Соколиные перья и зеркало Кощеевны (СИ) - Оксана Токарева

теперь некому снять?

Профессор Павел Иванович из Склифов, немолодой уже человек с иконописным лицом аскета и оплетенными сетью вен натруженными руками, вышел хмурый и виновато отвел глаза. Потом переглянулся с Ефросиньей Николаевной и все-таки пригласил Еву в кабинет.

— Мы сделали все, что могли, но область поражения оказалась слишком велика, — начал он, и Ева почувствовала, как корпус сердца-корабля, раздавленный многотонными льдами, со скрежетом деформируется и начинает тонуть, а хитиновый панцирь мешает расправить легкие.

Впрочем, у нее хватило духа взять себя в руки и глянуть на монитор, куда выводились данные компьютерной томографии. В том месте, куда указывал Павел Иванович, находилось затемнение, имевшее слишком знакомые очертания. Почему она не придала значения своему сну?

— Возможно, если гематома рассосется, а не перейдет в венозную неоперабельную опухоль, — продолжил Павел Иванович, по-прежнему глядя куда угодно, но не на собеседницу, — ваш жених и выйдет из комы. Но пока прогнозы делать слишком рано.

— Я могу увидеть его? — проглотив то ли кусок хитина, то ли айсберг, спросила Ева.

— Вообще-то, в палату реанимации посторонним вход запрещен, — с сомнением проговорил Павел Иванович.

— Она не посторонняя, — грустно улыбнулась Ефросинья Николаевна. — Да и мы ненадолго.

Целительница со словами благодарности проводила Павла Ивановича, который попросил держать его в курсе любых изменений и обещал через пару дней заехать, потом вернулась к Еве. Критически осмотрела ее, выдавая халат и другие необходимые аксессуары, и решительно открыла дверь реанимации.

Филипп лежал один, опутанный какими-то датчиками и трубками. Рядом с ним суетились анестезиолог и медсестра. На бескровном, белее охвативших многострадальную голову повязок, осунувшемся лице выделялись окружившие глаза черные синяки. Между бровями залегла страдальческая складка. Грудь вздымалась в отрывистых частых вздохах.

Получив разрешение у Ефросиньи Николаевны, Ева приблизилась к кровати и притронулась к левой руке любимого. Правая, перевязанная и загипсованная, напоминала сейчас то ли каркас для будущей скульптуры, то ли какой-то механизм. Как только пальцы Евы коснулись запястья Филиппа, страдальческая складка между его бровями исчезла, запекшиеся губы тронула улыбка, а дыхание выровнялось.

Кажется, несколько мгновений в реанимации никто не дышал, только равнодушно попискивали приборы. Ева замерла в ожидании, потеряв счет минутам или часам. Неужели сейчас дрогнут густые ресницы, и карие очи глянут ласково и нежно, возможно, удивленно и растерянно, но с привычным узнаванием?

Но чуда не произошло. Улыбка снова сменилась гримасой страдания, пальцы, уже нашедшие, кажется, ладонь Евы, безвольно разжались.

Анестезиолог за спиной тяжело вздохнул.

— И почему, если герой, то обязательно голова с дырой, — горестно проговорила медсестра.

— Пойдем, — тронула Еву за плечо Ефросинья Николаевна. — Придешь к нему чуть позже.

Они вернулись в кабинет, где за время их отсутствия накрыли ужин.

— Ешь, — приказала Ефросинья, разливая по кружкам с логотипом клиники горячий травяной чай, терпким ароматом напомнивший наговорный сбор Василисы, но, кажется, немного другой по составу.

Пока шла операция, Ева не могла заставить себя проглотить даже воду, хотя вежливые сотрудники клиники, пока шло заполнение карточки и прочих необходимых документов, предлагали ей чай, кофе и даже домашнюю выпечку. Сейчас, сделав глоток горячего напитка, Ева почувствовала, что, хотя панцирь пока не собирается отпускать, торосы льда сжимаются не так фатально.

— Вот и хорошо, — с одобрением кивнула Ефросинья Николаевна. — А потом в душ и на боковую или, если хочешь, мой водитель отвезет тебя домой. Родители ведь, поди, волнуются.

Ева замотала головой, старательно принимаясь за ужин и кое-как объяснив, что родители все знают и тоже переживают за Филиппа.

— Ну, дело твое, — кивнула целительница. — Но восстановить силы нужно. Они тебе еще понадобятся.

— Но я совсем не устала, — запротестовала Ева. — Я же ничего не делала.

— Ошибаешься, милая, — со странным выражением усмехнулась Ефросинья. — В том, что Филипп все еще здесь, во многом твоя заслуга. Ты же понимаешь, что Павел Иванович сказал тебе не все. Он в этом не виноват, просто по-другому видит.

— Это не гематома, а осколок зеркала? — озвучила свою догадку Ева, а потом по просьбе Ефросиньи подробно, как на приеме у врача, описала увиденный во сне ритуал.

— Думаю, одной ее кровью дело не обошлось, — с досадой глядя на экран, промолвила целительница. — Для того, чтобы сплести колдовство, которое даже мне разрушить не по силам, нужна жертвенная кровь не одного человека, и мне даже страшно представить, где Карина ее взяла. Впрочем, Скипер свое дело знает и не оставляет следов. На мусорных полигонах можно спрятать что угодно, не говоря уже о Нави.

Ева похолодела, вспоминая сообщение Ксюши об исчезновении «важных свидетелей» по делу Фонда.

— Я об этом и говорю, — кивнула Ефросинья.

— Но зачем ей все это? Что она хочет от Филиппа, и зачем ей нужна наковальня?

Ефросинья только вздохнула. Он еще раз глянула на монитор, куда передавались основные жизненные показатели пациента, потом повернулась к собеседнице.

— Ты действительно хочешь все узнать?

— Я выслушаю любую правду, — горячо заверила ее Ева.

— Вопрос не в том, чтобы выслушать и принять к сведению. — Серые глаза целительницы потемнели, словно воды озера, когда на него набегает тень. — Готова ли ты пройти по тому пути, куда ведет тебя заветное перо?

— В Тридевятое царство? — опять догадалась Ева. — Для того, чтобы извлечь осколок, надо попасть туда?

— Можно этот мир и так назвать, — мягко усмехнулась Ефросинья. — Ты все правильно поняла. Карина, к счастью, не обладает могуществом своего отца, хотя, судя по ее поискам, к нему стремится. Все-таки в роду ее матери хватало черных шаманов, и магия смерти в ней сильна. Наковальня, о которой ты задала вопрос, объединила в себе силы Верхнего мира и Нави. На ней когда-то Кощей выковал из слезы Жар-птицы иглу, на конце которой спрятал свою смерть. Потом наковальню нашел Финист, создавший меч-кладенец, и она стала достоянием его рода.

Ефросинья ненадолго замолчала, допивая отвар, потом еще раз глянула на приборы и покачала головой.

— Карина считает, что Филипп способен с помощью наковальни либо освободить изначального владельца из плена, либо создать некий артефакт, который даст ей власть над отцом и возможность завладеть его силой. Сначала она стремилась добраться до заветного пера, но ее замысел не удался, поскольку ты проявила твердость.

— Поэтому она пошла другим путем, — кивнула Ева.

— Да, она выбрала удобный момент, чтобы утащить Филиппа в предел, который вы называете Тридевятым царством, а мы кличем Славью. Впрочем, над темными чертогами Кощея она власти не имеет даже со своим проклятым зеркалом. Ее терем находится неподалеку от хором Трех цариц на берегу реки Смородины.

Ева невольно вспомнила виденный во сне путь через сумрачный, враждебный лес и