Обитель подводных мореходов - Юрий Баранов

Наконец шум и разноголосица унялись, настала торжественная, полная ожидания тишина. Секунды отстукивались ударами собственного сердца. Нетерпение росло... И вот где-то на самом его пределе сказочно-обворожительное чудо явилось. Оглушительно и мощно, как небесный гром, грянул оркестр. Под звуки энергичного марша на круг стали выбегать артисты - крепкие парни, затянутые в строгие трико, и обворожительно-прекрасные, почти невесомые девушки в блестящих нарядах.

- Ну, где она? Которая?.. - принялись дружки теребить Егора с двух сторон. Непрядов невозмутимо медлил, разжигая их нетерпение, мол, угадайте сами...

Но вот одна из них, которая среди других и в самом деле казалась самой изящной, стройной и грациозной, как бы невзначай, помахала в их сторону рукой, улыбнулась. В мгновенье Вадим с Кузьмой вскинули руки и тоже заулыбались в ответ. Оба поняли - это она...

- Больше вопросов не имею, - сдержанно молвил Вадим.

- Вот это да-а, - вторил ему Кузьма, изумлённо пожирая взглядом Катю, которая легко, танцующе бегала по кругу.

Когда объявили первый номер и на арену вырвались жонглёры, Кузя поддел локтем Непрядова:

- Егорыч, по гроб жизни обяжешь... А нет ли у твоей Катерины подружки, скажем, что-нибудь вроде неё?..

- Уймись, неверный, - урезонил его Вадим. - Твоя ревнивая Регина Яновна такую тебе подружку покажет - вот это будет настоящий цирк!

- Не, она у меня покладистая, всё понимает, - пояснил Кузя. Регинушка для меня всё равно что заботливая маманя - можно сказать, верный друг и хороший товарищ.

- Точно, - с прищуром согласился Егор, - особенно когда тебе надо получить увольнительную на ночь...

Вадим при этом хмыкнул. Обрезков лишь махнул рукой: "Не понимаете вы мою вольнолюбивую, мятежную душу..." Для дружков давно уже не было секретом, что Кузьма встречался с женщиной, которая на несколько лет старше его...

В середине второго отделения ведущий объявил номер, который с таким нетерпением ждали Егор и его друзья. В зале погас свет. Под звуки какой-то космической мелодии на манеже замелькали неоново светящиеся силуэты людей. Затем призрачное мерцание переместилось вверх, а когда вспыхнули прожекторы, все увидали под самым куполом воздушных гимнастов. Они стояли на мостиках, разнесённых по обе стороны манежа. Катя висела на штанге, возвышаясь над своими партнёрами - ей отводилась роль воздушной примы.

Тимофей Фёдорович - крепкий, будто отлитый из бронзы древнегреческий атлет - заметно выделялся среди своих мускулистых молодых парней, ждавших его слова.

- Ап! - донеслась тихая команда, и группа гимнастов пришла в движение, заработав слаженно, размашисто и сильно. Растопырив руки, повисли вниз головой ловиторы. Мерно раскачиваясь, они ждали воздушной "добычи". Пошёл на трапеции первый гимнаст, и начались без перерыва головоломные сальто и перелёты. Катя, сверкая серебристыми блёстками своего белоснежного трико, вырисовывала в воздухе сложные пируэты. На какое-то мгновенье она попадала в цепкие руки отца и, отброшенная далеко и точно, повисала на подходившей трапеции, успевая при этом несколько раз перевернуться в воздухе. Ловиторы играли ею, будто лёгким искрящимся мячиком.

Настало время коронного трюка. Раздалась тревожная барабанная дробь. Держась одной рукой за огон подъёмного троса, Катя вознеслась под самую крышу. Барабанная дробь стихла, нагнетая само собой возникшее в зале напряжение. В свете прожекторов было отчётливо видно, как гимнастка отцепила страховочную лонжу. Теперь уже, как всем казалось, пошла игра со смертью. Зал онемел, замер...

- Ап! - снова послышалось в полнейшей тишине.

Она камнем полетела вниз, к центру манежа. Зал невольно ополоснулся ужасом, ахнул...

Когда гимнастка еле уловимым движением прервала на батуте инерцию раскачки, все ещё будто не верили в удачный исход её сумасшедшего полёта. Какое-то мгновенье продолжалась тишина. Наконец оцепенение прошло, и трудно было представить, что грянуло громче: медь оркестра или громовые аплодисменты, в которых всплескивали крики "браво". На манеж полетели цветы.

Грациозно взмахивая руками, Катя раскланивалась перед публикой, стараясь не выступать дальше своих партнёров. Но артисты нарочно отступали назад, как бы оставляя счастливо улыбавшуюся Катю наедине со зрителями.

Егор-то хорошо знал, чего стоили его любимой эти несколько секунд радостного триумфа и общей признательности её таланту. Завтра у неё снова начнётся с самого утра изнурительная тренировка, упрёки отца и... опять горькие слёзы, сознание собственного бессилия перед невозможностью достичь идеала, о котором, в сущности, никто не имеет ясного представления. Однако пока существует волшебная магия цирка, стремление к совершенству на арене никогда не иссякнет. Как полагал Егор, Катя в свои неполные девятнадцать лет преодолела страх перед возможностью однажды совершить ошибку, которая могла бы стоить ей жизни. Это было дерзкое отрицание небытия, так невольно будоражившее, приводившее в смятение и восторг публику. Она без колебаний шла на эту бесконечно тяжёлую, сладостную каторгу, ограниченную кругом в тринадцать метров по диаметру, и была в нём по-человечески счастлива.

После представления, как было условлено, Егор с друзьями поджидал Катю у служебного входа. Все трое были с цветами, которые собирались, по наущению Кузьмы, рассыпать у её ног...

Катя задерживалась недолго. Она легко выпорхнула из массивных дверей, которые перед ней услужливо распахнул усатый вахтёр, и сразу же направилась к поджидавшим её курсантам. За ней неотступно следовал высокий блондинистый парень в белой куртке. Она подскочила к Егору и без раздумий чмокнула его в щёку. Парень при этом как-то болезненно, не то презрительно поморщился. Но Катя не обращала на него внимания. В коротком пальтеце, обнажавшем её идеально вылепленные ноги, с большим шарфом, перекинутым через плечо, девушка радостно улыбалась, здороваясь с ребятами двумя руками.

Вадим и Кузя завалили её цветами, а потом стали наперебой восхищаться её рискованным трюком. Они уверяли, что "насмерть" перепугались за неё, когда она со столь огромной высоты камнем падала вниз. На это девушка лишь смеялась, прощая ребятам их преувеличенную наивность.

- Катюша, нам пора, - напомнил о себе блондинистый парень.

- Ты ступай, - сказала она, даже не глянув в его сторону. - Я немного попозже.

- Ка-атя, - настойчиво и укоризненно повторил парень, протягивая руку.

- Меня ребята проводят, не беспокойся, - с лёгким раздражением, твердо ответила она.

- Но я так думаю, воинам самим пора в казарму, - с иронией предположил парень. - Верно, орлы?

Не успел Егор сообразить, что следует выдать этому нахалу, как Катя резко повернулась и рассерженно, точно потеряв всякое терпение, произнесла:

- Серж, кажется, я тебе ясно сказала... Растворись.

Парень возбуждённо покраснел, будто подавившись очередной едкой репликой, готовой сорваться с её языка.

Курсанты торжествующе заулыбались.

В тот самый момент, когда Егор собирался напомнить настырному Сержу, что тот здесь действительно лишний, дверь служебного входа снова распахнулась и появился Тимофей Фёдорович. Нахальный блондин заметно поостыл. Катя тоже притихла.

- Поторопитесь, - бросил Плетнёв Сержу и Кате, - всем отдыхать. Завтра подъём в четыре тридцать утра, в пять - работаем. Сонные вы мне совсем не нужны.

- Уже ушли, - с готовностью подхватил Серж, всем своим видом давая понять, что готов сопровождать Катю хоть на край света.

С отцом Катюша спорить не решилась. Грустной улыбкой она извинилась перед Егором и скорым шагом пошла прочь, как бы стараясь оторваться от прилипчивого ловитора.

- А, земляк, - обратился Тимофей Фёдорович взглядом к Егору, точно заметил его только сейчас. - Ну, здравствуй. Рад тебя видеть. Надо бы как-то встретиться, поговорить, да только вот хоть убей - времени нет. То репетиции, то режсоветы...

- У меня тоже со временем напряжёнка, - избавил его от необходимости извиняться Непрядов. - Госэкзамены на носу.

- Пойдём, немного проводишь меня, - предложил Плетнёв, - а заодно и расскажешь, как живётся-служится.

Догадавшись, что они здесь ни к месту, Вадим с Кузьмой куда-то заторопились. Егор их не удерживал.

Сунув руки в карманы кожаного пальто, Плетнёв зашагал по тротуару неторопливой походкой усталого, вечно озабоченного человека. Но всё же где-то в опущенных уголках его губ, в перехватывавших широкий лоб морщинках и в твёрдо посаженных под густыми бровями глазах угадывался ещё нерастраченный заряд силы, какой-то одухотворенной одержимости увлечённого своим делом артиста. Нечто непостижимо упрямое, до дерзости смелое было в каждом его движении, будто он всё ещё продолжал идти на риск.

По тому, как спокойно Плетнёв разговаривал с Егором о разных житейских делах, нетрудно было понять, что он всё ещё ни о чём не догадывался. Скорее всего, Катя так и не сказала отцу, что ей скоро понадобится подвенечное платье. Впрочем, как полагал Егор, можно и без него обойтись: ведь главное, что всего неделя осталась до регистрации их брака. "Может, Катя не так уж и не права, - рассуждал Егор, - когда избегает откровенного разговора с отцом. Ведь она лучше знает, когда настанет подходящий момент, чтобы во всём признаться".