Надломленные оковы - Дмитрий Петюк

Непередаваемые ощущения! Одновременно знакомые и незнакомые, то, чего я столько лет был лишён.

Неподалёку всё ещё спала Кенира, беспокойно ёрзая во сне. Чуть подальше что-то жевал Рахар — на этот раз привязывать его никто не стал, чем он, судя по изрытой земле, во всю воспользовался ночью. Кору дерева, на верхних ветвях которого мы привязали вещи, усеивало множество отметин от когтей — подлая скотина и на этот раз попыталась всё испортить.

Я осмотрелся по сторонам — откровенно унылый утренний лес для меня-нового казался самым восхитительным зрелищем двух миров.

Не в силах сдерживать восторг, я уставился на сидящую на дереве птицу, которая, если не считать ярко-красных перьев на кончиках крыльев и хвосте, ничем не отличалась от обычной вороны, и во всю глотку закричал:

— Галадийр Эгор Рундриг ауф Каапо — настоящий кусок дерьма!

Ворона посмотрела на меня долгим взглядом и громко каркнула — трудно сказать, соглашаясь или осуждая.

Я прислушался к своим чувствам. Несмотря на то, что сказанное вызвало во мне протест, сам факт успешной попытки сказать что-то плохое в адрес бывшего хозяина меня-Нриза, означало, что я по-настоящему стал свободен. Да, я продолжал испытывать к нему некоторое уважение, но абсолютная собачья преданность и всепоглощающая ненависть, смешавшись в нашей новой личности, взаимно аннигилировались. Эгор ауф Каапо стал для меня лишь одиозной фигурой, чьи заслуги и достижения глупо отрицать, но которого следует всячески опасаться. Кое-какие положительные чувства к нему всё же остались, но они никак не ограничивали свободу моих действий. Мне было слегка неприятно говорить про него гадости — словно я сквернословил в адрес собственного дедушки.

— Первая книга, которую я прочитал в Цитадели Ашрад называлась… — попробовал я на прочность следующее ограничение.

Но тут меня ждал оглушительный провал. Как бы я ни пытался продолжить, что бы по этому поводу ни предпринимал, но слова вязли на языке, превращаясь в неразборчивое мычание, а если я упорствовал, то начинали путаться мысли, и, постепенно усиливаясь, накатывала боль. То, что прямой приказ Эгора до сих пор действует, оказалось очень неприятным сюрпризом. Увы, сбросить его, используя Поводок, никак бы не получилось. И дело даже не в том, что Поводка больше не было, что он до сих пор является частью того олицетворения раба, который остался после реинтеграции меня-Нриза и меня-Ульриха. Уж очень не хотелось на своей шкуре испытывать результат столкновения директив и на практике выяснять, погибну ли я в результате конфликта, останусь ли овощем, либо просто сойду с ума.

— Нриз, всё в порядке? — послышался обеспокоенный голос Кениры.

Она тяжело поднялась с лежанки, сонно потирая глаза. Как специалист в вопросах сновидений, я ощущал, что спала она беспокойно и её тревожили кошмары. Возможно, так проявлялась сила, дарованная мне Ирулин, а может и сработала интуиция.

— Что-то случилось? — повторила она вопрос.

Случилось? Конечно случилось! Я снова свободен! Я снова стал собой! Теперь нет никаких «он» и «я», не осталось даже «мы»! Жизнь просто великолепна!

— Меня зовут вовсе не Нриз! — расхохотался я, подбежал к ней, ухватил за талию, поднял и закружил вокруг себя.

На мои действия она отреагировала очень странно. Вместо того, чтобы закричать, дать мне пощёчину или начать вырываться, она лишь сложила руки на груди и одарила меня неодобрительным взглядом. Полагаю, со стороны, учитывая разницу наших габаритов, картина получалась весьма комичной.

— Что, опять? — недовольно спросила она.

Её раздражение можно было понять — никому бы не понравилось, если бы его кто-то неожиданно поднял в воздух. Не спасало ситуацию даже необъятное пузо, в которое упирались её колени. Но я находился в таком приподнятом распоряжении духа, что не заметил бы и удара дубинки Рахара по своему темечку.

Я опустил её на землю и снова рассмеялся. Тело распирало от желания действовать, как-то выплеснуть свои радость и эйфорию. Не желая больше сдерживаться, я сделал по поляне «колесо».

Реинтеграция двух личностей — сложный и многогранный процесс. Не сомневаюсь, что в мире Итшес маги и учёные (тут эти слова являются синонимами) написали не одну монографию по его особенностям. Личные предпочтения, фобии, вкусы и двигательные рефлексы наследуются финальной личностью от обоих доноров. Большая часть моторных навыков досталась нам-Ульриху от меня-Нриза. Меньшая — от меня-Ульриха. Как оказалось, акробатические трюки, с лёгкостью выполняемые не чуждым спорту человеком весом в семьдесят девять килограммов, для тела, весящего почти два центнера, совершенно не подходят. Эту простую, но вместе с тем недостаточно очевидную истину я узнал трудным путём.

«Колесо» получилось не полностью. Та часть, где я делаю шаг вперёд, вышла отменно. Та, где я наклоняюсь, встретила трудности в виде огромного пуза и жира на боках. Та, где я встаю на руки, окончилась оглушительным фиаско. Руки подломились, и я огромной грудой желе рухнул на траву.

— Это было впечатляюще! — раздался смех Кениры. — Но Нриз, я очень тебя прошу, постарайся больше так не делать!

Я с трудом поднялся на ноги, вытирая ладонью грязь с лица и размазывая кровь из разбитого носа. Открыл рот, и отплёвываясь от травы, земли и сухих листьев, промычал:

— Я больше не Нриз. Меня зовут Ульрих Зиберт.

Глава 8. Дорожные беседы

— Погоди, давай ещё раз! Ты был на самом деле не собой, а другим парнем, который — тоже ты, только другой. Но настоящий ты в это время существовал только во время сна, а в остальное время телом управлял ненастоящий ты. И теперь вы вдвоём объединились, и теперь ты —