За пригоршню баксов - Владимир Гриньков

– Не гони волну! – поморщился парень.

Ему был явно неприятен этот разговор. Он тоже устал жить здесь. Кругом только лес и комары, нет горячей воды, в туалете противно воняет хлоркой, еды много, но ни за какие деньги нельзя заполучить порцию горячей солянки. Здесь не было женщин, и это тоже угнетало. А еще вечером нельзя пойти в ресторан по причине отсутствия такового, и даже просто надраться до поросячьего визга тоже нельзя, потому как – служба, и у этого служивого нервная система уже начинала давать сбои, чему способствовало присутствие рядом Юшкина, мрачным настроением которого постепенно заряжался и его тюремщик.

– Они просто чего-то выжидают, – сказал Юшкин, будто не услышав последней реплики собеседника. – Просто еще не время. А так все ясно. Им нужен трупешник. И этого бедолагу должны звать Марецкий.

– Ну хватит! – процедил парень, который все больше раздражался.

Он поднялся со своего места, подошел к столу и налил целый стакан водки. Бульканье прозрачной жидкости было единственным звуком во всей комнате.

– На, пей!

– Не буду, – с тихой одержимостью произнес Юшкин.

Уставился в потолок таким безжизненным взором, что стало понятно – он эту проклятую водку не станет пить даже под угрозой расстрела. Ему сейчас было все равно. Парень понял это, помедлил секунду и выпил водку сам. Правда, справился он только с первой половиной стакана, после чего закашлялся и стакан с недопитой водкой швырнул в угол. А Юшкин в это время заговорил. Он говорил, а парень кашлял, и поэтому слова сквозь кашель слышались обрывками:

– Я понимал, что мне не простят… неприятности… я ждал… меня откармливают, как быка… мой вес… конечно, не нужен… чтобы я не дергался… не заподозрил ничего… вместо Марецкого… не знал, что собираются сделать… будут мочить… знаешь, зачем я тебе все это рассказываю?

– Зачем? – Парень перестал кашлять. Только слезы из глаз текли.

– Тебя ведь тоже замочат, – с убийственным спокойствием произнес Юшкин. Оторвал наконец взгляд от потолка и посмотрел на собеседника бесчувственным холодным взором.

Это был взгляд человека, который уже подготовился к смерти.

Опешивший парень молчал, не зная, что на это сказать.

– Ведь ты не Китайгородцев, – подсказал ему Юшкин. – Я голову даю на отсечение, что у тебя другая фамилия. Ведь записали нас двоих. Им два трупа нужны. Марецкого и Китайгородцева. Сладкая парочка. Не веришь? А ты дружбанам своим позвони, поинтересуйся. Сразу увидишь, как они юлить начнут.

* * *

Наверное, он все-таки позвонил. Юшкину не сказал ничего, на ночь пристегнул к кровати наручниками, водкой поить не стал, но Юшкин и без водки заснул. А когда проснулся, парень сидел за столом, склонив голову и ссутулившись, а его лицо, освещенное потоком льющегося из окна света, казалось лицом старика, который устал от всего, от самой жизни.

– Не спал? – спросил Юшкин, и парень вздрогнул.

– Спал, – ответил будто нехотя. – Немного.

– Я выйти хочу, – сказал Юшкин. – Сними с меня эти железяки.

Парень выполнил его просьбу молча, будто думал о чем-то своем. Юшкин сидел на кровати и видел, что на столе лежит пистолет. То есть пистолет прикрывала газета, но она топорщилась, и с кровати оружие было видно. Под рукой вертухай держал свою пушку. И глаз не сомкнул. Но не Юшкина же он боялся, прикованного к кровати.

– Звонил? – спросил Юшкин.

– Что? – обернулся парень.

По его лицу было видно, что все он прекрасно слышал. Тянул время, раздумывая, что ответить. Значит, все-таки звонил.

– Нам нужно отсюда уходить, – сказал ему Юшкин так, как будто они уже были заодно. – Теперь они быстро будут действовать.

– Заткнись! – ответил парень.

Прозвучало, как просьба. После произнесенного с такой интонацией «заткнись» обычно еще добавляют: «И без тебя тошно».

– Выходи!

Юшкин послушно поднялся и пошел к двери. Парень направился следом. Юшкин слышал, как тот зашуршал газетой. Брал пистолет. Вышли на крыльцо. Обычно парень тут и оставался. Юшкин добрел до сортира, укрылся в нем, наконец-то оставшись один – редкие минуты одиночества, принадлежащие ему и только ему, а не этому безмозглому вертухаю. И почти сразу он услышал шаги. Кто-то быстро шел по тропинке, громко топоча ботинками. Юшкин прильнул к щели в двери.

Парень на крыльце тоже услышал. Вид у него был встревоженный.

– Привет! – мужской голос.

– Привет, – ответил парень, явно не радуясь нежданному визитеру. – Что случилось?

А визитеров, как оказалось, было двое. Они дошли наконец до крыльца, и теперь Юшкин видел их из своего укрытия.

– Все в порядке, – сообщил один из гостей. – У тебя тоже?

– Да.

– Где этот бомж?

– Здесь, – ответил парень неопределенно.

Как хочешь, так и понимай. Гости поняли, что Юшкин находится в доме. Один из них вдруг резко вскинул руку и – хлоп! хлоп! Как будто мальчишки петарды взрывали. Парень опрокинулся навзничь, а визитеры взбежали на крыльцо, Юшкин уже был готов выскочить из своего укрытия и бежать в лес, но тут один из гостей что-то сказал своему напарнику, и тот остался снаружи. Юшкин почувствовал себя загнанным в ловушку зверем. Его отсутствие в доме обнаружилось очень быстро. Из дома выскочил растревоженный убийца:

– Пусто!

И они скатились с крыльца брошенными в погоню псами.

– Ты у воды посмотри! А я здесь!

Юшкин обмер и отступил от двери. Убийца бежал к его укрытию, и жить Юшкину оставалось всего ничего, несколько секунд. Он никогда и подумать не мог, что закончит свою жизнь в дощатом, продуваемом всеми ветрами сортире, уткнувшись лицом в насквозь пропитанный мочой деревянный пол.

Им двигал один только ужас. Осознание непоправимости происходящего убило в нем все мысли, оставив лишь инстинкт самосохранения. И он был как зверь, который действует не размышляя.

Когда убийце оставалось лишь распахнуть дверь, Юшкин ударил ногой в дверь с такой силой, что она опрокинула убийцу на землю. Юшкин обрушился на своего врага и ударил кулаком в лицо, сверху вниз, будто молотком гвоздь забивал. Пребывавший в смятении враг не пытался сопротивляться. Он вообще ничего не пытался делать. Не человек, а стокилограммовый мешок с костями. Пистолет, который он держал в руках, отлетел в сторону и лежал в паре метров. Юшкин метнулся к нему, подхватил на лету и, пригибаясь, побежал по тропе туда, куда никогда прежде ему не доводилось ходить, но где, по его предположениям, была дорога. Тропа оказалась совсем недлинной, она вывела Юшкина к большому деревянному дому под двускатной крышей, увенчанной печной трубой. Сразу за домом действительно была дорога. На обочине стоял потрепанный легковой «Форд» с московскими номерами.

Он подбежал к «Форду», рванул ручку двери, но замок был заперт, зато сработала сигнализация. Подгоняемый ее истошным воем, Юшкин бросился за угол дома. Он вбежал, истошно крича:

– Кто есть?! Кто есть?! Кто есть?!

Но никто ему не отвечал.

Юшкин пробежал одну комнату, а в следующей увидел два трупа, мужской и женский. Мужчину он знал. Это был незадачливый седовласый сторож, прозевавший электросчетчик. Женщину видел впервые. Убийцы застали их врасплох. Женщину вообще убили в кровати. Кровавое пятно расплывалось по ночной рубашке.

Тень метнулась за окном. Юшкин рухнул на колени, будто боялся, что его увидят снаружи, но быстрые шаги протопали мимо. И тут он понял, что человек направляется в дом. Юшкин, не поднимаясь с колен, развернулся лицом к двери и направил в дверной проем удерживаемый двумя руками пистолет.

Шаги на деревянном крыльце. Хлопнула дверь. Человеку оставалось еще пересечь комнату, но у Юшкина не выдержали нервы. Он начал стрелять в невидимого врага, посылая в дверной проем пулю за пулей, и эта беспорядочная пальба оказалась для него спасением. Его невидимый преследователь отступил, было слышно, как захлопнулась входная дверь, но оглушенный стрельбой Юшкин рвался в бой. Он вскочил, бросился к окну и увидел бегущего человека с пистолетом в руке. Второй, у кого Юшкин отнял оружие, в это время садился в «Форд» с явным намерением покинуть столь негостеприимные места. Он завел двигатель, но уехать не успел, его напарник рванул дверцу, что-то зло закричал, возникла перебранка, и Юшкин попятился прочь от окна. Он подумал, что теперь сможет выйти из дома, невидимый с дороги, а рядом был лес, куда эти московские хряки ни за что не сунутся, потому что знают – у Юшкина есть пистолет.

Попятившись от окна, споткнулся, упал, снова поднялся. Наконец сообразил, что нужно бежать, бежать сломя голову, побежал через комнату, но вдруг зацепился взглядом за тетрадь. Она – потрепанная, древняя, пропахшая пылью и залепленная кляксами, лежала на столе – раскрытая. Демонстративно – раскрытая. Демонстративно – на видном месте. Наверное, потому Юшкин и зацепился за нее взглядом.

Записи делались давным-давно. Это можно было понять по тем неуловимым признакам, которые трудно сформулировать, но по которым всегда угадывается давность записанной когда-то фразы. То ли цвет чернил выдает. То ли фактура бумаги. То ли сам почерк. Но здесь старые записи оттенялись самой последней, недавней – сочной и четкой.