Мои ужасные радости. История моей жизни - Энцо Феррари

и радость, и горе. Как и в любой другой. Но и после Вашей смерти Ваше имя и легенды о Ваших победах будут жить вечно.

Может быть, через много-много лет на какой-нибудь свалке мы найдем какую-нибудь Ferrari. И сделаем все, чтобы восстановить ее, завести, вспомнить время, когда Ferrari била все рекорды, и снова испытать те же чувства.

Иногда мы видим, как Ваш автомобиль берут, просто чтобы покатать красивую девушку, и нам это кажется неправильным. Потому что Ferrari нужно водить так, как она того заслуживает. Конечно, мы не имеем права судить. Судить можете только Вы, ведь Вы создали эту машину, и только Вы устанавливаете правила.

Мы слушаем рев Вашего автомобиля на холостом ходу, при разгоне, на скорости. Прислушиваемся к двигателю. И спрашиваем себя: хватит ли у него сил? Разве он не плачет в знак протеста? Нет! Он кричит от радости. Этот звук не сможет повторить ни один другой двигатель и не сможет сыграть ни один оркестр. Это симфония, которая дарит радость душе и освещает лицо улыбкой. Вот он, гоночный Ferrari – настоящая сокровищница звуков.

Мы не знаем, какие еще подобрать слова, чтобы выразить все, что мы чувствуем. Наверное, Вы посмеетесь над нашим письмом, а может, скажете, что все это ерунда, и мы только зря тратим Ваше время. Ну что ж.

Скорей всего, у нас никогда не будет своей Ferrari, а если все же и будет, мы вряд ли сможем считать себя достойными ее. Даже так: у нас никогда не будет настоящей машины, потому что ни одна машина не может считаться настоящей, если на ней нет эмблемы с гарцующим жеребцом.

Примите нашу искреннюю благодарность за то, что Вы сделали.

В конце письма стояли подписи: Лорен Лотц и Пол Р. Пелл, владельцы вышеупомянутого американского автомобиля.

Ну вот, наконец, мы и добрались до моральных причин. Не собираюсь никому навязывать свою точку зрения, но не могу не высказать мое личное мнение. Для начала хотелось бы ответить на вопрос, какие нравственные ценности несет в себе спорт в целом, и лишь потом переходить к автогонкам. Если вспомнить определение, которое спорту дал Панцини: «В этом слове – весь мир, со всеми его страстями и добродетелями. Даже о Боге невозможно выразиться столь же емко»[155], – то можно заключить, что спорт, как и любая другая деятельность человека, имеет черты и нравственности, и безнравственности.

Во всяком случае, именно этические причины лежали в основе разбирательства, в которое я был непосредственно вовлечен: о том происшествии стоит вспомнить, потому что оно весьма значительно. Споры возникли из-за атаки на меня на страницах газеты Osservatore Romano 9 июля 1958 года. В статье меня сравнили с Сатурном, пожирающим своих детей[156]: «Феррари – современное воплощение Сатурна: теперь он влиятельный промышленник, но детей есть не перестал. Как в мифе, так и в реальности. Последняя из его жертв – Луиджи Муссо, и вокруг Феррари снова и снова смыкаются ряды сочувствующих, произносящих слова соболезнования. Только у всех этих проявлений есть один недостаток: сколько бы раз эта история ни повторялась, никто не извлекает из нее должного урока, никто не в состоянии прислушаться к своим чувствами, к внутреннему голосу, который из глубин сознания взывает к нам и восклицает: “Хватит!”» Эта статья, озаглавленная «Сатурн нашего автопрома», заканчивалась так: «Дело не только в человечности, но и в разумности. Нравственности. Ведь стимулом для смертельно опасных гонок, кроме предполагаемой пользы для науки и прогресса, является промышленная, экономическая выгода, что превращает хронометр, отсчитывающий количество жертв, в рекламную уловку». В октябре следующего года в газете Civiltà cattolica вышла статья иезуитского священника Леонардо Адзоллини под названием «Бессмысленная резня». Среди прочего там говорилось следующее: «Все гонки, и на трассе, и на дорогах общего пользования, как бы они ни были организованы, нужно запретить».

В декабре мы с отцом Адзоллини познакомились лично. На встрече присутствовал также другой священник, отец Джорджо Гамбильяни, и мы проговорили пять часов. В марте следующего года Адзоллини все в той же газете написал: «По поводу гонок мы хотим сказать следующее: вся ответственность целиком и полностью лежит на организаторах и тех, кто наделен публичными полномочиями. Производители, в том числе Ferrari, не принадлежат ни к первой, ни ко второй категории».

Наконец, в католическом еженедельнике Orizzonti, авторы которого дошли до того, что поставили смерть моего сына в один ряд с трагедиями, произошедшими по вине Ferrari, 21 июня 1962 года была опубликована статья другого иезуита, Джакомо Перико:

Мы прекрасно знаем, что в определенный момент гонки либо у пилота, либо в болиде, либо на трассе может возникнуть нечто непредвиденное, что невозможно предсказать, изучить и от чего, следовательно, невозможно защититься. В таком случае в травме или смерти гонщика нельзя винить никого, при условии, что каждый сделал все возможное для обеспечения его безопасности. Здесь просто нет причин привлечь кого-то к моральной ответственности: риск нельзя спрогнозировать, а небрежность или попустительство отсутствуют…

С точки зрения нравственности излишне требовать отказа от экспериментов или тестов только из-за возможных непредвиденных ситуаций. Тогда придется запретить все восхождения альпинистов – как любителей, так и профессионалов, экспедиции для покорения вершин, куда не ступала нога человека, и множество других видов спорта, допустимость участия в которых не подвергается сомнению.

Прогресс всегда сопровождается столкновением с неожиданностями. Это наша судьба: не имея возможности точно предсказать будущее и просчитать все вероятные варианты развития событий, человек понимает, что его безопасность ограничена пределами человеческого познания. Все остальное – добровольный риск, когда никто не застрахован от непредвиденных обстоятельств, которые могут разрушить все планы и привести к катастрофе.

Выхода здесь только два: либо отказаться от прогресса, либо смириться и принять возможное столкновение с неизвестным. А ведь отказ от познания чего-то нового противоречит нашей натуре. Человек находится в вечном поиске. Так уж он устроен. Мы обладаем способностями, которые требуют, чтобы мы развивали их и приобретали новые. Мы погружены в реальность, которую призваны познать. Запретить действовать в соответствии с этой природной тягой – значит ограничить свои возможности.

Следовательно, согласно моральным нормам, мы, по мере наших сил, защищаемся от риска, но не возлагаем на кого-либо вину за возможное вмешательство непредвиденного фактора, которое влияет на человеческую жизнь. <…>

Разумеется, мы скорбим о погибших, но наша совесть не вступает в противоречие с таким способом достижения прогресса, учитывая, сколько пользы это приносит обществу, человеку и в целом общественному благополучию…

С точки зрения морали мы ни в чем не обвиняем погибших. Напротив, признаем, что во многом благодаря им жизнь тех, кто остался в живых, стала безопаснее. Поэтому выражаем погибшим глубокую признательность.

Комментировать это я не буду. Скажу лишь, что мне доводилось слышать суждения не только представителей церкви, но и обычных людей – тех еще моралистов, которые бросаются из крайности в крайность, то восхваляя гонки, то проклиная их. Достаточно лишь вспомнить трагедию, произошедшую в 1957 году во время последней «Милле Милья» в деревне Гуидиццоло. Многие газеты в те дни писали обо мне чудовищные вещи. Мои машины конфисковали, а меня не только подвергли публичному порицанию, но и привлекли к судебному разбирательству. Я замолчал более чем