Моя шокирующая жизнь - Эльза Скиапарелли

Немцы уже приближались к Бордо, когда мы все встретились в офисе мадам Ланвен. Многочисленные кутюрье или их представители присутствовали на этом собрании, проводимом при свечах. Через большое окно был виден темный океан, огромные волны освещались вспышками молний, а глухие раскаты грома разрывались, как бомбы. В тот день не приняли никакого решения. На следующий день в комнате сторожа мы услышали по радио объявление о капитуляции Франции и условиях перемирия. Мои служащие, бледные и серьезные, стоя вокруг кровати консьержки, заплакали. Банки закрыты, и абсолютно все равно, находимся мы в Париже или Биаррице. Люсьен Лелонг и капитан Молино, с которыми я обсуждала свой контракт, настаивали на моей поездке в Америку. Они полагали, что это поможет торговле страны. Мне понадобилось немного времени, чтобы оформить все документы. Я пошла попрощаться со своей чилийской подругой, старой Эудженией Эрразурис, владелицей очень красивой виллы, но жившей в гараже садовника. Во времена, когда люди считали, что красота – это исключительный дар, она слыла очень красивой; кроме того, она обладала талантом декорировать свой дом в совершенно оригинальной, ей одной присущей манере. Портрет ее писал Болдини[123] и многие другие. Ее называли «королевой хорошего вкуса», а она постоянно щебетала, как птичка. Очень пожилая, с безукоризненно завитыми волосами, она сидела на своей маленькой металлической кровати, в белой шелковой рубашке с длинными рукавами. В камине вместо огня стояло несколько кварт шампанского, единственное украшение на стене – белая занавеска. «Посмотрите!» – воскликнула она, дергая за шнур. Занавеска раздвинулась, открыв нескольких великолепных работ Пикассо. Всю свою жизнь она была горячей его поклонницей и теперь, сидя на том, что считала своим смертным ложем, желала быть окруженной его творениями. «Когда придут немцы, – добавила она, – откуда им знать, что находится за занавеской, они не осмелятся стащить с постели старую женщину».

Эуджения подарила мне книгу, переплетенную в бледно-голубую кожу, и сказала, что лилии на ней меня защитят.

И действительно защищали – всякий раз, когда положение становилось критическим, я открывала ее и находила в ней успокоение и совет.

Визу я получила легко, потому что хорошо знала таможенника, и я не скрыла от него, куда собираюсь ехать. Моя подруга из Биаррица, графиня американского происхождения, и ее восемнадцатилетний сын, а также другая знакомая американского происхождения, маркиза де Крюсоль, тоже в сопровождении сына, приготовились отправиться вместе со мной.

Обе желали защитить своих детей и обеспечить им будущее, однако муж графини не разделял взглядов жены. Прибыв на границу, мы издалека заметили в очереди автомобилей сестру графа, намеревавшуюся помешать отъезду племянника.

Во время проверки документов я уселась ему на колени и своим манто полностью его закрыла.

– Хорошо, хорошо, – повторял таможенный офицер. – У вас нет с собой больше духов?

– Нет, – ответила я, – ведь я рассчитываю вскоре вернуться. На другом конце моста между Францией и Испанией мужчина, который поставил печать в мой паспорт, спросил меня:

«Когда вернетесь, сделаете платье для моей жены?»

Мы пересекли Испанию в маленьком грязном поезде, набитом до отказа, и должны были провести несколько дней в Мадриде. Чтобы успокоиться и отделаться от дурных мыслей, я тут же отправилась в Прадо. Мне рассказывали, что музей сказочным образом преобразился, и мне захотелось провести час отдыха наедине со страстными увлечениями своей жизни – Эль Греко и Гойей. Из-за отсутствия в Париже кожи для дамских сумок я стала использовать маленькие корзинки, самые обычные, но приятные на вид, отделывала их тканью или замшей.

Они тотчас произвели сенсацию, и случилось так, что я отправилась в Прадо, захватив одну из них. Смотритель остановил меня.

– Корзины запрещены внутри музея, – сообщил он.

– Но это моя дамская сумочка.

После долгого спора я упрямо отказывалась оставить корзинку у входа, потому что в ней лежали все мои документы и деньги, и попросила вызвать главного смотрителя; он тут же спустился и в знак отказа покачал головой. Тогда я открыла корзинку и показала ему ее содержимое, но он продолжал настаивать, что это запрещено. Я же повторяла, что теперь мы можем делать только такие женские сумки и, во всяком случае, я не запрячу в нее Эль Греко. Устав спорить, главный смотритель наконец разрешил мне войти, но меня все время сопровождал охранник, испортив таким образом приобщение к красоте, столь необходимое и страстно желанное.

Мы отправились в Лиссабон, но нам пришлось прервать свое путешествие в Коимбре, университетском городе Португалии, – такое количество беженцев хлынуло в страну, и поток автомобилей встал на пути к столице. Мы получили строгое предписание не покидать Коимбру. Я согласна, что этот город прекрасен, но после двухнедельного ожидания, когда я постоянно пыталась получить разрешение, все-таки решила нарушить запрет властей и нанять такси на те двести километров, что нас отделяли от Лиссабона. Сразу после прибытия я отправилась в префектуру полиции, где часами пыталась уговорить людей, что меня нельзя удерживать силой, как и двух американок с детьми. В конце концов мы получили разрешение следовать до Эсторила, где заночевали в старом казино, совсем заброшенном некоторое время назад. Наши комнаты, заполненные грудами игральных столов, принадлежали директору. Ночью на нас напали полчища муравьев, которые заползали в волосы. На следующее утро на главной улице я остановила первый автомобиль, ехавший мимо. Человек за рулем оказался атташе бельгийского посольства, и он любезно отвез меня в отель «Авис», где помог найти большой салон для всей нашей группы. И вот начались бесцельные прогулки по Лиссабону в ожидании мест на клипере.

«Авис» – роскошный отель, с глубокими ванными и серебряными кроватями; место встречи беженцев, беглецов, официальных представителей и шпионов. Лица с международной репутацией, банкиры, журналисты и шикарные полуистеричные женщины целыми днями и частично ночами сидели в баре, играя одной рукой в нарды, а в другой сжимая бумажник с документами и шкатулку с драгоценностями.

Я испытывала бы непреодолимое чувство неловкости за то, что пребывала там, не ожидай меня важное дело, и, без сомнения, я попыталась бы вернуться. Но наконец мы все же поднялись на клипер и вылетели в Нью-Йорк.

Глава 12

На аэродроме меня встречала Гого вместе с моим рекламным агентом, американским компаньоном по парфюмерии и огромным молодым человеком с застенчивой улыбкой. Собравшаяся толпа журналистов испытывала живое и сильное естественное любопытство при виде Скиап, прибывшей в такой момент. Меня обогнала Ева Кюри в своем турне с лекциями. Опытный лектор и писатель, она находилась в официальной командировке. А я могла рассчитывать лишь на себя, у меня не было ни моральной, ни материальной поддержки правительства, никакой связи с метрополией. Кроме того, я вообще никогда не выступала перед публикой. Я всегда делала ставку на веру, но тогда еще не знала, сколь неверно ее могут интерпретировать… Не люблю хвастливых людей, но считаю, что скрывать факты из скромности не слишком справедливо по отношению к тем, кто мне помогал, моей семье и ко мне самой. Один из близких друзей позднее мне говорил: «Ты одна вела войну». Именно так все и выглядело. Все произошло бескровно, за исключением одного «кровопролития» – сдачи моей крови в банк крови. На мне было единственное украшение, брошь, оправленная в золото жемчужина вычурной формы в виде феникса, и я надеялась, что она послужит символом Франции. Казалось, страна умерла… но она восстанет из пепла. «Время, которое понадобится для этого, зависит от многого, но прежде всего от доверия, которое вы нам окажете. Это имеет огромное значение» – так нам говорили те, от кого это зависело.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});