Мой лучший друг товарищ Сталин - Эдвард Радзинский

Он сражался с островом уже одной рукой и явно торопился освободить другую. Можно не спрашивать, для чего, ведь кровавый безумец не мог не воевать!

Я не понимал тогдашней беспечности Кобы! Неужто мой никому не веривший друг всерьез доверился «союзнику Гитлеру»?

Кажется, именно в тот момент был назначен новый британский посол в Москве.

Коба принял его, как обычно, ночью…

На следующий день он позвал меня. В кабинете находился Молотов. Видимо, они обсуждали вчерашний прием.

— Твой хозяин Черчилль прислал к нам левака-лейбориста. Угождая моим вкусам, скрепя сердце, послал его империалист Черчилль, мечтавший когда-то нас задушить. Но теперь его самого душит товарищ Гитлер, и империалисту очень нужен товарищ Сталин. Так что твой хозяин через своего посла пугал нас горькими предположениями о возможной агрессии Германии против СССР. Значит, Вячеслав, мы дадим пряник немцам. А то они расстроены после Буковины. Пошлешь им памятную записку. Пиши… «Новый английский посол господин Криппс убеждал нас, что Германское правительство стремится к гегемонии в Европе… и что нам вместе с Англией нужно выработать общую политику защиты от Германии. В ответ товарищ Сталин сказал… Двоеточие… кавычки… Я слежу за политикой Германии, хорошо знаю нескольких ее деятелей. И не обнаружил с их стороны ни малейшего желания поглотить европейские страны. — (Это после захвата всей Европы!) — Я не считаю, что военные успехи Германии представляют угрозу СССР и дружественным отношениям с Рейхом…”» — с усмешкой диктовал Коба.

Получив эту памятную записку и сердечно поблагодарив Кобу, 31 июля 1940 года Гитлер созвал совещание в Бергхофе. О содержании его речи я узнал уже после войны: «Надежда Англии — Россия и Америка. Если рухнет Россия, то Америка отпадет. Если Россия будет разгромлена, Англия потеряет последнюю надежду. Вывод: в соответствии с этим рассуждением Россия должна быть ликвидирована. Срок — весна 1941 года. Операция будет успешной, если мы одним стремительным ударом разгромим все государство целиком».

В это время мои агенты сообщили, что в Польше к нашей границе перебрасываются десять пехотных и две танковые дивизии.

Прежде там стояло всего семь дивизий (остальная армия была на Западе). Парадокс, но нам тогда был открыт путь на Берлин — так Гитлер верил Кобе. И вот…

Не успел Коба задуматься, как Шуленбург информировал Молотова, будто в Польше происходит замена возрастных контингентов, старые солдаты сменяются молодыми.

— Ну вот, — сказал Коба. — Опять оплошал твой агент.

Почему они размещаются теперь у нашей границы, я спросить не решился.

Однако отношения с Германией явно становились напряженнее.

И в ноябре все того же сорокового года Коба отправил Молотова в Берлин.

Помню, в темном зале обычного кинотеатра я смотрел кинохронику, которую всегда показывали перед художественным фильмом… Берлинский вокзал, Молотов выходит из поезда — мягкая шляпа, интеллигент в пенсне. На перроне у поезда ждут «наши друзья» — Риббентроп, Гиммлер. Выстроился почетный караул… И вот уже советского наркома Молотова торжественно принимает Гитлер.

Коба был прав. Зал не удивлялся. Зал давно отвык обсуждать виденное и окончательно забыл, что такое негодовать.

Визит Молотова проходил в самой дружеской атмосфере — обсуждали возможность СССР присоединиться к Тройственному Союзу (Германии, Италии и Японии) и наше участие в нападении на Англию. А также план раздела владений Британской империи после поражения Англии.

Англичане знали тему переговоров, хорошо подготовились к ним и постарались доказать, что рано делить шкуру неубитого медведя…

Сперва все шло гладко. В честь нашей делегации Гитлер дал завтрак в Рейхсканцелярии. Дальнейшее описал мой агент.

Молотов устроил ответный прием в нашем посольстве. Среди высоких гостей присутствовали сопровождавший Молотова заместитель Берии Меркулов и рейхсфюрер СС Гиммлер. Так встретились руководители СС и НКВД.

Открывая торжество, Молотов поднялся и предложил тост за Риббентропа, и в этот момент завыли сирены. Началась воздушная тревога!

При первых звуках сирены пугливый Риббентроп буквально выскочил из-за стола. За ним — остальные. Пестрая толпа наших и немецких чиновников понеслась по Унтер-ден-Линден. Они шустро свернули за ближайший угол — там находилось бомбоубежище немецкого МИД.

В тот день Черчилль продемонстрировал Кобе: англичане не только выстояли, они зверски бомбят Берлин.

В бомбоубежище Риббентроп как ни в чем не бывало попытался продолжить делить английские колонии. Сверху доносились непрерывные оглушительные звуки разрывов мощных бомб. Глупец не нашел ничего лучше, чем сказать:

— Все эти бомбы не стоят внимания, господин Молотов. С Англией, считайте, мы покончили.

— Тогда почему мы здесь сидим? — усмехнулся Молотов.

По возвращении Молотов без комментариев описал всю сцену.

— Остроумный человек, товарищ Молотошвили, — сказал Коба. — Но стоит ли народному комиссару иностранных дел сердить нашего союзника? — Он подмигнул — дескать, конечно, не стоит, но ты молодец, так им! После чего добавил: — Мне тут немецкий посол с негодованием поведал слова Империалиста. Оказывается, сукин сын Черчилль запрещает своим летчикам бомбить жилые кварталы Берлина, они бомбят только военные объекты. Нет, не из человеколюбия! Империалист сформулировал: «Сначала — дело, а удовольствие — потом…» Удовольствие — это бомбы на головы домохозяек! Каков! Жестокий человек! Но другим в нашем веке нет места в политике.

И в глазах — восхищение! Пожалуй, тогда я понял: Черчилль ему не просто нравится. Мой друг уже что-то обдумывает.

Во второй половине декабря сорокового (кажется, это было девятнадцатого, но проверьте) я получил самое сенсационное сообщение агента. «Вчера в Рейхсканцелярии Гитлер подписал директиву № 21». И описание директивы.

Это был план молниеносной войны против СССР. План операции, которая сначала разрабатывалась под именем «Отто», а теперь получила новое название — «Барбаросса».

Уже на следующий день Ефрейтор прислал большую цитату из последнего доклада Гитлера: предполагалось немецкое наступление на гигантском фронте в полторы тысячи километров. Первые цели — отторжение от СССР житниц Украины и нефтеносных районов на юге. Венцом операции Гитлер считал захват Москвы, что «означает экономическую и политическую победу, не говоря уже о падении самого важного железнодорожного узла страны». «Приготовление к операции следует закончить к 15 мая 1941 года. Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советы в ходе кратковременной кампании…» Гитлер закончил докладывать словами: «Когда начнется план “Барбаросса”, мир затаит дыхание… и промолчит».