Журнал «Байкал» 2010–01 - Владимир Гармаев

Известно, что для исчисления причитавшейся дани золотоордынские чиновники в 1245 г. и позже проводили в отдельных княжествах перепись населения. Золотая Орда к тому времени, хоть и оставаясь в составе общемонгольской империи, уже формировалась в виде автономного государства под сильной рукой Бату, внука Чингисхана. В проводимой им политике в отношении Руси главенствовали два пункта:

«добиться от князей присяги на верность и организовать сбор дани и налогов»[36].

Каковы бы ни были монгольские войны начального периода, но уже к середине XIII в. и в самой центральной империи, и в её «дочерних» образованиях — например, Персидском Ильханате и Золотой Орде — государственное устройство и общий порядок в стране были на весьма высоком, по средневековым меркам, уровне. О чём имеются авторитетные свидетельства Иоанна де Плано Карпини и других известных западных путешественников-дипломатов.

Разумеется, перепись ни у кого на Руси восторгов не вызывала — ни у князей, ни у простолюдинов. Да и найдётся ли хотя бы сегодня на свете такой чудак не от мира сего, который искренне радовался бы налогообложению? Древнерусский летописец в сердцах записал:

«Окояннии изочтоша всю землю русскую, токмо не чтоша игуменов».

Историки полагают, что перепись имела целью установить не число населения, а количество хозяйств и размер падавших на каждое из них платежей. Таким образом, слова «окояннии не чтоша игуменов» следует понимать в том смысле, что в налоговые списки не вносились монастырские хозяйства. Великая Яса повелевала «окаянним», не деля богов и священнослужителей на своих и чужих, в равной мере почитать их всех.

* * *

Монастырские владения были защищены так называемым тарханным правом.

В «Сокровенном сказании» (§ 219) один из соратников просит Чингисхана наделить его землёй с правом дарханного (тарханного) владения, т. е. с освобождением от всяческих податей и повинностей.

«На это Чингисхан сказал: Занимайте же вы своим кочевьем Селенгу, Меркитскую землю, и будьте вы её невозбранными, дарханными пользователями… получайте в своё единоличное и нераздельное пользование всю ту добычу, которую найдёте в походе на врага или в облавах на дикого зверя… Дарханствуйте даже до потомков ваших… Будьте свободны от взысканий за девять проступков»[37].

Эпизод относится к самому началу его правления. Из чего можно заключить, что дарханное право существовало еще до Великой Ясы. Следовательно, оно из числа тех древних правил, которые обобщённо называются обычным правом[38] и которые не только вошли потом в Ясу, но и, несомненно, послужили основой кодификации[39] при её создании.

Тарханные грамоты (ярлыки), выдававшиеся золотоордынскими ханами православным монастырям, высшему духовенству, князьям и знатным боярам, наделяли их правом не быть судимыми никем, кроме государя, и быть свободными от повинностей. В этом своем качестве они сохраняли свою действенность на Руси и после монголо-татар. Хотя Иван Грозный, лютый враг боярской вольницы, отменил «тарханщину», но даже в XVIII в., если приходилось доказывать знатность рода и его исконные привилегии, потомки старинных родов еще продолжали ссылаться на авторитет тарханных грамот.

* * *

Непосредственное взимание дани золотоордынскими «налоговиками» с русского населения длилось сравнительно недолго. Уже в 1275 г. князь Василий Ярославич[40] первым добился для себя права собирать дань (действуя по Ясе, то бишь по закону)) и сам привёз её в Сарай в размере по полугривне с «сохи», т. е. с одного крестьянского хозяйства[41]. Возможно, тогда-то впервые и начало появляться упомянутое В. И. Далем понятие о «ясачных крестьянах».

Как принятое государством прямое налогообложение, ясак был известен на Руси еще задолго до Ивана Грозного. И уж тем более это слово, понятие было в ходу в Казанском ханстве, этом пёстром по составу государстве, вобравшем в себя земли волжских болгар (булгар), мордвы, черемисов, чувашей, вотяков, мещеряков, башкир. И всё это многоязыкое население платило именно ясак, поскольку в тогдашнем языке государственной бюрократии, традиционно консервативной всегда и везде, продолжали жить и дух, и буква, и язык Великой Ясы.

С продвижением России всё далее на восток, в земли, бывшие некогда частью Монгольской империи, подушная подать естественным образом свелась как по названию, так и по смыслу всё к тому же издревле привычному ясаку, всё к той же высоко ценимой во всем мире мягкой рухляди.

Возможно, ясаку в данном случае было отдано предпочтение в силу его общепонятности и, так сказать, многовековой «обкатанности», поскольку относительно словосочетания «подушная подать» даже в правительственных кругах России существовали большие сомнения. Как пишет Ключевский, «ревизская душа» заключала в себе нечто фиктивное: «Ревизская душа как окладная единица смущала многих… понеже душа вещь неосязаемая и умом непостижимая и цены не имеющая: надлежит ценить вещи грунтованные (земельные владения)». Надо отдать должное прозорливости тех, кто начинал «смущаться» этим еще во времена Петра: вряд ли милейшему Павлу Ивановичу Чичикову столь легко удавались бы его махинации, будь на месте ревизских душ реальные земельные владения. А впрочем, дело Чичикова бессмертно. Так ли уж далеки американские «финансовые пузыри» XXI века от «мёртвых душ» эпохи Гоголя и Пушкина?..

Для Сибири «грунтованной», осязаемой вещью была, разумеется, пушнина, драгоценная мягкая рухлядь. Что касается самой практики взимания ясака, то она, как это видно из документов, изобиловала изрядными «смягчающими прорехами» — в отличие он современного дотошного налогообложения с его столь знаменитой «плоской шкалой».

В этом смысле интересна отписка приказчика одного из острогов иркутскому воеводе Леонтию Кислянскому об обнаружении среди бурят «старых подростков, не обложенных ясаком»:

«В нынешнем во 199-м[42] году… объявились многие подроски женатые и холостые, не в ясаке, по пятнадцати и по шестнадцати и по семнадцати и по двадцати лет и больши, и ныне я на них ясаку на 198[43] год без указу великих государей просить не смею, чтоб они того не поставили себе в тягость и в налогу, а иные из них многие есть скудны гораздо… те подроски передо мною сказывали: наперёд де сего они ясаку не платили для того, что де их в ясачной платёж нихто не спрашивал, а сами де те подроски ясаку не приносили за себя за скудостью ж. С тех старых подросков ясак на 198-й год брать ли и в скольки лет подросков же в ясак верстать, о том что ты стольник и воевода укажешь»[44].

Из пометы на обороте отписки:

«На прошлой на 198 год ясаку брать не велеть, чтоб им быть не в тягость».

* * *

Дореволюционные источники указывают:

«Уплата ясака ложилась на инородцев тяжелым бременем, так как служилые люди старались собирать его с прибылью и позволяли себе разные злоупотребления… ясашные народы терпели от зборщиков ясака и прочих начальников грабительство и разорение».

Едва ли не хуже обстояло дело в самой коренной России. В. О. Ключевский в своём многотомном труде приводит мнение сведущих людей эпохи Петра:

«что из собранных 100 податных рублей только 30 попадают в царскую казну, а остальное чиновники делят между собою за свои труды… Чиновники истинные виртуозы своего ремесла. Средства для взяточничества неисчислимы, и их так же трудно исследовать, как и исчерпать море».

Всё же видится нечто утешительное в мысли, что «коррупционная составляющая» есть неотъемлемый атрибут не только демократического, но и вспоминаемого с ностальгической грустью монархического общества.

Следует подчеркнуть, что в рассматриваемую эпоху несладко приходилось всем, и, может быть, простому русскому человеку было горше других.

Ключевский писал:

«Пётр понимал экономию народных сил по-своему: чем больше колоть овец, тем больше шерсти должно давать овечье стадо… На русского плательщика он смотрел самым жизнерадостным взглядом, предполагая в нём неистощимый запас всяких податных взносов».

И далее:

«…прямое обложение сведено было в две классовые подати: одна, под названием ямских и полоняничных денег, падала на крепостных людей, другая, стрелецкая, во много раз более тяжелая, была положена на все остальное тяглое население… (С началом Северной войны) регулярная армия и флот потребовали новых средств: введены были новые военные налоги, деньги драгунские, рекрутские, корабельные, подводные; драгунская подать на покупку драгунских лошадей, падавшая и на духовенство, доходила до 2 рублей с сельского двора и до 9 рублей с посадского на наши деньги.