Пугачев - Абрам Исаакович Гайсинович

полного «утушения пламени» было еще далеко. На Урале и в Зауралье, на Волге и в Приволжье были мощные пласты людей, еще не втянутых по-настоящему в борьбу, готовых выступить на врагов с оружием в руках.

«Злодей, конечно, не страшен своими силами, но дух так сказать всеобщего в здешнем крае замешательства, разнородной и разнообразной черни немалого труда стоит успокоить»{161}, — писал еще раньше Бибиков, полагавший, что «ведь не Пугачев важен, да важно всеобщее негодование»{162}.

И это было верно. Но верно и другое: общее негодование выливалось в вооруженную борьбу, пока существовало ядро восстания во главе с Пугачевым.

Пугачев знал, что путь к сдаче на милость врага ему заказан. И он не складывал оружия, пока его не взяли силой. Но до этого было еще далеко. Разгромленный под Татищевой, разбитый под Сакмарой, Пугачев отступает, подымает новые тысячи и тысячи крестьян, казаков, рабочих, националов, ибо велик был порыв закрепощенных масс к воле.

Голицын предписал Михельсону преградить Пугачеву дорогу в Сибирь, не допустить соединения с Пугачевым Салават Юлаева, находившегося со своими башкирами у Симского завода, и Белобородова, расположившегося на Саткинском заводе. Это была воистину нелегкая задача! Крестьяне, мобилизованные для починки дорог, разбегались, не желая помогать карателям, они скрывали местонахождение пугачевских войск, повсюду встречавших всеобщую поддержку и сочувствие. Башкиры покидали свои селения и уходили в горы, узнавая о приближении правительственных частей. Только их старшины явились с повинною, обещая пополнить отряд Михельсона верными людьми. Недалеко от Симского завода Михельсон разбил Салавата. «Мы нашли, — доносил он, — такое сопротивление, какого не ожидали»{163}.

Пугачев действовал стремительно. «Не можно довольно надивиться, — писал наблюдавший события академик Рычков, — с какою скоропостижностью и удачею помянутый злодей и возмутитель… злодейские свои намерения производил в действие»{164}. На заводы, в башкирские деревни полетели подписанные Твороговым указы о наборе вооруженных людей, о присылке фуража и хлеба. Указы находили живейший отклик. Пугачев пополнил свой отряд бойцами из башкир, из заводских крестьян, из работных людей Вознесенского, Авзяно-Петровского и Белорецкого заводов. На последнем Пугачев задержался. Сюда со всех сторон стекались по неведомым тропам спасавшиеся от преследований казаки, заводские крестьяне, калмыки.

Укрепившись и отправив Белобородову приказ итти на соединение с главными силами, Пугачев двинулся к Верхне-Яицкой линии. Здесь его совсем не ждали правительственные военачальники, занимавшие слабые крепости с малочисленными гарнизонами. Этот ловкий стратегический маневр давал Пугачеву возможность наступать и побеждать даже с плохо вооруженной армией.

План Голицына провалился. Преградить Пугачеву дорогу не удалось. В правительственном лагере долго терялись в догадках, где находится Пугачев.

Шестого мая Пугачев взял с бою Магнитную крепость, поплатившись за победу раной в руку.

План Голицына провалился и в другом пункте: Михельсон упустил Белобородова. Белобородов превратил Саткинский завод в центр мобилизации новых сил. В эти дни он развил бешеную энергию. Он разослал по всем заводам и деревням указы, чтобы крестьяне и заводские люди шли к нему. И люди шли. Они шли тем охотнее, что действия врага внушали ужас, отвращение и решимость бороться до конца. Комендант Верхне-Яицкой дистанции обращался к башкирам в такого рода выражениях: «Буду вас казнить, вешать за ноги и за ребра, дома, вещи, хлеб и сено подожгу и скот истреблю. Слышите ли? Если слышите, то бойтесь: я не люблю ни лгать, ни шутить»{165}.

Он поймал башкира, отрезал ему нос и уши и отправил к своим для устрашения. Конечно, такие приемы «агитации» только укрепляли силы Пугачева.

Белобородов во главе многолюдного отряда примчался в Магнитную. За ним подоспели Овчинников и Перфильев с отрядом казаков в 300 человек.

Уйдя от преследовавшего их Мансурова, они прорвались в Башкирию, скакали без устали день и ночь и соединились с Пугачевым.

К Пугачеву вернулась удача. Казалось, повторяется победная осень 1773 года. Он обошел сильную Верхне-Яицкую крепость и, уничтожая за собой мосты и переправы, подошел к Карагайской крепости и занял ее. За Карагайской пали другие крепости и редуты. Опять повторялись пышные приемы верного населения, к которому Пугачев выходил в парчевой бекеше, в красных сапогах, в шапке, сделанной из церковных облачений. Благочестивые приверженцы правительства плакались, что он «храмы божие выжег, в образа святые от богоотступников стреляно, а другие ими и кашу варили». Опять начались расправы пугачевцев над комендантами, офицерами, власть имущими.

Девятнадцатого мая Пугачев овладел Троицкой крепостью.

Двадцать первого мая его настиг генерал Деколонг. Несмотря на энергичную артиллерийскую стрельбу и стремительную атаку против Деколонга, Пугачев был разбит. Он потерял двадцать восемь орудий, несколько тысяч человек убитыми и взятыми в плен.

Пугачеву удалось спастись, повстанцы рассеялись. Через несколько дней они снова собрались вокруг своего вождя.

Восемнадцатого мая у деревни Лягушиной произошла жаркая схватка с отрядом Михельсона. Часть пугачевцев спешилась и, несмотря на большие потери, набросилась на вражеские орудия. Сам Пугачев со своей конницей налетел на левый фланг Михельсона и смял его. Дело решили отлично вооруженные, хорошо вышколенные михельсоновские гусары.

Разбитый Пугачев четыре дня простоял на реке Миасе, сжег Кундравинскую слободу, набрал бойцов на Златоустовском и Саткинском заводах, самые заводы сжег, и 3 июня неожиданно атаковал Михельсона. После горячего боя Пугачев был отбит.

Неоднократные поражения не сломили Пугачева. Так велики были сила духа и упорство этого человека! Он боролся до тех пор, пока оставалась хотя бы малейшая возможность сопротивления. Мысль о личной судьбе давно переплелась в его уме с мыслью о судьбе людей, борьбу которых за волю он возглавил. И теперь, после Татищевой, после Сакмары, после Лягушиной, еле уйдя от Михельсона, потеряв Хлопушу и Чику-Зарубина, лишившись большинства членов «военной коллегии», Пугачев снова и снова берется за сколачивание новой армии, за сплочение штаба восстания.

Его секретарем стал Иван Степанович Трофимов, фигурировавший в восстании под фамилией Дубровского. Подобно всем пугачевским приближенным, Дубровский на собственном опыте познал тяжелую жизнь человека из низов. Сын бедного мценского купца, находившегося «во услужении у разных господ», Дубровский поступил на службу к московскому фабриканту и обер-директору Гусятникову. От Гусятникова Дубровский сбежал, прошел пешком огромное расстояние от Сызрани до Екатеринбурга, нанялся письмоводителем на винокуренные заводы полковника Тимашева. Бежал, стал рабочим Златоустовского завода. С завода его отправили на медный рудник, на самую тяжелую работу. Так жизнь Дубровского катилась все время по нисходящей линии, пока не поднялось восстание, вместе с которым поднялся и он.

Башкиры нагрянули на рудники и увели в горы много рабочих, в том числе и Дубровского.

После ряда злоключений он попал к Пугачеву