Пугачев - Абрам Исаакович Гайсинович

разгромлен окончательно. «То-то жернов с сердца свалился», — делился Бибиков радостным известием с женой. Он поздравил московского главнокомандующего Волконского «с окончанием всех беспокойств» и уверял его, что теперь «мы будем час от часу ближе к тишине и покою». Поздравления стекались в Петербург из разных мест дворянской империи. В свою очередь, Волконский утверждал, «что сие внутреннее беспокойство к концу почти пришло».

Коллегия иностранных дел сочинила для гамбургских газет статью о победе над «изменниками», иностранные посланники отправляли своим правительствам соответствующие доклады. Английский посол сэр Роберт Гуннинг сообщил в Лондон «об окончательном подавлении мятежа»{156}. Он тоже радовался победе: восстание парализовало английскую торговлю в Оренбурге и сделало невозможным сношения английских купцов с Китаем.

Для Пугачева началась полоса неудач.

Двадцать четвертого марта подполковник Михельсон разгромил около Уфы Чику-Зарубина. Башкиры и татары — главная сила армии Зарубина, дрались геройски.

Михельсон доносил, что у башкир «злость и жестокосердие с такой яростию вкоренились, что редкий живой в полон отдавался, а которые и были захвачены, то некоторые вынимали ножи из карманов и резали людей, их ловивших»{157}.

Видя безнадежность дальнейшего сопротивления, башкиры ушли в горы, Чика-Зарубин уехал в Табынск, где его поймали. Расправа была беспощадной. Даже Михельсон признавал, что уфимские помещики, купцы, чиновники «в окрестных деревнях, в отмщение делают важные разорения».

Некоторые башкирские и мещерятские старшины тоже спешили доказать свои верноподданнические чувства: они собирали свои отряды для расправы с повстанцами.

Пугачев понимал, конечно, значение этих поражений. Но он считал положение далеко небезнадежным и стремился продолжать борьбу. Он немедленно распорядился о мерах для защиты Берды, заменил караульных солдат и крестьян более надежными яицкими казаками. Кой-кто уже знал о разгроме, а неожиданная смена караулов усилила паническое настроение. Все терялись в догадках. «Что за чудо, — спрашивали караульные друг друга, — что сменяют с караулу не во время и гонят почти палками в Берду?»{158}

Хлопуша попытался в «военной коллегии» узнать, что случилось. Ему ответили, чтобы он не беспокоился и делал свое дело.

Хлопуша видел, что казаки укладывают свои вещи на телеги. Еще больше встревоженный, он спросил Творогова, что это значит. Творогов ответил, что это казаки, приехавшие в Берду за хлебом, возвращаются по домам.

Теперь, под впечатлением поражения, у некоторых пугачевских приближенных зародилась мысль спасти собственные шкуры ценою выдачи Пугачева властям.

Родственник яицкого войскового старшины Григорий Бородин отправился к Шигаеву и изложил ему свой план выдачи Пугачева. Шигаев отнесся уклончиво к провокаторскому предложению. Боясь действовать решительно против своего начальника (кто знает, может быть, дела не так уж плохи?), он одновременно считался с возможностью окончательного разгрома. Шигаев посоветовал Бородину подговорить против Пугачева достаточное число людей, чтобы верней схватить его.

Бородин согласился и вызвался поехать в Оренбург, чтобы сообщить о случившемся, но преданный Пугачеву казак Горлов открыл заговор своему начальнику. Бородину пришлось скрыться из Берды. План его не удался. Он был приведен в исполнение через несколько месяцев, когда поражение было окончательным, положение безнадежным.

Но пока Пугачев и не думал о прекращении войны. 23 марта он созвал своих ближайших помощников посоветоваться о плане дальнейших действий. По предложению Пугачева, решили двинуться на Яик. План похода был тщательно продуман. Отобрали пять тысяч доброконных бойцов, в большинстве своем казаков, а пешим солдатам, крестьянам, заводским людям и другим разрешили уйти кто куда хочет: они только затрудняли и замедляли бы марш.

Чтобы поднять настроение у отправляющихся в поход, им роздали деньги, выкатили бочки с вином. Когда пьянство грозило принять слишком большие размеры, Пугачев распорядился вылить вино на землю. По дороге в Оренбург расставили караулы, чтобы преграждать туда путь дезертирам. Не дождавшись пока приготовятся все отобранные бойцы, Пугачев с двухтысячным отрядом двинулся в поход.

В это время Пугачев лишился одного из лучших своих командиров. Хлопуша решил отвезти свою жену и сына в Сакмару. Но занятый семейными делами, он не забывал и дел всего восстания. Хлопуша заехал в Каргалу (Сеитову слободу) и обратился к полковнику Мусе Улееву с просьбой притти на помощь Пугачеву. Однако полковник вовсе не склонен был помогать движению, потерпевшему поражение. «Видишь, брат, — сказал он, — дела ваши худо и ты убирайся куда глаза глядят, я до своего полку не пустил ни одного татарина и все они дома!» Сеитовский старшина арестовал Хлопушу и препроводил в Оренбург. Жестокая казнь ждала «славного каторжника» (Пушкин). Оренбургская секретная комиссия постановила отсечь Хлопуше голову, «для вечного зрения посадит на кол, а тело предать земле. Казнили «рабочего полковника» 18 июля 1774 года.{159}

Голицын старался окружить Пугачева со всех сторон, преградить ему дорогу на Яик. Снова начали совещаться, куда итти. Пугачев отвергал предложение Шигаева о движении на Каргалу — Сакмару — Яик — Гурьев городок: в Гурьевом городке мало провианта и там нельзя будет отсидеться. Учитывая, что попутные крепости заняты врагом и не пропустят восставших, а также неблагоприятные условия погоды (в степи лежал снег), он отверг также уход на Кубань, куда накануне восстания намеревались уйти казаки.

В конце концов Пугачев решил итти в Каргалу, потом в Сакмару, переждать там до весны и направиться на Воскресенский завод. Башкирский предводитель Кинзя обещал предоставить в его распоряжение «хоть десять тысяч своих башкирцев».

Пугачевцы заняли Каргалу, освободили по приказу Пугачева заключенных в погребе повстанцев-татар, перекололи старшин, сожгли их дома.

За Каргалой пал Сакмарский городок.

Со всех сторон спять начали стекаться к Пугачеву люди: армия его, наполовину башкирская, насчитывала 4–5 тысяч человек.

Однако удержать эти места Пугачеву не удалось. Вскоре правительственные войска вытеснили Пугачева из Каргалы. 10 апреля Голицын нанес ему поражение около Сакмарского городка. Друзья и помощники Пугачева, — Максим Шигаев, Иван Почиталин, Максим Горшков, Тимофей Падуров, Андрей Витошников и другие попали в плен.

С отрядом в 500 человек Пугачев ушел в глубь Башкирии. Итти к Яицкому городку было уже невозможно.

Пятнадцатого апреля генерал Мансуров разбил вышедшего навстречу Овчинникова и заставил сдаться казаков, осаждавших Яицкую крепость. Опять казалось, что восстанию пришел конец. Но это было не так. Повсюду бродили еще отдельные повстанческие отряды. Калмыки, в числе 600 кибиток, с женами и детьми, со скотом стремились соединиться с Пугачевым. В нескольких сражениях они были разбиты. Карательные отряды тушили огни восстания, пылавшие в отдельных местах; они сжигали деревни, бросали в тюрьмы тысячи людей, забирали скот и имущество мятежных селений. «Надлежит, — инструктировал Голицын подполковника Михельсона — сей остаток искры, от большого пламя вовсе утушить»{160}.

Но до