Когда сливаются реки - Петрусь Бровка

Ему тяжело было смотреть на детей, сбившихся в углу, но он ничего не придумал сказать в утешение и вышел. Езуп Юрканс уже сидел на возу, а позади него, продолжая разговаривать, устроились врачи. Каспар попрощался с ними, и подвода скрылась за липовыми саженцами.

— Дед, — позвал Лайзана Каспар, — хоть бы ты домовину ей сделал...

— А кто ж, как не я? — удивился Лайзан.

К Лайзану подбежал маленький Томас. Он заметил деда, как только тот приехал, все время ожидал его и теперь доверчиво прижался к нему.

Лайзан погладил мальчика по головке.

— Пойдем со мной, Томас!

Лайзан вел мальчика по дороге к столярне и думал: «Бедный ребенок, он даже не понимает, что случилось...» Лайзан открыл дверь мастерской, и на него пахнуло знакомым приятным запахом. Уже больше двух недель не работал он здесь. Все, что не унес с собой на строительство, лежало на своем месте и словно ожидало его. Сняв с полки деревянный кораблик с парусами, старик отдал его Томасу.

— На! И беги забавляйся!..

Босые ножки Томаса затопали по стежке.

— Твое все впереди, — вздохнул Лайзан и пошел выбирать доски для гроба.

Работал он не торопясь, тщательно. После жены Аустра была для него самой дорогой женщиной. Она не раз помогала старику, особенно когда тот остался одиноким, — сварит ему в своей печи обед, постирает рубашку, пришьет пуговицу. Но разве только в этом дело? Она вообще была ему по сердцу за ее тихий характер и доброту. И вот ее нет... Старик выбирает сухую сосновую доску и кладет на верстак. Прищуренным глазом проверяет закраек и привычным движением пускает фуганок. Желтоватые стружки с тихим шелестом сыплются на пол...

Хочется ему сделать для Аустры домовину просторную и крепкую. Досталось ей хлопот в жизни, пусть теперь эта последняя ее хата стоит в земле долго, напоминая смолистым запахом вот эти сосны и ели, что тревожно шумят над крышей столярни.

Пришел в мастерскую и молча присел на колоду задумавшийся Каспар. Лайзану казалось, что лицо его сильно постарело за одну ночь. Много, видать, передумал этот человек. Старик отложил доску в сторону, подошел к Каспару.

— Давай закурим...

Молча свернули цигарки и прикурили от одной спички. Два дымка поплыли в воздухе. Лайзан положил темную, жилистую руку на руку Каспара.

— Тяжко тебе, Каспар?

— Тяжко, дед.

— И я вот так похоронил жену, Каспар... Все люди живут, и все умирают. Знаю, нелегко тебе... Но что же делать? Нам надо жить. Много дела у тебя, Каспар. И колхоз, и дети, и строительство...

— Спасибо, дед, за доброе слово...

— Иди к детям, Каспар! А я тут один справлюсь...

И снова падали на иол стружки, и снова текли думы, и тревожно шумели над крышей мастерской сосны и ели...

XIV

Потянули над Долгим холодные ветры, а у долговских жителей наступила самая горячая пора. «Не приберешь — зимой не пожуешь!» — говорят старые люди. Две недели перекликались молотилки на токах, как струи воды на мельнице текли рожь, пшеница, ячмень.

Соседи ездили к соседям на телегах, а случалось, и в лодках, приглядывались и все записывали в блокноты — готовились подводить итоги социалистического соревнования. В воскресенье до глубокой ночи заседали все три правления вместе. Немало было споров. Каждому лестно было занять первое место. Но отдать кому-нибудь предпочтение было трудно — у одних хорошо одно, у других другое, а решительного перевеса ни за кем не было. Неожиданно все решил небольшой опытный участок кукурузы, который вырастили в колхозе имени Райниса.

— Постой, — закипятился Мешкялис, — где ты ее взял, Каспар? Мы не видели кукурузы на твоих полях!

— Да я сеял-то ее на торфянике за лесом, туда и не заглянул никто.

— Что же ты нам ничего не сказал?

— Да я сам не знал, что из этого получится... Послушался районного агронома, заезжал он ко мне весной...

Колхозу Райниса и присудили первое место, несмотря на то что в Долгом был получен хороший урожай нового сорта пшеницы. Наступала пора и Захару Рудаку расквитаться с Мешкялисом — в обмен на товарное зерно он нагрузил ему несколько мешков высокосортной семенной пшеницы.

— Пусть и в вашем поле вьется пшеничка трубою! — говорил Захар Рудак, отправляя Мешкялису груженые возы.

Вскоре были посеяны озимые, и среди порыжевших холмов и долин начали обозначаться ярко-зеленые треугольники и квадраты недавно еще черной земли, словно местами наступала вторая весна. Между тем на легком ветру лениво плыла и серебрилась паутина и уже глубоко и сладко дремали осенние просторы.

Зато, когда закончились основные хозяйственные работы, когда на поля спустилась тишина, еще шумнее и многолюднее стало на строительстве. Плотники уже подводили под крышу бараки, мастерили столы и деревянные койки. Восилене добилась своего — столовая уже красовалась желтыми стенами и белыми наличниками окон. В обеденный перерыв там, в этой небольшой столовой, было шумнее, чем где бы то ни было. Неподалеку уже равномерно татакал двигатель временной передвижной электростанции, около которой обычно возился дед Никифорович. Он был доволен, что сразу нашел себе место и работу по душе. И вид у него был такой, словно он всю жизнь так и стоял около этой машины в старой спецовке и приплюснутой кепке.

Кузьма Шавойка, с тех пор как появилась передвижная электростанция, все вертелся около Никифоровича. Конечно, не малоразговорчивый Никифорович заинтересовал его — нет, Кузьма Шавойка, этот безалаберный парень, с нескрываемым любопытством присматривался к чудесной машине.

— Дед, расскажи ты мне про это своими словами...

— Интересно?

— Занятно...

И Никифорович охотно уступал его просьбам. Одного не терпел старик — когда Кузьма приходил подвыпивши.

— Уходи! — гнал он Кузьму. — Прочь отсюда, хлопец. Не на том горючем работаешь...

Кузьма почесывал затылок и уходил пристыженный. Ему и в самом деле хотелось работать на такой машине: во-первых, интересно, во-вторых, работа не такая уж тяжелая, в-третьих, как бы поглядывали на него все девчата, если бы он стал мастером и мотористом!..

Алесь за несколько месяцев привык к своему новому положению. Он привык, ложась спать, подробно продумывать дела на завтрашний день и старался точно выдержать свой план.

В день, когда был назначен взрыв старой мельницы, он встал, как обычно, в шесть часов. Как и всегда, пошел на берег озера, сделал зарядку и, несмотря на холод, окунулся в озере. Быстро выскочив и крепко растеревшись полотенцем, начал одеваться.

Подошел Березинец.

— Не боитесь простудиться?

— Нет.

— И все же вы рискуете... Раз сойдет, два, а потом уложит! Сегодня взрываете?

— Да.

— Хочу посмотреть и поеду домой.

— На сколько, по-вашему, сядет вода, когда взорвем мельницу?

— Метра на полтора...

— Значит, только на дне останется? Рыбы сколько погибнет!..

— Будьте хозяевами и соберите... Впрочем, часть уйдет через пролом.

— Что же вы раньше не сказали?

— А вы такой же инженер, как и я, — заметил Березинец. — Сами должны знать, что бывает с рыбой, когда вода уходит!..

Алесь распрощался и поспешил домой. Наскоро позавтракав и вскочив на своего буланого, он поехал к Захару Рудаку. Договорившись с ним, как лучше собрать рыбу, он поспешил на перемычку, которая была почти готова и отгораживала воду Долгого от озерка при мельнице. Перемычка эта, после того как озеро при мельнице будет спущено, должна наглухо запереть воды Долгого на все время, пока будут идти работы в котловане. Сейчас сюда под командованием Мешкялиса была брошена молодежь трех сел.

— Знай наших! — еще издали заметив Алеся, кричал Юозас, размахивая, как знаменем, лопатой. — Хоть бы самодельными медалями наградил нас, начальник! Видишь, какой мы тебе тут Днепрострой отгрохали!

Алесь соскочил с коня, и они с Мешкялисом обошли перемычку. Работы оставалось немного, — кое-где подровнять или подсыпать камня.

Зосите — она сегодня работала тут же — попросила Алеся:

— Не забудьте нас на взрыв мельницы пригласить!

— Не хлопочи, все пойдем, — успокаивал ее Мешкялис.

— Значит, успеете? — переспросил Алесь Мешкялиса.

— Успеем. Приказ есть приказ, говорилось в Литовской дивизии!..

И они расстались. Мешкялис снова взялся за лопату, а Алесь поехал к мельнице. «Особенный сегодня день, — думал он, пустив лошадь идти, как ей вздумается. — Тряхнет этот взрыв старину-матушку!.. Только бы все обошлось благополучно... Надо не забыть послать в село, чтобы окна бумагой заклеивали: высыплются стекла, слушай потом попреки... Почему Анежка не пришла с литовской бригадой? Может быть, она так обиделась на меня, что и вовсе не желает встречаться? Или, как всегда, боится родителей? Но ведь она намекнула же мне о своих чувствах в записке... Или я чересчур стал самоуверенным и плохо понимаю язык девушек?» У него еще оставалась надежда, что посмотреть на взрыв сбегутся люди из всех трех колхозов. И Анежка должна прийти...