Незримая паутина - Фридрих Незнанский

— Ах ты, сука! — Потап, похоже, потерял дар речи от неожиданности и, не находя новых слов, вынужден был повторяться. — Ты мой компаньон? Да я тебя, гниду позорную, в гробу видел!

— Ну ты и гнус, Петр Авдеевич… — медленно произнесла Полина. — Так вот в чем дело! Теперь тебя цвет моих волос не устраивает? А что еще? А у жены устраивает?

— Полиночка, ты не так поняла, — прижал руки к груди Голованов, продолжая пятится к двери, теперь уже ко входной. — Я потом все тебе объясню, когда мы все успокоимся…

— Никакого потом не будет. И пошел вон, урод! — крикнула Полина так, что все вздрогнули. — Пусти его, Саша! Не трогай! — придержала она Потапа. — Пусть катится…

Она приложила ладони к горящим щекам. С чего это ты, мать, так разволновалась? Из-за кого? Или и впрямь собиралась дождаться его развода и выйти за него?.. Да уж лучше за этого бандюгу.

— Я сама! — сказала она, оттолкнув депутата Голованова от двери, которую тот пытался отпереть дрожащими руками.

— Полиночка, только успокойся, мы обязательно это обсудим… — бормотал тот, стоя к ней лицом в раскрытой двери.

— В трех чтениях, — хохотнул Слон.

— Обсудим, обсудим… Да иди же ты!

И как только депутат повернулся спиной, Полина с силой ударила его ногой в зад, после чего захлопнула дверь.

Братки захохотали и тут же смолкли, увидев яростное и еще более прекрасное лицо этой «Мегеры Милосской», как сказал о ней как-то Соломин.

— Может, тебе тоже цвет моих волос не нравится? — сверкнула она глазами на Потапа.

— Да ничего, я рыжих люблю… — Теперь он смотрел на ее вздымающуюся, готовую вывалиться из декольте грудь с прежним вожделением и, кажется, не прочь был завалить ее прямо здесь, в прихожей, невзирая на корешей.

— Пошли все вон! — Полина снова распахнула дверь. — Все! — затопала она ногами, впадая в истерику.

Оставшись одна, она упала лицом на диванчик в кухне и так, стоя коленями на полу, проплакала до самого вечера. И только когда стало темнеть, села к телефону, закусив губу и стараясь не смотреть на себя в зеркало, набрала номер Соломина.

— Это ты все устроил? — выкрикнула она вместо приветствия, услышав его ровный голос.

— Что — все? — спросил Павел Семенович, на самом деле понимая, о чем идет речь. У Голованова, явившегося на думские слушания только во второй половине дня, был вид побитой собаки. В курилке, встретив изучающий взгляд Соломина, он отвел глаза в сторону и постарался побыстрее уйти.

— Ты, ты специально их стравил! Только ты мог это сделать… — Полина снова разревелась, уже без слез — она уже все их выплакала.

Соломин с удивлением почувствовал к ней нечто вроде жалости, и от чувства законного удовлетворения, испытанного при виде помятого Голованова, почти ничего не осталось. Устал от побед, подумал он о себе. Или это подступает старость заодно с сопутствующей сентиментальностью? Ну, тогда пиши пропало…

— Таковы издержки выбранной тобой профессии, — сказал он.

— Знаешь, — ответила Полина, вздохнув, — этот гнус сегодня сказал мне то же самое. И почти тем же тоном.

— Гнус — это кто? — уточнил Павел Семенович, скорее чтобы собраться с мыслями, чем от незнания. — Неужели Петя? Так он и вправду обещал на тебе жениться, как только разведется?

— Ну, поиздевайся. — Ее голос задрожал. — Поиздевайся еще! Ты уже втоптал меня в грязь, бросил этим ублюдкам, как кость собакам, и тебе все мало?

Надо с ней что-то делать, решил Соломин, а то черт знает что она еще надумает в таком состоянии.

— Сейчас ты одна? — деловито спросил он.

— Да. Я их выгнала обоих, — проговорила она смертельно усталым, потерянным голосом.

— Хочешь, я к тебе сейчас приеду? — неожиданно для себя предложил Соломин, и оба замолчали, прислушиваясь к тому, что сейчас прозвучало.

Полина не раз приглашала его к себе, но всякий раз он отнекивался, отшучиваясь, что, несмотря на достаточно молодой возраст, его по-прежнему больше интересуют девочки с Тверской, из тех, что обитают в ареале Центрального телеграфа, гостиницы «Москва» и Думы. И вот теперь попросился сам.

— Нет, — отрезала Полина. — Не хочу никого видеть! — И бросила трубку.

Подумав, Павел Семенович позвонил Урюку.

— Абгемахт, — сказал он. — Дело сделано, как говорят наши друзья немцы. Конкурент устранен. И больше уже никому не помешает.

— Ты о ком? — не сразу понял тот. — Ах, об этом, о Голованове…

— А ты решил, что выслушиваешь рапорт одного из своих мокрушников? — усмехнулся Соломин. — Или чем-то недоволен? Он же твой потенциальный конкурент на выборах! Клиент распят и раздавлен морально. Тебя что-то здесь не устраивает?

— Твоя радость по этому поводу, — ответил Урюк.

22

Потап и Слон обедали в полюбившемся им ночном клубе «Висконти», поглядывая на телевизор в баре — показывали демонстрации рабочих «Алтайского редкозема», протестовавших против смены собственников.

— Нормально, по-моему, — одобрил Слон. — Лозунги, наглядная агитация, все на месте. Ребята стараются.

— А рожи-то, рожи! — скривился Потап. — За день не объедешь. Ты лучше приглядись, кого они показывают! Как специально. И Колюня там, и Дурень, и Аркан, и Барыга… Гляди, у Аркана башка перевязана. Менты сейчас смотрят, на карандаш всех берут. А сами работяги где? Объясни, зачем эти, стриженые да в кожанках, лезут в объектив? Любой посмотрит на них и скажет: это они-то голодают?

— Черт, действительно, — покачал головой Слон, набирая номер на мобильном. — Прямо сейчас звоню Колюне… Ты глянь! И девок своих туда привели! А те намазались, раз телевидение приехало… Ну, я ему, уроду, сейчас выдам!

— Да ты подожди звонить! — остановил его Потап, сплевывая косточку маслины в пепельницу. — Еще полюбуйся: явились туда на иномарках! Видишь, телевизионщики специально показывают — вот, мол, на каких тачках уволенные рабочие прикатили на пикеты!

Камера приблизила машины — «вольво», «фольксвагены», «ситроены», стоящие недалеко от железнодорожных путей.

Потап швырнул салфетку, которая постоянно ему мешала, на пол.

— Ну все через жопу! Слушай, не звони, а отправляйся прямо туда, приведи их, козлов, в чувство!

Желтоволосый секьюрити насторожился, что-то шепнул официанту. Тот кивнул и приблизился к их столику.

— Какие-нибудь проблемы? — спросил он.

— Скажи, Олежка, у вас здесь спутниковое телевидение или совковое? — спросил у него Потап. — Или все врет ваша реклама?

— Да, у нас именно спутниковое, — подтвердил официант не без гордости за родное заведение. — Вам не нравится программа?

— Ну! Будь человеком, включи что-нибудь для души, — попросил Потап, не обращая внимания на оборачивающихся в его сторону посетителей.

— Но другие наши гости хотели последние известия…

— Плевать, — мотнул головой Потап. И сунул Олегу в карман несколько стодолларовых купюр. — Ладно. Пойди в салон, тут рядом, ты знаешь, купи мне японский ящик, «сони» к примеру, и поставь нам на стол! Прямо сейчас, понял, да? Сдачу оставь себе… И всегда, как приду к тебе оттянуться со своим референтом, — он хлопнул по плечу Слона, — или с корешами — сразу ящик на стол! Вместе с разблюдовкой, — он постучал растопыренной ладонью по меню. — Иди, Олежка, иди, не тяни. И так тошно, а тут ты еще последние известия мне подсовываешь…

— Но как мы подключим телевизор к спутниковой антенне? — серьезно спросил официант.

— Это уже твои проблемы! — отрезал Потап. — Сколько скажешь — столько и выложу. Топай!

Официант отошел, чопорный и прямой, положив деньги на свой поднос.

— Вот ответь мне, почему про него думаю: официант, а про других — халдей? — проговорил Потап, глядя вслед Олегу. — И по-другому не могу.

— Это называется выучка, — отозвался Слон. — Взял у клиента бабки и не сует, озираясь по карманам. Понимает, как это выглядит со стороны.

— Вот. Зато наши козлы, — Потап махнул рукой в сторону телевизора, — и думать об этом не хотят.

— Им есть с кого пример брать, — вздохнул Слон. — Вот ты совсем не думаешь о своем имидже!

— О чем? — не понял Потап, подозрительно уставившись на Слона.

— Как со стороны смотришься, — пояснил тот. — Ты глянь на свой клифт с авторучками! Совковый бюрократ из проклятого прошлого.

— А у тебя что — имидж? — огрызнулся Потап. — Как девка: серьга в ухе, хвост на резинке, а сам плешивый!

— У меня стиль. Говорят, женские атрибуты только подчеркивают мужественность. А у тебя игрушки какие-то.

— Я такое в детстве у одного начальника видел, — хмыкнул Потап. — Он к моей мамаше приходил, когда от жены прятался. У него этих самописок полно было, все больше позолоченные. Мать потом талдычила: бери пример с Игната Кондратьевича, вырастешь — начальником станешь. А и сейчас некоторые говорят: оригинально!