Незримая паутина - Фридрих Незнанский

Голованов разделся до трусов, представ перед Полиной жалким хиляком. От него несло именно депутатским потом, который Полина всегда могла отличить от запаха пота простого избирателя.

— Потом расскажешь, — произнесла она с материнской улыбкой. — Ложись на живот. И успокойся. Для начала забудь о внесенных вашей фракцией поправках к законопроекту о бюджете на будущий год. Думай обо мне.

— Я о тебе всегда думаю, — тоскливо проговорил он, послушно ложась на простыню. В его тоне слышался упрек: ты, мол, мне еще ни разу таких слов не сказала.

Полина тщательно смазала ему спину фирменной мазью, изготовленной по рецепту своей собственной бабки. Сначала Полина смеялась, узнав, что у дедушки от этой мази плоть становилась на взвод, как у боевого петуха, попавшего в новый для него курятник. Бабка перестала пользовать деда, как только увидела, что он не пропускает ни одной молодухи в деревне. Она рассказывала об этом хохоча, будто о чем-то самом приятном и светлом в своей нелегкой жизни.

Впрочем, далеко не всем — Полина не раз убеждалась в этом — чудодейственная мазь помогала. Иногда был нужен еще и массаж, а уж это она умела, как никто другой.

И сейчас народный избранник тихонько стонал под ее пальцами, что-то мычал, ругался, вздыхал… И наверно, уже стал забывать об этих чертовых поправках…

— Ну вот, кажется, все, — сказала она, подумав про себя, что клиент готов. — Сегодня как никогда пришлось поработать. Ты хоть знаешь, сколько я теперь беру за час?

Голованов, не отвечая, с минуту лежал не двигаясь, пока Полина раздевалась, чтобы лечь с ним рядом, потом вдруг поднял голову.

— А сколько времени? — спросил он и вдруг подскочил, сел в постели. — Включи телевизор!

— Да что такое… — не поняла она.

— Но я же должен знать, чем там сегодня закончится! Сейчас должны быть последние известия на РТР. Она ж с меня с живого не слезет, допросит по полной форме, как ты не понимаешь!

Полина нажала кнопку на телевизионном пульте. Обидеться, что ли? Все-таки страсть он только что изображал, муку по случаю нашего расставания… И жениться посулил. Вот как избавится он от жены, станет губернатором, а она, Полина, при нем — губернаторшей. И будут сообща поднимать экономику Алтайского края…

Она сидела рядом с Головановым, чувствуя себя идиоткой, а он снова вздыхал и охал.

— Все? — спросила Полина, когда передача закончилась и она выключила телевизор. — Можно начинать?

— Не знаю… — Голованов откинулся на спину, и она, скользнув взглядом по его оплывшему животику и ниже, поняла, что все ее усилия пропали даром. Придется начинать все сначала. — Извини, — сказал депутат. — Только теперь она меня убьет. Двух наших голосов не хватило, представляешь? А она потребует распечатку результатов голосования. Что я ей скажу?

Вот горе, подумала Полина, ложась на него сверху и опустив руку на его причинное место. Теперь даже презерватив не наденешь на этот окурок. Что ж, это тоже входит в мою профессию.

— Не думай ни о чем, — прошептала она. — Только я и ты, все остальное неважно, все остальное сегодня же забудется и канет… Ты же хочешь, чтобы я тебя всегда любила, ласкала…

— Хочу, — пролепетал он по-детски, прикрывая глаза. — Но ты ведь говоришь это специально, да? Чтобы у меня снова встал? Я знаю, ты не возьмешь денег, если у меня не получится.

— Я хочу тебя сегодня любить, только тебя одного, самого достойного и сильного мужчину, которого я встречала и которого только я, одна я вижу в тебе… — тихонько приговаривала она ему в ухо, слегка покачиваясь на нем сверху вниз и прижимая свою пышную, вздыбившуюся грудь — свой главный резерв — к его губам.

— Правда? — спросил Голованов, и она почувствовала, как снизу под ней напряглось и уперлось в ее тело. — Это правда, ты меня не обманываешь?

Полина приподнялась на локтях, теперь ее грудь соском опустилась в его приоткрытый рот, и он, не открывая глаз, как младенец, стал сосать, мыча и покусывая, а рукой принялся шарить, вправлять… Почувствовав его в себе, она застонала, как всегда верно уловив момент, когда он захотел это услышать…

Резкий звонок в дверь заставил их сначала замереть, потом оба открыли глаза, уставясь друг на друга.

Раздался еще один звонок, а следом — удары в дверь. Они вскочили.

— Это она! — вскричал Голованов в ужасе.

— Кто она?

— Наталья! Выследила! Я так и знал… Спрячь меня! — Депутат схватил ее за руки. — Спрячь, иначе она меня убьет и никогда не согласится на развод!..

— Идиот! — вырвалась Полина. — Какая еще Наталья… черт… я-то, дура, я-то должна была знать… Лезь под кровать, придурок! Или нет, лучше оденься и иди в другую комнату, сядь там, что-нибудь почитай. Включи телевизор, смотри свою сессию…

Она вытолкнула его в другую комнату и начала лихорадочно одеваться. О господи, сейчас сломает дверь, думала она, торопливо закалывая волосы. И так соседи грозили написать в милицию, в прокуратуру, черт знает еще куда. Но я-то, я-то с кем связалась…

Потап ворвался в квартиру, оттолкнув Полину, за ним последовали Слон, Дурень и еще двое стриженых парней.

— Саша, что случилось?..

— Сука! — заорал он, разбрасывая на своем пути все, что попадало под руку, и наотмашь ударил ее по лицу. Охнув, женщина упала на спину, и он мимо нее прорвался в спальню, рванул на пол постель, заглянул под кровать.

— Ну, где он? — крикнул Потап. — Куда его засунула?

— Идиот! — сказала Полина тем же тоном, каким только что говорила с Головановым. — Сволочь проклятая… Ты мне кто, муж? — Она посмотрела на себя в зеркало. Отерла кровь с губ.

— Ты точно его видел? — хмурясь, спросил Потап Слона.

— Ну! — кивнул тот.

— Кого видел? — возмутилась хозяйка. — Здесь никого нет!

— Как же, нет, — скривился Слон. — Седой такой, на «ауди» подкатил — и в лифт. И не выходит. Хотя не здесь живет.

— Ты что, следишь за мной? — обомлела Полина. — Я тебе кто?

— Вот сейчас узнаешь, кто я тебе… — Потап приблизился к ней вплотную.

— Ты что себе позволяешь! — взвизгнула она. — Я сейчас милицию позову!

— Считай, она уже здесь, — прошипел Потап, отодвинув ее в сторону.

Где же он, интересно, там спрятался, подумала Полина, чувствуя, как горит лицо, и невольно взглянув на себя в зеркало. Кожа горела не столько от удара, сколько от непривычного для нее тайного удовлетворения. Ее не раз бил и насиловал отчим, били и насиловали знакомые ребята — там, в рабочем поселке, откуда она в конце концов сбежала в Москву.

Ее до сих пор били, правда, реже и больше из жадности. Но еще ни разу из ревности.

Голованов сам вышел из комнаты, застегнутый на все пуговицы, причесанный, с газетой в руках и с суровостью во взгляде.

Полина удивилась этой метаморфозе, впервые увидев его таким — независимым и надменным (откуда что берется, восхитилась она про себя).

— Так ты мне врала! — Потап, казалось, едва не утратил голос. — А ты, козел, я тебе что говорил, а? Близко к ней не подходи!

Похоже, он еще не знал, с кого начать. Впрочем, видно было, что склоняется к тому, чтобы прежде схватить за грудки народного депутата.

— Я тебе, падла позорная, что говорил, когда ты мне ее рекомендовал? — подступил он к Голованову.

— Саша! — вдруг испугалась Полина за Потапа. — Ты что, у него же иммунитет. Тебя посадят!

— Вот я сейчас лишу его этого иммунитета! — заорал Потап и неуловимым движением выхватил нож с выкидным лезвием. — Вместе с яйцами отрежу!

— Ты с кем разговариваешь! — фальцетом воскликнул, задрожав и привстав на носки, Голованов, тем не менее отступая к двери. — За мной двести тысяч избирателей! Я принадлежу к самой многочисленной и влиятельной фракции!

— Рекомендовал? — вдруг вспомнила Полина. — Ты, Петечка, меня — ему — рекомендовал? — раздельно спросила она.

Теперь уже она подступала к представителю самой многочисленной фракции. Даже Потап удивился такой перемене ее тона.

— Ну да! Тебе же нужна реклама, — приподнял брови Голованов. — Очередной выгодный клиент, и чем их больше, тем для тебя же лучше… Разве не так? Что ты на меня так смотришь? Да, я рассказал Саше, как своему компаньону, что в Москве есть такая исключительная женщина, как ты. Хотя мне не всегда нравился цвет твоих волос. Но как выяснилось, вы уже были знакомы. Я не знал…

— Ах ты, сука! — Потап, похоже, потерял дар речи от неожиданности и, не находя новых слов, вынужден был повторяться. — Ты мой компаньон? Да я тебя, гниду позорную, в гробу видел!

— Ну ты и гнус, Петр Авдеевич… — медленно произнесла Полина. — Так вот в чем дело! Теперь тебя цвет моих волос не устраивает? А что еще? А у жены устраивает?

— Полиночка, ты не так поняла, — прижал руки к груди Голованов, продолжая пятится к двери, теперь уже ко входной. — Я потом все тебе объясню, когда мы все успокоимся…