно. Я хочу добровольно отдать богам то, что стократно превосходит уже взятое ими у меня. Боги забрали моего сына. И вот я отдаю им всю свою надежду на продолжение рода — на наследников. Эта жертва умилостивит небеса и землю, ты согласен со мной?

Только теперь Витгерн разглядел морщины скорби на лице Бальдемара. Его взгляд был слишком неподвижен, слишком печален, как будто он смотрел на мертвое тело дорогого ему человека; он слишком торжественно и прямо восседал в своем кресле, словно находился перед жертвенником в священной роще.

— Что же касается ее знаменательной победы в поединке в Ясеневой Роще, Витгерн, то это такой редкий знак военного везения, сопутствующего ей, что подобные случаи среди нас в последний раз встречались очень давно — в ту пору, когда Волчица еще не начала выкармливать основателей Рима. Поэтому ты сам видишь, что бог положил на нее свой вожделеющий взор еще прежде, чем я пришел к решению благословить этот священный брак.

Витгерн слушал, грустно соглашаясь с Бальдемаром, и думал про себя: «Бальдемар умудряется командовать богинями Судьбы, судя по тому, что они идут у него на поводу и выполняют по существу его волю. Вот старая лиса. Хитрая, чующая свою выгоду лиса. Как все же отец и дочь похожи друг на друга! И теперь они оба будут всегда охотиться вместе, только не зайцев и оленей, как прежде, а на римлян. Бальдемар всегда мечтал, чтобы Ауриана постоянно находилась рядом с ним, делая то, что он делает, и живя так, как живет он сам. Вот тот род бессмертия, который нравится ему — он состоит в наследовании духа, а не плоти. Бальдемар хочет видеть перед собой свое продолжение, наследницу своего духа, своей бесплотной сути. Да, в них обоих действует один и тот же неукротимый дух дикого вольного скакуна!»

— Вести вооруженную борьбу с Римом — это все равно, что носить воду решетом, — продолжал Бальдемар. — Может быть, ей с ее чудесным даром удастся остановить эту чуму. Иногда я думаю, что в ней живет мой дух, только очищенный и возвышенный. То, чего я добиваюсь своим могуществом, она достигает своей невинностью. Причем она сама не сознает этого, она разбирается в этом не больше, чем какой-нибудь полевой зверек. Своей невинностью она, пожалуй, могла бы сразить дракона…

Трубный глас боевого рога снова потряс воздух, словно мощный порыв ветра.

— Видо! — прошептал Витгерн, повернувшись в ту сторону, откуда слышались боевые звуки. — Неужели ты не слышишь этого? Неужели ты не понял то, что я говорил тебе? Умоляю тебя, Бальдемар, выслушай меня! Они выступают в поход!

— Почему же, я все прекрасно слышу. Ты прав. Видо действительно выступает в поход.

— Я не понимаю тебя! С ним из лагеря уходит и часть твоих соратников! Может быть, ты не знаешь, что этим утром на его сторону перешло еще двадцать твоих людей?

— Двадцать три, если уж быть совершенно точным, — отозвался Бальдемар. — Если слегка потрясти дерево, то с него первыми упадут самые гнилые плоды.

— Я не могу больше выносить все это! Мы до сих пор не покарали гермундуров за их разбой, и с каждым мигом нашего промедления растет наш позор! — эти слова отчаянья сами вырвались из уст Витгерна, и он почувствовал, что краснеет. Он ведь вовсе не собирался говорить все это; подобные слова были прямой критикой действий Бальдемара. Но хуже всего было то, что совсем недавно Витгерн сам все это слышал из уст гнусного Видо!