Семь смертных грехов, или Психология порока для верующих и неверующих - Юрий Щербатых

Следующая племянница Потемкина — Екатерина Васильевна, была привезена вместе с сестрами в Петербург в 1776 году, когда дядя-фаворит достиг верха почестей, и сделана фрейлиной императрицы. Здесь ее постигла та же судьба, что и ее сестер Александру и Варвару. «Она из всех сестер была самой пригожей, и дядюшка в нее влюбился. «Влюбиться» на языке Потемкина значило наслаждать плотью; любовные его интриги оплачивались от казны и милостью и разными наградами, которые потом обольщали богатых женихов и доставляли каждой племяннице, сошедшей с ложа сатрапа, прочную фортуну», — так пишет князь И. М. Долгорукий. двоюродный брат графа Скавронского. Без всякого образования, не отличаясь умственными способностями, Екатерина Энгельгардт, кроткая, вечно скучающая, не создана была для бурных страстей — своим добрым и мягким сердцем она поверила пылкой, как ей казалось, любви дяди и отдалась ему не любя, чтобы не причинить ему огорчения.

Сам Потемкин, впрочем, далеко не так увлекался ею, как ее сестрами, несмотря на то, что она была обворожительно хороша, но зато связь его с ней была продолжительнее. Она пользовалась хорошим расположением Екатерины и в 1780 году в числе четырех фрейлин сопровождала императрицу в поездке ее в Белоруссию. Здесь и встретил ее граф П. М. Скавронский и, несмотря на то, что ему была известна ее связь с Потемкиным, он женился на ней. Она выпросила мужу несколько чинов и орденов, и когда муж был направлен в Неаполь, то, к большому огорчению мужа, Потемкин ее не отпустил к супругу, не желая расстаться с «ангелом во плоти». И два года, оставаясь в Петербурге с Потемкиным она услаждала своего дядю всеми женскими прелестями, к неудовольствию императрицы. Лишь когда Потемкин отбыл в армию, больной муж уговорил свою жену приехать к нему, но вскоре он скончался. Екатерина Скавронская, вероятно, еще долго оставалась любовницей Потемкина, несмотря на замужество. «Между нею и ее дядей все по-старому, — доносил Кобенцль императору Иосифу II. — Муж очень ревнует, но не имеет смелости этому воспрепятствовать». У нее родились две дочери: Екатерина вышла замуж за князя П. И. Багратиона, а Мария за графа Палена, и от этого брака родилась Ю. Самойлова — большая любовь Карла Брюллова и его главная натурщица. [78 — На его знаменитой картине «Гибель Помпеи» ее лицо изображено четыре раза!]

Григорий Потемкин

Екатерина Скавронская

Татьяна Васильевна, самая младшая из племянниц Потемкина, была в 12 лет уже пожалована фрейлиной к Екатерине II. Приехавшая в это время герцогиня Кингстон была так очарована молодой красавицей, что хотела сделать ее наследницей своего колоссального состояния, если она поедет с ней в Англию, но Татьяна отказалась. Племянница светлейшего князя не нуждалась в миллионах герцогини: подобно своим старшим сестрам, она получила большое приданое. Хотя она не сыграла в жизни дяди особой роли, все же ее красота держала Татьяну некоторое время около дяди. Когда ей исполнилось 16 лет, Потемкин выдал ее за своего родственника М. С. Потемкина, старше ее на 25 лет.

Крайняя степень падения в грехе похоти

Люди ищут удовольствий, бросаясь из стороны в сторону только потому, что чувствуют пустоту своей жизни, но не чувствуют еще пустоты той новой похоти, которая их притягивает.

Блез Паскаль

Наиболее отвратительные примеры греха похоти мы можем наблюдать в эпоху позднего Рима, где сочетались абсолютная власть, отсутствие морали и стремление к получению все новых и новых удовольствий. Такой испорченности нравов, какая наблюдалась у римских императоров того времени, человечество, наверное, не знает. Примеры этих животных, которых трудно назвать людьми, показывают, как легко может скатиться в пучину смертного греха человек, облеченный неограниченной властью и желающий получать удовольствия любой ценой. В подтверждение приведем эпизоды из жизни трех тиранов — Тиберия, Нерона и Калигулы, — описанные историком Светонием.

Тиберий. «На острове Капри, оказавшись в уединении, Тиберий дошел до того, что завел особые постельные комнаты, гнезда потаенного разврата. Собранные толпами отовсюду девки и мальчишки наперебой совокуплялись перед ним по трое, возбуждая этим зрелищем его угасающую похоть. Спальни, расположенные тут и там, он украсил картинами и статуями самого непристойного свойства и разложил в них книги Элефантиды, чтобы всякий в своих трудах имел под рукою предписанный образец. Даже в лесах и рощах он повсюду устроил Венерины местечки, где в гротах и между скал молодые люди обоего пола предо всеми изображали фавнов и нимф. За это его уже везде и открыто стали называть „козлищем“, переиначивая название острова.

Но он пылал еще более гнусным и постыдным пороком: об этом грешно даже слушать и говорить, но еще труднее этому поверить. Он завел мальчиков самого нежного возраста, которых называл своими рыбками и с которыми он забавлялся в постели. К похоти такого рода он был склонен и от природы и от старости. Говорят, даже при жертвоприношении он однажды так распалился на прелесть мальчика, несшего кадильницу, что не мог устоять, и после обряда чуть ли не тут же отвел его в сторону и растлил, а заодно и брата его, флейтиста; но когда они после этого стали попрекать друг друга бесчестием, он велел перебить им голени». [79 — Г. Т. Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. — М.: Правда, 1991. С. 124–125.]

Гай Калигула. «Стыдливости он не щадил ни в себе, ни в других. Не говоря уже о его кровосмешении с сестрами и его страсти к блуднице Пираллиде, ни одной именитой женщины он не оставлял в покое. Обычно он приглашал их с мужьями к обеду, и когда они проходили мимо его ложа, осматривал их пристально и не спеша, как работорговец, а если иная от стыда опускала глаза, он приподнимал ей лицо своею рукою. Потом он при первом желании выходил из обеденной комнаты и вызывал к себе ту, которая больше всего ему понравилась; а вернувшись, еще со следами наслаждения на лице, громко хвалил или бранил ее, перечисляя в подробностях, что хорошего и плохого нашел он в ее теле и какова она была в постели. Некоторым, в отсутствие мужей, он послал от их имени развод и велел записать это в ведомости». [80 — Там же. С. 158.]

Нерон. «Наглость, похоть, распущенность, скупость, жестокость его поначалу проявлялись постепенно и незаметно, словно юношеские увлечения, но уже тогда всем было ясно, что пороки эти — от природы, а не от возраста… Мало того, что жил он и со свободными мальчиками и с замужними женщинами: он изнасиловал даже весталку Рубрию. Мальчика Спора он сделал евнухом и даже пытался сделать женщиной: он справил с ним свадьбу со всеми обрядами, с приданым и с факелом, с великой пышностью ввел его в свой дом и жил с ним, как с женой. Еще памятна чья-то удачная шутка: счастливы были бы люди, будь у Неронова отца такая жена! Этого Спора он одел как императрицу, и в носилках возил его с собою и в Греции по собраниям и торжищам, и потом по Риму, то и дело его целуя.

Он искал любовной связи даже с матерью, и удержали его только ее враги, опасаясь, что властная и безудержная женщина приобретет этим слишком много влияния. В этом не сомневался никто, особенно после того, как он взял в наложницы блудницу, которая славилась сходством с Агриппиной; уверяют даже, будто разъезжая в носилках вместе с матерью, он предавался с нею кровосмесительной похоти, о чем свидетельствовали пятна на одежде. А собственное тело он столько раз отдавал на разврат, что едва ли хоть один его член остался неоскверненным. В довершение он придумал новую потеху: в звериной шкуре он выскакивал из клетки, набрасывался на привязанных к столбам голых мужчин и женщин и, насытив дикую похоть, отдавался вольноотпущеннику Дорифору, крича и вопя, как насилуемая девушка. От некоторых я слышал, будто он твердо был убежден, что нет на свете человека целомудренного и хоть в чем-нибудь чистого и что люди лишь таят и ловко скрывают свои пороки: поэтому тем, кто признавался ему в разврате, он прощал и все остальные грехи». [81 — Г. Т. Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. — М.: Правда, 1991. С. 124–125. С. 208–209.]

Грехи «нормальные» и «извращенные». Общий взгляд на проблему

Чуть ли нe самое интересное в жизни совершается ниже пояса.

Джон Мортимер

Проще всего, на первый взгляд, разложить все многообразие сексуальных проявлений человечества на две полки, повесив на одной ярлык «Норма», а на другой «Извращения». Долгое время именно так и писались книги по сексологии, психиатрии и юриспруденции, пока не оказалось, что значительная часть человечества в своей сексуальной жизни гораздо чаще использует приемы со второй полки, да и вообще как определить понятие «норма»?