ЦАРСТВО СТРАХА - Хантер Томпсон

Итак, я нокаутировал этого несчастного ублюдка. ХРЯСЬ! Он ударился о стенку «Лотакао», я навалился сзади. Все замерло, когда раздался этот ужасный звук. Люди высыпали из магазинов с криками «Полиция! Полиция!» Уже не помню точно, что происходило дальше - на­верное, я еще раз ему как следует сунул. В результате он оказался на тротуаре, сидя, прислонившись спиной к зад­нему колесу автобуса. Я ничего не помню, поскольку находился в полном замутнении. Помню, как голова парня ударилась о муфту оси автобуса. Помню, как говорил сам себе: «Осторожно, мудак ты эдакий, не попади кулаком по этой блядской муфте!»

Тем времен Гирлингс учил второго парня уму-разуму. Неприглядное, брутальное зрелище. Гирлингс выгнул поганца так, что его пятки прижались к затылку, ни дать ни взять - калач. Он давил все сильнее. Тем временем собралась приличная толпа. Мы били, и мучили беззащитных парней, и орали при этом на английском. Автобус остановился посередине перекрестка, происходило ужасающее избиение, никто ни во что не врубался. Я был в шортах, как и Гирлингс, стремного виду голландец, находящийся в международном розыске за убийство. Все воплем исходило: пора сматываться.

После того, как полудурки наконец попали в свой автобус, мы решили передохнуть в кафезиньо на ближайшем углу, и тут увидели, что вокруг нас собирается толпа. Я очень хорошо запомнил, как эти два парня сели в автобус, как медленно он тронулся на первой передаче, как зашумел потрепанный двигатель, и как наши жертвы, покрикивая, грозили нам кулачками из окна: «Вы, ублюдки! Мы убьем вас! СУКИ!». Они кричали по-бразильски... мы только хохотали в ответ. Ума не приложу, зачем мы пошли в это кафе, зачем встали за барную стойку. Это было открытое кафе, выходящее на улицу, из тех, где кофе стоит два цента за чашку. Не понимаю, какого черта мы стали объяснять всем: «Это были плохие мальчики. Они мучили собаку». Нелегко было обосновать наше поведение.

И тут улица стала заполняться кричащими людьми. «Что происходит-то, - подумал я. - Беспорядки, еще какая фигня?» В кафе сидело не более десятка человек, а на улице со­бралась гигантская толпа. Они шумели, как порядочная политическая демонстрация. Я спросил Гирлингса:

- Что за херня творится?

Люди орали и показывали на нас пальцами, в толпе замелькали полицейские. И тут до меня дошло: Дерьмо Собачье, Они же Пришли За Нами! Эти маленькие чудовища вышли на первой же остановке и настучали копам.

* * *

Минувшей ночью я видел ягуара за окном бара на Авениде Копакабана. Бары в Рио похожи на нью-йоркские кафетерии с длинной барной стойкой и сиденьями вдоль нее, толь­ко в отличие от Нью-Йорка в Рио-де-Жанейро подают так­же пиво и еду. Пока Гирлингс метелил очередных немцев, я отошел в туалет. Нужду тут справляли в деревянной будке. Стоит заметить, что сразу за Авенидой Копакабана расположены холмы, favelas, за ними - джунгли. Холмы просто потрясающие, четыреста или пятьсот футов в вышину, и они торчали как указующие персты. Итак, я направился к этой будке с маленьким окошком. Окно выходило на мусорную свалку, на которой росли деревья и кусты. Отливая, я раздумывал, что там осталось от этих немцев, которыми занимался Гирлингс. Я не собирался спасать фашистов, просто хоте­лось, чтобы он соблюдал осторожность. Глупо же погореть на такой ерунде.

За окном царила непроглядная темень, скрывающая мусорные баки. И вдруг не далее чем в метре от себя я увидел гигантского, пятнистого, желтоглазого ягуара, длиной пол­тора-два метра - и это без хвоста. Кошечка, что надо!

Я подумал - ну ни фига же себе! Никогда в жизни не видал ничего подобного. Чтобы оказаться с такой киской на расстоянии вытянутой руки, обычно приходится тащиться никак не ближе национального парка Маригозо. Застыв от удивления, я вытаращился на него. Ягуар без лишнего шума и видимой цели прогуливался по двору. Даже не представляю, что бы началось, если бы кто-то из кафе вышел во двор выкинуть мусор. Ну и кошара! Я, блин, вообще не представлял чего теперь делать. Прошел обратно в бар, где оставил Гирлингса. Он как раз наносил очередному нацисту мощный хук в солнечное сплетение. Немец впечатался в телефонную будку с отвалившейся челюстью. Ситуация складывалась та самая, когда уже пора сваливать. Я сказал Гирлингсу:

-     Твою мать. Ты не поверишь. Пока ты здесь немчуру мутузишь, я вышел в туалет, и там стоял ягуар! Прямо за ок­ном.

-     Да гонишь, такого не бывает, - ответил Гирлингс.

* * *

На следующий вечер я прихватил с собой маленький ре­вольвер, дешевенький, 25-го калибра. В Южной Америке я брал его с собой повсюду и всегда заряженным. А чего тас­кать с собой незаряженное оружие, право слово? Револьвер я повесил на шею, на прочном шнурке - самое безопасное место. К тому же он был слишком горячим, чтобы носить его где-нибудь еще.

-     Слушай, Гирлингс, - сказал я. - Сейчас я покажу тебе ягуара. Пойдем в бар, там ты сам во всем убедишься.

Я перезарядил револьвер, и мы отправились в тот самый бар, где я видел кошака. Гирлингс быстро нашел себе немцев, которых можно было хорошенько проучить за их природ­ный фашизм, но вот ягуаров в баре совсем не оказалось. Сколько раз за тот вечер я ходил в злополучный деревянный туалет - не перечесть. Наконец мы решили плюнуть на не­счастного ягуара и просто продолжили экскурсию от бара до бара. Мы настолько обломались от несостоявшегося свида­ния с хищником, что как раз дозрели до инцидента с собач­кой, который не замедлил последовать. Нам не хватало драйва, и мы его получили. Все напряжение вечера разряди­лось в безумном взрыве адреналина. Короче говоря, если бы ягуар появился, у тех ребят волоса с головы не упало бы. Все произошло по чистой случайности.

Ну и дела! Мало того, что разъяренная толпа собиралась нас то ли арестовать, то ли линчевать, у меня на груди бол­тался заряженный револьвер 25-го калибра, и ни малейшего разрешения на него.

Парень, которого я пару раз стукнул о колесную ось, при­влекал к себе особенно много внимания. Как выяснилось, его папаша - ни кто иной, как министр обороны Бразилии. Тут я понял, что у нас проблемы, и серьезные. Гирлингса не трогали - он стоял перед толпой и отвечал на вопросы поли­цейских.

-     Я хочу вам помочь, - говорил он.

-     Кто вы? - спросили его.

-     Ну я, типа, друг, соотечественник. А в чем дело, что тут случилось? Я-то ни при делах, в общем.

Гирлингс пытался помочь мне как мог, что не очень про­сто посреди взведенной толпы. Я в это время пытался свя­заться с пресс-атташе американского посольства. Меня аре­стовали и повели через строй разъяренных Кариоков, вопив­ших: «Повесить ублюдка! Сдохни, сука! Долой США! Америкосы, вон! Долой!»

Если бы нашли револьвер, я бы мгновенно оказался бы в дерьме по самые уши. К счастью, я успел сунуть его в кар­ман. Когда меня вели через толпу, я снова увидел Гирлингса, который на этот раз стоял в самой гуще бразильцев. Все равно, как Руби, который застрелил Освальда. Гирлингс вел себя, как обычный зевака - очень умно с его стороны, да и выглядело убедительно. Пока меня допрашивали, Гирлингс разговаривал с другим полицейским, задавая вопросы стро­гим и официальным тоном. При первой возможности я ото­шел от мусоров, сжимая в руке пистолет - посреди сотен людей.

Подойдя к Гирлингсу - настало время действовать очень быстро - я незаметно сунул ему револьвер и сказал одно слово:

-     Беги!

Через секунду он уже ломился через толпу, как дикий бык. Был револьвер - и нету его.

Вчера странно, завтра - в самый раз

Уильям Маккин: То, что вы употребляете наркотики - один из самых сложных и спорных моментов в оценке ва­шего творчества. Не кажется ли вам, что ваши отношения с наркотиками просто стали излюбленной темой для прес­сы и несколько ею преувеличены? Как наркотики повлия­ли на ваше восприятие? То, что газеты порой описывают вас как сумасшедшего торчка, веселит вас или уже скуку нагоняет?

Хантер С. Томпсон: Разумеется, масштаб моих наркотических опытов преувеличен, иначе я давно бы помер. Я уже пережил одного из самых отчаянных наркозлоупотребителей нашего времени, Нила Кэссиди. Теперь только мы с Уильямом Берроузом и остались. Единственные в своем роде, последние нераскаявшиеся торчки среди публичных персон. Берроузу уже семьдесят, и он уверяет, что отказался от наркотиков. Но он не участвует в антинаркотической пропаганде, как этот лживый, предательский, продажный панк Тимоти Лири.

Некоторые наркотики обостряют восприятие и усиливают реакции - как в хорошем, так и в плохом смысле. Нар­котики подарили мне способность к регенерации, научили отличать правду от кривды, позволили мне не обращать внимания на незначительную ерунду - несправедливые обвинения, клевету, ложь. Без наркотиков жестокая реальность современной политики, должно быть, оказалась бы полностью невыносимой. Это наркотики дали мне силу противостоять шокирующей мерзости реальности, сохранить надежду на лучшее, веру в идеалы. Любому, кто вкалывает двадцать лет кряду также, как я - а все эти годы я бессменно служу летописцем Смерти Американской Меч­ты - просто необходим каждый кропаль, какой только под­вернется под руку.