Обитель подводных мореходов - Юрий Баранов

Попыхивая трубкой, Иван Порфирьевич говорил:

- Молодцы. Одно слово: богатыри-витязи...

- Куда там, - возразил Обрезков, - от такой работёнки язык впору на плечо вешать.

- Дело серьёзное, - отвечал мичман. - Гляди, чтоб он к погону у тебя не прилип, а то беда-а.

Мичман приглядывался к ребятам. Его мохнатые брови были нахмурены, а лицо ласковое.

- Добро, тянули на совесть.

- Больше некуда, - поддакнул ему Лобов, - вон у Кузьки, того... аж роба трещала, не то ещё что.

- Да будет вам, - улыбнувшись, сказал мичман, - пошли-ка спать.

26

Динамик, упрятанный где-то на марсах, громко щёлкнул, потом зашипел и, наконец, разразился звуками "Старой барыни". Хриплая мелодия раздавалась до тех пор, пока не потонула в нарастающем шуме, свистках и криках. Так начиналась на корабле большая приборка. И без того не грязную палубу курсанты скатывали забортной водой, щедрыми пригоршнями сыпали речной песок и нещадно тёрли деревянными брусками. От песка и выступавшей соли дубовый настил белел, делался гладким, походя на ладный, пригнанный доска к доске, выскобленный деревенский стол.

Мичман ходил по палубе чем-то расстроенный и хмурый. Он грузно наклонялся и проводил носовым платком по свежевымытому настилу. Как и все приборщики, Иван Порфирьевич в одной тельняшке и в засученных до колен парусиновых штанах, на его груди бряцала боцманская дудка. Подойдя к борту, он глянул на горизонт и потом вдруг выругался. Мичман побежал, неловко переваливаясь с боку на бок, к штурманской рубке, куда только что вошёл адмирал, сопровождаемый командиром корабля.

На барк надвигался шквал, но этому трудно было поверить. Небо оставалось чистым, океан голубым, ровным, и только где-то на зюйд-зюйд-весте матово светилась под лучами солнца небольшая тучка. По мере того как, заслоняя горизонт, она увеличивалась, крепчал с минуты на минуту ветер. Солнце растворялось, исчезало, и туча становилась всё более крутой, мрачной. Дохнуло свежестью, и потемневшая вода закипела, вспенилась.

- По местам стоять! - загремел по трансляции голос командира барка.

Ребята замерли на марсах, на горденях, на ниралах.

Вот подали команду, и они налегли изо всех сил. Теперь главное убрать вовремя паруса и встретить идущий шквал с наименыпим сопротивлением ветру.

- Мичман! - завопили сразу несколько голосов, - горденя на саллингах не идут!

Пискарёв подбежал к ребятам. Ухватившись за пеньковый канат, вновь потянул вместе со всеми, но и это не помогло. Задрав кверху бороду, он в бессильной злобе глянул на взбунтовавшуюся мачту и стиснул кулаки. Если паруса не будут убраны, произойдёт беда. В лучшем случае сломается мачта, в худшем - перевернётся барк. Всё решали какие-то минуты, которые пока что были подвластны мичману. И ребята ждали его слова.

Иван Порфирьевич решился. Потирая ладонью грудь, он сказал:

- Ребятки, выход один: кому-то лезть на мачту. Ну, кто смелый?

Никто не успел ответить, как Непрядов, застёгивая на ходу верхолазный пояс, рванулся к мачте. Ему что-то кричали вдогонку, но он не слышал.

Егор побежал наверх. А ветер уже зло высвистывал в напруженных снастях. Где-то на полпути сорвало с головы чепец, но Непрядов упрямо взбирался по вантам. На саллингах он увидал, наконец, тот самый блок, в котором заело ходовой конец - гордень. Егор стал вдоль реи подбираться к нему. Теперь ветер бил прямо в лицо, слепя глаза, выжимая из них слёзы. Блок раскачивался где-то внизу. Стоя достать его было нельзя. Тогда Егор пристегнулся карабином к лееру, лёг животом на рею и, нащупав блок, стал распутывать захлёстнутый на нём канат. И вот паруса, укладываясь в гармошку, начали прижиматься к реям.

"Теперь вниз", - успел подумать и почувствовал, как теряет под собой опору.

- Мичман! - заорал Кузьма. - Непрядов сорвался, на одном шкертике висит!

- А-а, через колено в дышло твою... - сложно выругался мичман. Держись, Непрядов!

Тяжело дыша, Иван Порфирьевич сам полез на мачту. По соседней дорожке его обогнал Колбенев. Старик одолел на вантах несколько перекладин и как-то сразу обмяк. Взбиравшиеся следом за ним ребята увидели, как его большое грузное тело начало медленно клониться в сторону. За борт упасть мичману не дали. Чьи-то руки, подхватив его, бережно опустили на палубу.

- Непрядов, как? - еле выговорил мичман, жадно глотая ртом воздух.

- В порядке, - успокоили его, - подтянулся на руках и влез на рею.

- Добро... так и должно...

Когда мичмана уносили в лазарет, шедшие по бокам его носилок ребята заволновались. Пискарёв поднимал голову, с трудом улыбался и силился что-то сказать. Когда ребята наклонились к нему, то смогли разобрать лишь обрывок фразы о каком-то ржавом балласте. Но никто не понял, что же хотел сказать мичман.

Так же внезапно, как и появился, шквал угас. Проглянуло солнце, и вода отразила небесную синь. Непрядову казалось, что ничего не было. Это как дурной сон: сделай над собой усилие, отгони его и всё пройдёт.

"Тогда зачем у лазарета собрались люди?" - подумал он.

Миновал час, другой, потерян счёт отбитым склянкам. Но все ждут, когда появится из дверей корабельный доктор. Стало смеркаться. Ужин давно пропустили, но никто об этом даже не вспомнил. Наконец офицерам разрешили навестить Ивана Порфирьевича. Ребята с облегчением подумали, что это к лучшему.

Спустя час после отбоя Непрядов тайком пробирался между койками и расталкивал в темноте своих курсантов. Егор уверял, что есть дело.

Когда ребята собрались в круг, Непрядов сказал:

- Давайте нашему старику приятное сделаем. Слышали?.. Несли его на носилках, а он всё про балласт твердил. Измучился мичман со ржавчиной, а мы сачковали, чистили её кое-как. Надо же совесть иметь!

- Кончай выступать, пошли, - согласился за всех Обрезков.

- Вы представляете, ребятишки, - уже на ходу возбуждённо говорил Егор, - как мичман ахнет! Завтра старик будет, конечно же, на ногах, пойдёт проверять приборку, а балласт - картинка.

Ребята друг за другом спустились через люк в полутёмный ахтерпик. Там уже кто-то был. Мягко щёлкнул пакетник, и добавочный свет отчётливо обозначил выложенные по наклонному днищу бруски балласта.

- Вадимыч, - удивился Непрядов. - Ты что здесь?

- Бабочек ловлю, - пробурчал Колбенев. - Разве не видишь? - и принялся ожесточённо доскрябывать начатую балластину.

- Тогда всё в порядке, - сказал Непрядов, - принимай нас до кучи.

Крышка люка приподнялась, по трапу с грохотом скатился Эдька Чижевский. Он каким-то странным взглядом окинул выкрашенный балласт и сказал:

- Зря старались, час назад мичман...

У Непрядова выпала из рук банка и покатилась по балласту куда-то в угол. Густой рубиновый сурик медленно сочился из неё, будто пролитая кровь.

27

Хоронили Ивана Порфирьевича на третий день.

По-прежнему стояла жара. В мутной дымке океан был ровным и, поблескивая на солнце блеклой рябью, казался неживым и безликим. Барк, погасив ход, лежал в дрейфе.

Перед общим построением экипажа адмирал Шестопалов зашёл в штурманскую рубку. Егор в это время сидел у карты, исполняя обязанности дублёра штурмана. Приветствуя начальника училища, он хотел встать, но Шестопалов тронул его за плечо.

- Сиди. Какой там, Непрядов, под нами грунт?

- Мелкий песок, ракушка...

- Добро. Пусть они будут ему пухом...

Адмирал осторожно провёл по карте ладонью, точно хотел сгладить на дне все неровности и складки.

- Товарищ адмирал, - спросил Непрядов, - а разве нельзя похоронить мичмана на берегу?

- Нельзя, Егор. Это была последняя просьба нашего мичмана. Её надлежит по флотской традиции свято выполнять. К тому же на берегу ни родных, ни близких у него не осталось. Я понимаю желание Порфирьича: вроде бы к сыну поближе хочет...

- Может быть, не стоило ему с больным сердцем в море ходить? Пенсию он давно выслужил, и хорошую.

- Зачем она ему?.. Поймешь и ты, Непрядов, когда-нибудь, как трудно моряку с морем расставаться... - И, глянув на часы, добавил уже по деловому сухо:

- Передайте по вахте: форма одежды на построение - парадная, офицерам быть при кортиках.

Не дожидаясь команды, весь экипаж начал собираться на юте. Ребята разговаривали тихо, словно боясь потревожить сон дорогого им человека. У борта поставили обитый линолеумом стол и положили на него широкую доску. Тело мичмана должны были вынести из дверей лазарета. Непрядов глядел в ту сторону и боялся этой последней встречи.

Подошёл Свиридов. Всегда подтянутый и прямой, на этот раз он казался каким-то поникшим и немного сгорбленным. Ротный сказал, будто припоминая:

- Вот ещё что, Непрядов... Окажи Ивану Порфирьевичу последнюю услугу: принеси ему для груза брусок балласта.

Непрядов спустился в ахтерпик. В темноте он больно ударился головой о выступ цепного привода и, чтобы не вскрикнуть, до боли прикусил губу. Под ногами лежали чугунные балластины. Одна из них должна унести мичмана с собою на дно...