Зазеркальные близнецы - Андрей Ерпылев

И было с чего. От взятого с собой запаса еды (если это можно назвать запасом!) оставались сущие крохи. Так, пустяки: банка (жестяная баночка на полфунта!) фруктового компота, пара зачерствевших ломтей хлеба да горстка конфет в слипшихся бумажках. Кто же мог ожидать, что за сутки пути не удастся выйти к людям? В России ведь, а не в сельве какой-нибудь амазонской, не в пустыне Сахаре! В животе уже не просто урчало — мелодия, доносящаяся оттуда, напоминала настройку оркестром своих инструментов перед симфоническим концертом. Вздохнув, Александр дал себе честное слово не притрагиваться к провизии до наступления вечера и даже не думать о ней… Хоть бы ягоды какие попались, что ли, но… начало лета, господа гусары, начало лета, надеяться на дары леса по меньшей мере наивно. Живность какая-нибудь? Пока кроме глухаря, невидимых птичек, перекликавшихся на разные голоса в окружающих кустах, да давешних муравьев, Бежецкий никого и ничего не встречал. Попадись муравейник сейчас — для муравьев случился бы Армагеддон, но, увы, вечные труженики сырые места не переносят. Река? Рыбалкой ротмистр, в отличие от отца, никогда особенно не увлекался и тем более не таскал с собой, как иные фанатики, крючков, приколотых к подкладке пиджака или шляпы (да и шляпы-то нет), и лесок в карманах. К советам же из всяких скаутских книжек типа ловли форели с помощью крючка из булавки и лески из собственных волос Бежецкий всегда относился скептически, да и какая, господа, скажите на милость, форель в такой вот речонке…

Когда за крутым поворотом Александр вдруг увидел широкую песчаную косу, а на ней… крупную рыбину, лениво раздувающую жабры и изредка взбрыкивающую хвостом, то не поверил собственным глазам. Неужели Господь снизошел до него в своей безграничной милости? Или это уже просто-напросто голодные галлюцинации?

Минут через десять на берегу уже весело потрескивал костерок, а ротмистр, глотая слюну, ждал, когда сушняк, которого он в энтузиазме навалил более чем предостаточно, прогорит до углей и можно будет подвесить над ними пару кусков этого замечательного, с неба, видимо, свалившегося хариуса, по самым скромным прикидкам фунта на четыре. Александру доводилось есть хариуса, приготовленного на костре, в одной из командировок в Тобольск, но он и предположить не мог, что в природе встречаются подобные экземпляры. Ну фунт, ну полтора, но чтобы четыре, если не больше! Это же настоящий кит, а не хариус. Конечно, следовало дар небес завернуть в фольгу (мечтать не вредно) или, обмотав листьями, обмазать сырой глиной и закопать под костер, тогда часика через полтора-два… Пальчики оближешь! Бежецкий сглотнул. Ша, господа гурманы, изыски потом, сначала утолим голод. Слава богу, соли он с собой захватил прилично (в расчете на возможное обезвоживание организма и прочие прелести похода), так что сожаления героев приключенческих романов по поводу ее отсутствия в данный момент его не касались. Может, все же подумать о крючке из булавки? Волос вроде бы пока предостаточно…

После сытного обеда, вернее почти что ужина, глаза сами начали закрываться. Да и понятно: ночь-то прошла не в самой комфортной обстановке… Зато сейчас, на нагретом за день песочке, у потрескивающего огонька, который Александр предусмотрительно развел так, чтобы его не было заметно сверху…

Бежецкий подбросил в огонь несколько валежин потолще и спокойно заснул.

* * *

Александр снова карабкался по горам. Однако окружающий его пейзаж непонятным образом разительно изменился: скалы посветлели, заиграв всеми оттенками золота — от бледно-желтого до червонно-красного, а растительность и камни пропали совсем. Скалы казались монолитными отливками из золотистого сплава, а возможно, и действительно из чистого золота. Причем перемены коснулись не только гор. Случайно подняв голову, Бежецкий ужаснулся новой напасти: небо выглядело непроглядно черным, хотя ощущения ночи не было, а на бархатной черноте не светилось ни одной звездочки. Металлические скалы, сначала казавшиеся приятно теплыми, постепенно нагревались и скоро стали обжигать ступни даже через подошвы туфель. Пот катился по лицу, как в финской бане, испаряясь почти сразу. Еще немного, и Александр ощутил себя мухой с опаленными крыльями, бегающей по каминной решетке. Господи, какая жара! Видение ада, незаметно трансформируясь, продолжалось бесконечно долго. Вдруг скалы содрогнулись, и Бежецкий, поднятый в воздух непонятной силой, пролетел по воздуху, только чудом сумев удержаться на краю внезапно появившегося огромного кратера, из которого поднимался нестерпимый жар. Пересилив ужас, ротмистр осторожно заглянул вниз и увидел в невообразимой глубине под собой гигантский водоворот расплавленного металла, лениво переливающегося всеми цветами побежалости и тяжело вздыхающего, распространяя волны такого жара, что волосы на голове начали трещать и сворачиваться, рассыпаясь хрупким пеплом. Кожа на лице стягивалась и начинала растрескиваться, ладони, которыми Бежецкий намертво стискивал кромку камня, нестерпимо жгло. Вот с легким хлопком занялась пламенем одежда. Руки уже ничего не чувствовали, и Александр, обмирая, увидел, как пальцы тоже охваченные язычками огня, медленно, сами собой разжимаются. Еще секунда, и он с диким воплем полетел в огненную бездну…

Неожиданно все тело пронзило нестерпимым холодом. Бежецкий рухнул не в пламя, как ожидал, а на ледяное поле, покрытое трещинами и торосами, но самого удара не почувствовал, а стал, как горячий нож в масло, погружаться в лед, растапливая его теплом своего раскаленного тела. Талый лед тут же замерзал снова, заключая Александра в прозрачную глыбу…

* * *

Ротмистр с трудом разлепил воспаленные веки. Все его тело сотрясал страшный озноб, а одежда промокла насквозь. Казалось, что только что цветущее лето неожиданно сменилось лютой зимой. Совершенно отстраненно, с каким-то ленивым изумлением Александр наблюдал за вскипающей под дождевыми струями поверхностью реки, против всех ожиданий не скованной льдом. Каким образом при такой стуже река могла остаться незамерзшей?

“Несомненно, во всем виноваты теплые родники, — неспешно всплыла откуда-то из глубины мозга умная мысль. — Теплые родники не дают воде замерзать, постоянно поддерживая температуру воды выше нуля. А разве на Урале есть теплые родники? А как же тогда дождь? Почему он не замерзает?”

Мысли едва ворочались в голове, а размышления отнимали слишком много сил. “Видимо, я болен, простудился вчера ночью. Черт побери, совсем некстати!” — вспугнутой черепахой проползло в мозгу. Нужно искать убежище, но сил нет вообще. Казалось, что кто-то высосал из Александра всю силу и теперь от него осталась одна пустая, расплывшаяся оболочка, подобная медузе на песке. Глаза закрывались сами собой, будто на веки кто-то подвесил по раскаленной гире. Александра охватило безразличие, и он снова погрузился в тяжелый сон.

Странное дело: глаза его были закрыты, но он ясно видел все окружающее и самого себя, жалко скрючившегося под проливным дождем у погасшего костерка. Ощущение было таким, как будто душа вылетела из тела и парит теперь в отдалении, не в состоянии решить, то ли ей вернуться обратно в убогое вместилище, то ли отправиться по своим, более интересным и недоступным людскому пониманию делам. Вскоре душе надоело зрелище своего бренного сосуда, она выбрала второй вариант и неторопливо тронулась в путь. Александр безучастно, как видеокамера, фиксировал поваленные буреломом деревья немного дальше по берегу, солидную россыпь камней, темный прогал под нависшей скалой… Стоп! Что это такое? Наверняка пещера. Как же там сухо и уютно, даже ветер не задувает в это укромное убежище — костер будет гореть жарко и ровно, будет тепло, тепло, тепло… Душа ознакомилась с пещерой, а потом так же плавно и неторопливо проделала обратный путь, снова замерев над телом Бежецкого, словно приглашая его последовать за собой…

* * *

Александр опять очнулся. Дождь лил не переставая, словно стараясь наверстать упущенное за прошлые ясные деньки. Озноб уже не колотил — тело попросту потеряло чувствительность, равнодушное ко всем невзгодам. Еще немного, и снова придет спасительный сон, теперь уже вечный… Нет, так не пойдет! Бежецкий собрался с силами и с трудом приподнял голову. Затекшие мышцы не хотели шевелиться, отзываясь тупой болью. Вот, так уже лучше. Теперь осмотреться. Странное дело, но древесный завал, виденный только что во сне, оказался всего шагах в десяти. Где-то внутри онемевшего тела, даже не в мозгу, затеплилась робкая надежда. Ротмистр попытался встать на ноги, но смог лишь едва-едва подняться на четвереньки.

Каким же долгим и трудным оказался этот путь, который здоровый и сильный человек преодолел бы за минуту. Несколько раз Бежецкий терял сознание, приходя в себя, только ощутив под щекой сырую гальку. Позднее он с большим трудом смог припомнить, как долго и мучительно перебирался через нагромождение поваленных стволов, а преодоление каменного завала вообще не оставило в памяти никаких следов. Видимо, сделал он это уже чисто автоматически.