Подкидыш, или Несколько дней лета - Наталья Игоревна Гандзюк

со своим одиночеством, ревностью и горем. В магазине не всё было по-старому. Почему-то гурт воздыхателей красавицы заметно поредел, а если быть правдивым, их как корова языком слизала. Корова слизывала поклонников одного за другим, сначала слизала Бедова, затем и всех остальных, включая алкоголиков и деда Митрофана. В магазин приходили только за покупками, по надобности, и часто – женщины вместо своих мужей. Казалось, интерес к Верке истощился. Шум утих, как когда-то он стих в доме Свиридовых. И не умер никто, и Она была столь же хороша, но изменилось что-то в воздухе над прилавками, и ореол жрицы любви переменился в какой-то другой. Неужели это был обычный ореол обиженной и задушенной ревностью женщины, которой изменяет муж? Воздух в магазине уже не пламенел от взглядов и мужских желаний. Стало прохладно, как в библиотеке. Через некоторое время бури ревности в душе у Веры сменились наблюдениями. Она наблюдала за собой – что-то менялось в ней, и к её собственному взгляду присоединился, чей-то ещё. Они смотрели на мир вдвоём, и вслед за концом света, наступил период тишины, отрешённости и внутренних перемен. Верка забеременела.

Дом Ивана Кузьмича наоборот, наполнился шумом и гамом. Три пары детских ножек бегали и скакали по заповедной территории Веденских, пугая кур, но стоило Антону слегка прикрикнуть, топот стихал. Ничего не изменилось в жизни Ивана Кузьмича. Было небо Кузьмича, долгие-долгие дни Кузьмича, земля Кузьмича и его веранда с плитой, только извлёк он из погреба пару кастрюль побольше, несколько банок солений, банку с салом, банку с мёдом, и перенёс это всё на веранду. Он сразу со всем согласился, больше молчал и незаметно, исподволь наблюдал за тем, что происходило. Не было ни гроша, а тут вдруг подбросили маленького тёзку Ивана, Антонину и старшенького Петю. Теперь везде были игры, смех, шалости и беспокойство, никак не возмущавшие Маньку и Зою.

– Что скажешь? – спросил Антон, после того, как компанию расселили по комнатам.

– Ничего не скажу, – ответил Кузьмич. Тебе жить.

– А благословление?

– Бог благословит, а я – тем более. Смогу сказать, что горжусь после того, как проживёте вместе несколько лет в горе и радости и станете семьёй. Семьёй ведь не в первый день знакомства становятся. Надо пожить, притереться. Этому быстро не научишься. Так что…

– А мать?

– Как она?

– Вначале с трудом восприняла твою идею большой семьи, – Кузьмич улыбнулся, – потом втянулась. О чём– то они в огороде с твоей женой разговаривают, наверное, не молча же сорняки выдёргивают. Ты надолго приехал?

– На две недели.

– Хорошо, за две недели поможешь мне, и поговорим. Я соскучился.

– Я тоже. Стыдно было приезжать.

– Почему?

– Не знаю. Ничего не менялось у меня. Нечем было порадовать.

Кузьмич рассмеялся:

– Ну, зато теперь радоваться будем с утра до вечера. Я не шучу. Рад за тебя, но осторожно, чтоб не сглазить. – привычным жестом Иван Кузьмич достал папиросу, закурил, поставил рядом с умывальником маленький табурет, взял кастрюлю, вымыл её и стал чистить овощи для борща.

, и пока чистил лук, Антон куда-то испарился и его место заняла Светка:

– Пап… скажи, ведь всё – ерунда, правда?

– Правда, – Кузьмич ухмыльнулся.

– Тогда зачем всё, оно же ерунда?

– Все мы гости, дочь, а играем в хозяев. Когда постигаешь абсолютное одиночество при живой жене или муже и детях, наступает момент истины.

– Странный момент.

– Да. Но в нём, только в нём ты нащупаешь, найдёшь то, что тебя со всем связывает. Согласна?

Но Светка не ответила, может, не расслышала последнюю фразу отца, но также как он, полностью копируя его движения, она смотрела куда-то наверх – там облака приобрели форму двух ладоней. Потом ладони преобразовались в две волны, одна была побольше, другая поменьше. Потом волны превратились в верблюдов, а верблюды соединились и стали старцем с бородой, смотрящим прямо на Светку. Её было больно и пусто, а пустота стремилась заполниться. Она взяла на себя командование небольшой и шустрой компанией, и напустив на себя грозный вид, сразу снискала уважение и вечную любовь у ребятни. Они слушались её и бегали за ней, как утята за уткой. Светке сразу всё понравилось. Она водила детей на реку, играла с ними в догонялки и другие игры, читала, рассказывала на ночь страшилки. Когда Светка уставала от детей, то выдавала им книжки, а сама уходила к Зинаиде, у которой появилась очень странная родственница. Родственница гуляла по саду, а они с Зинаидой курили и на вопросы о Фёдоре, Светка отвечала односложно: «Уехал». Зинаида качала головой, щурилась и болтала ногой в тапочке:

– Говорят, у вас и без Фёдора жильцов прибавилось.

– Прибавилось, тёть Зин.

– Это хорошо. Любви-то накопила, а отдать некому. Тебе сейчас люди нужны. Ты скажи мне, как Антон.

– Повзрослел сразу, как решил жениться.

– А ты, как замуж выйдешь, так сорванцом и останешься.

– Не знаю… А что это за красота по саду твоему ходит?

– Сгубила я девку. Она рыбой была, и от жалости к рыбаку из воды вышла, человеком стала. Я её нашла у него в огороде. Одежды у неё не было никакой. Думала – одену, научу чему-нибудь…. Пожила она у меня денёк-другой и к Гавриилу отправилась. А там дом пустой. Ушёл он куда-то. Исчез. А она места себе не находит. Тоскует. Из одного места ушла, а в другое не пришла.

– Как зовут её?

– Розой назвали.

– Красивое имя. Дело ей нужно какое-нибудь придумать, пока место себе не нашла. Если овца рожает мёртвого и жить не хочет, ей подбрасывают живого новорожденного от другой овцы. Она о нём заботится и живёт. Надо бы в среду её к Бедову отвести.

– Попробуй, но сразу скажу, шансов мало. Чахнет девка.

– Роза! Здравствуйте, я – Света, – Светка улыбнулась женщине и раскурила вторую сигарету.

– Почему вы курите? – спросила Роза.

– Жизнь тяжёлая, – ответила Светка, – хочешь попробовать?

– Не хочу, – сказала Роза и встала поодаль. – Мне запах не нравится.

– Правильный ответ! Молодец, Роза. – Светка внимательно посмотрела на женщину. Роза была бледна и пышна. Её кожа отливала золотинками и серебринками. Глаза были зелёные и очень красивые. Роза была похожа на мадонну с картин Джотто.

– Тёть Зин, а что это на ней одето?

– Моё. Праздничное.

– А можно мне её переодеть? А то, что на ней – постираем и вернём?

– Только спасибо скажу.

– Роза, вы не хотите прогуляться со мной в одно местечко? Я хочу вас переодеть.

– Не хочу я одеваться. Устала в этих тряпках ходить. Не хочу больше жить.

– Да ты погоди, на