Подкидыш, или Несколько дней лета - Наталья Игоревна Гандзюк

к себе и стал задавать вопросы, а Гавриил отвечать:

– В семинарию, значит, едешь? Учиться или преподавать?

– Учиться.

– Я сколько тебе лет?

– Пятьдесят.

– А ты знаешь, что в семинарию до тридцати пяти принимают?

– Не знал.

– Ладно, может, для тебя исключение сделают. А аттестат у тебя с собой? Ну, там, какую школу ты закончил и как, сертификаты экзаменационные?

– Аттестат с собой, а сертификатов нет.

– А паспорт?

– С собой.

– А ты здоров?

– Наверное. Не проверялся давно.

– Ну, батенька, без документа о том, что здоров, тебя ни в какую семинарию не возьмут.

– Да здоров я!

– А чем докажешь?

– Видом своим.

Водитель засмеялся:

– Хорошее доказательство, но не убедительное. На глаз нельзя ничего сказать. А чего ты туда едешь, в семинарию эту?

– Сон приснился, что должен ехать, выучиться на священника, пока храм в Малаховке будет строиться.

– А откуда ты знаешь, что храм за четыре года построят? Храмы строятся долго.

– Так что, мне возвращаться, что ли? Не могу. Отстоял своё у реки.

– Хочешь теперь в другом месте стоять? Похвально. Поистине, жизнь – тюрьма. Страшная она, эта жизнь. А ты молитвы знаешь наизусть?

– «Отче наш» знаю. Отче наш, сущий в небе…

– Подожди, не читай, я тебе верю. А ещё? Наизусть утренние, вечерние, тропари, псалмы? И это не всё ещё. Многое нужно знать, к экзаменам готовиться. Ты вот решил жизнь изменить. Встречал я людей, которые пытались это сделать, так не вышло у них… – водитель задумался, – а рекомендация есть у тебя? Кто тебя рекомендует учиться в семинарии и быть священником?

– Меня Илларион рекомендует.

– Знал я вашего батюшку. Как же он тебя рекомендует, если нет его в живых?

– Через сон придёт к ректору и рекомендует.

– Ох…. Ну, допустим. Много ещё недостаёт тебе бумажек. И что, ты готов всё претерпеть и преуспеть в учении?

– Готов.

– Тогда попробуй не откладывая. Там, на заднем сидении лежит всё тебе недостающее. Справка о здоровье, страховой полис, сертификаты о сдаче экзаменов, но в голову твою знание молитв вложить не могу, поэтому бери молитвослов, он там же, рядом с бумажками и учи. Да не просто учи, осознавай то, что учишь, проникай в то, что за словами.

Гавриил взял молитвослов, открыл первую страницу и прочитал: «… немного подожди, пока все чувства твои не придут в тишину и мысли твои и оставят всё земное и тогда произнеси следующие молитвы без поспешности и со вниманием сердечным…». И чем дальше читал он, тем больше воспламенялась его душа, и к концу путешествия он знал утреннее, вечернее правило и несколько псалмов и тропарей.

– Ну как, идет дело? – подбадривал его водитель.

– Идёт, – отвечал Гавриил, и опять погружался в чтение.

– Хорошо, дело из тебя будет, считай, первый экзамен я у тебя принял.

– А вы кто? Откуда у вас документы для меня?

– Не знаю. Сами в машине оказались. А ты знаешь, кто ты?

– Человек.

– И я человек – водитель рассмеялся, – почему-то люди одинаковые вопросы задают, а я одинаково отвечаю.

– Не похоже, чтоб вы человеком были, вы больше похожи на ангела.

Водитель опять рассмеялся:

– И ты туда же. Ангелом меня назвал. Я, дорогой дружочек, скорее волк, чем грустный олень или рябчик. Но знаешь, последнее время равновесие в природе нарушилось. Волки расплодились, а поголовье оленей сократилось. Так, глядишь, и волки вымрут или начнут есть траву и камни. Жить станет неинтересно.

– А как вас зовут? Я ведь за вас молиться буду.

– Ни в коем случае! Нельзя тебе за меня молиться! Ты вот в семинарию только едешь, а разговариваешь со мной, как готовый батюшка. А молиться за меня начнёшь – шерстью обрастёшь, и рога вырастут. Это шутка.

– Вы не человек?

– Не нужно тебе знать, кто я, а мне нет надобности об этом рассказывать. Меньше знаешь – крепче спишь. Так ты считаешь, что никого в этой жизни не загубил?

– Рыб губил собственноручно и то, что водилось в хозяйстве – кур там всяких и уток, и гусей.

– Как там в ваших молитвах говорится: «Вольно или невольно»? Зная или не зная о том, но мы являемся причиной той или иной гибели. Я вот, стал причиной кончины вашего батюшки. А до батюшки были другие люди, много, но я этим не горжусь. Кстати, кого-то я и спас, и может, ещё спасу. Не моё это произволение. Я бы вообще ничего не делал, стоял бы возле реки, как ты.

– Так это вы спалили храм! Вспомнил вас! Останови машину, гад! – Гавриил бросился на мужчину, но руки его вместо того, чтобы схватить негодяя, вернулись обратно и заехали Гавриилу звонкую пощёчину, а потом оставили кулаком кровоподтёк на скуле.

– Сиди спокойно. Себя покалечишь, а я невредимым вылезу. Многие со мной драться начинали. Не драться надо, а понять, к чему с тобой происходит то или другое событие. Ведь я – только рука огня, но не сам огонь. Так сказать, поворотный механизм. Моей воли в том, что я делаю – нет. То есть, никакой симпатии я к тебе не испытываю, и не испытываю антипатии. Ты же не видишь ласточек, которые разносят по ночному небу звёзды, но это не значит, что их нет. Последние слова мужчины заставили Гавриила вздрогнуть и окончательно поверить в то, что мир странен и неудобен для жизни.

– Вера!

– Ау.

– Мне надо тебе что-то сказать.

– Говори, любимый.

– Не достоин я.

– Чего?

– Твоей любви. Я хочу, чтоб ты знала. У меня есть любовница.

– Ох… – Вера присела на кровати, и ей стало душно. Неожиданно, в самый счастливый момент её жизни, когда она обрела мужа, она потеряла мужа. Сказанное Аркадием сразу и полностью сорвало розовую пелену последних дней любви, и она опять осталась одна. Всё было на месте – дом Веры, небо Веры, земля Веры, но из цветного мир опять стал чёрно-белым. «Счастье невозможно», – сказала Вера и просидела остаток ночи на кровати, как каменная, а утром собралась и пошла в магазин. Аркадий пытался сказать! Он пытался сказать, что, наоборот, обрёл семью, но в его жизни почему-то всё неправильно. Он пытался сказать, что любит жену, как никогда раньше, что, наконец-то, мука его внутренняя переплавилась и перетекла во внешнюю. Он пытался сказать, что не бросит Веру никогда, но она не слышала его. Вера оглохла. Аркаша был за звуконепроницаемым стеклом. Он пытался докричаться, но Верка видела лишь, как у мужа открывается рот. Он дотрагивался до неё, но она не чувствовала его прикосновений. Вера осталась одна