Небо в огне. Штурмовик из будущего - Дмитрий Политов

Комэск смешно зашевелил губами, что-то подсчитывая, но, похоже, сбился. Гневно сдвинул брови и со всей силы ударил кулаком в стену несколько раз.

— Катункин! А ну, мухой сюда! Кому говорят?!

В соседней комнате что-то упало, послышалось раздраженное ворчание, кто-то спрыгнул с кровати — заскрипели пружины. Открылась дверь, на пороге возник всклокоченный, сонный сержант.

— Ну что еще? О, товарищ младший лейтенант! Поздравляю со званием. Рад, что вы вернулись.

— Ты зубы не заговаривай, — Малахов закашлялся. — Дуй за водкой!

— Мне не продадут больше, — насупился Катункин. — Говорят, в долг не отпускают.

— Так, а ты расплатись, — комэск тихо засмеялся и ткнул пальцем в Григория. — Младший лейтенант сейчас тебе денег даст. Ведь дашь, дружище?

Экспат нахмурился. Происходящее ему совсем не понравилось.

— В бочке у крыльца вода есть?

— Была вроде, — настороженно отозвался сержант. — А вам зачем?

— А это не мне. Ну-ка, пособи!

Дивин поставил на пол у вешалки свой чемоданчик и решительно шагнул к капитану.

— Чего заснул? — прикрикнул он на боязливо жмущегося Катункина. — Бери его и потащили!

Через полчаса относительно трезвый после принудительного макания в бочку и потому злющий, как черт, Малахов вновь сидел за столом, а Дивин вместе с повеселевшим сержантом наводили в доме порядок.

— Устроили тут похабель, — ругался младший лейтенант, энергично орудуя мокрой тряпкой. — Где Прорва, почему за командиром не смотрит? В доме скоро пауки и мыши гнезда совьют! Окно пошире открой, пускай протянет хорошенько.

— Он у поварихи своей живет, — наябедничал Катункин. — Мы как сюда въехали, так он практически сразу к ней и слинял.

— А еще в доме есть кто?

— Новички. Ну, в смысле, летчики, которых нам из запасного полка прислали. Но они на танцы ушли. Спорить с товарищем комэском не рискуют, вот и гуляют до утра.

— А ты чего остался?

— Я женат, — с достоинством ответил сержант. — У меня сыну два года.

— Вот это номер! — искренне поразился экспат. — Когда ж ты успел-то?

— Да понимаете, — вдруг засмущался Катункин, — перед войной в Одессе работал. Там и познакомились. А потом быстро все — раз и свадьба. А после и ребенок.

— Тебе с такой скоростью не в штурмовики надо было идти, — мрачно заметил Малахов, — а в истребители. Гришка, не будь свиньей, дай на водку!

— Перебьешься, — отозвался хладнокровно Дивин. — Валера, организуй нам лучше кипяточку. Керосинка имеется? Отлично. Сейчас тушенку разогреем и будем чай пить.

— Ты когда на курсы уехал? — комэск вопросительно глянул на товарища. Катункин после позднего ужина давно отправился на боковую, а капитан остался за столом вместе с Григорием поговорить по душам. — Ах да, точно, двадцатого. Ну вот, а двадцать третьего августа немцы устроили бомбардировку Сталинграда. Ты представляешь, — Малахов скрипнул зубами, — я потом узнал — в городе все жили своей обычной жизнью. Магазины работали, родители детей по садикам развели. Никто ничего не подозревал.

А в шесть вечера началось. И ведь, по закону подлости, зенитчики в это время на северной окраине уже несколько часов атаку танковую отбивали. И приказ у них был, чтобы, значит, не по самолетам стрелять, а по танкам, понимаешь?

Город большой, вдоль Волги на многие километры протянулся — не промахнешься. Они и не промахнулись. Налетали волнами, в группах по тридцать-сорок бомберов. И так раз за разом, раз за разом! — комэск ожег бешеным взглядом эскпата. — Горел не только город, земля и даже Волга горели — резервуары с нефтью разбили. Вместо домов одни руины.

— Быть такого не может! — ошеломленно сказал Григорий. — Откуда ты все это знаешь?

— Да уж знаю, — криво усмехнулся Малахов. — Товарищ отца отписал. В деталях, с подробностями. Батя полез соседских ребятишек спасать, на улицу с ними выскочил, а там такая жара стояла, что враз одежда загорелась. Им бы водой облиться, да куда там — немцы у Мечетки главный подъемник отрезали, водопровод не работал. Отец до укрытия добежал, детей отдал, и все… У него почти все тело обгорело, врачи потом сказали, что его никто не спас бы.

Экспат негнущимися пальцами расстегнул ворот гимнастерки, который стал вдруг очень тугим. Бессмысленная жестокость, с какой гитлеровцы расправились с мирным населением, просто не укладывалась у него в голове. Зачем, какой смысл? Разве можно воевать вот так — по-варварски — не щадя простых людей? Одно дело на фронте, там все понятно, и с той и с другой стороны солдаты, но так…

— А дети? Дети выжили?

— Нет, — тихо ответил капитан после долгого молчания. — Они тоже погибли. Там десятки тысяч за этот день погибли. Женщины, дети, старики…

— Погоди, а как же товарищ твоего отца, как он спасся?

— Спасся… Его обломками рухнувшего дома завалило. Огонь поверху прошел, а ему повезло — в канаве оказался. Стена удачно сверху прикрыла. Чудом каким-то жив остался. На следующий день спасатели откопали. Весь переломанный, едва не задохнулся, но выжил. Бывает. В госпитале немного оклемался, в себя пришел и письмо мне отправил. А потом тоже умер — это мне медсестра в том самом письме дописала. Три дня как получил.

— Выходит, ты три дня пьешь?

— А что, осуждаешь? — с вызовом посмотрел Малахов. — Давай, заклейми позором. Выволочку устрой, проработай, партсобрание собери. Слышал уже, комиссар с Хромовым приходили, увещевали, потом трибуналом грозили. Напугали! А ты подумал, как я матери и сестрам обо всем сообщу? У мамы сердце больное, я ведь этим письмом и ее убью. Гарантированно! Эх, не рви душу, налей лучше водки, а? Выпьешь, забываешься и полегче сразу становится.

— А потом?

— Да брось ты, — комэск откинулся назад, оперся спиной на стенку домика и нервно обхватил себя руками. — Я уже решил все. Не буду своим ничего писать. Не могу! На фронт улетим, а там будь что будет. Лучше пускай в бою сгину. А отец… пропал без вести, и точка. Помнишь, надежда умирает последней.

Григорий молчал. Крутил в руках пустой стакан и молчал. Да и что тут скажешь, любые слова в подобной ситуации бессмысленны. Пока не потеряешь кого-нибудь из близких, ничего не поймешь. Война… одновременно красивая и уродливая, славная и подлая, блестящая и грязная. И никогда не знаешь, каким боком она повернется к тебе в следующую секунду.

— А новички? Ладно, сам сдохнешь, но ведь и они за тобой следом пойдут. Их же учить нужно, иначе сгорят в первом же вылете. Нельзя так, Леша.

— Думаешь, я совсем сволочь? — мигом окрысился Малахов. — Не волнуйся, я свои обязанности назубок знаю. И летчиков учу как надо, никто не подкопается. А чем в свободное время занят — это никого не колышет. Хоть стойку на голове буду делать, имею право!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});