Собрание сочинений. Том 1 - Константин Симонов

СЫН

Был он немолодой, но бравый;Шел под пули без долгих сборов,Наводил мосты, переправы,Ни на шаг от своих саперов;

И погиб под самым Берлином,На последнем на поле минном,Не простясь со своей подругой,Не узнав, что родит ему сына.

И осталась жена в Тамбове.И осталась в полку саперномТа, что стала его любовьюВ сорок первом, от горя черном;

Та, что думала без загада:Как там, в будущем, с ней решится?Но войну всю прошла с ним рядом,Не пугаясь жизни лишиться…

Ничего от него не хотела,Ни о чем для себя не просила,Но, от пуль закрыв своим телом,Из огня его выносила

И выхаживала ночами,Не беря с него обещанийНи жениться, ни разводиться,Ни писать для нее завещаний.

И не так уж была красива,Не приметна женскою статью.Ну, да, видно, не в этом сила,Он ее и не видел в платьях,

Больше все в сапогах кирзовых,С санитарной сумкой, в пилотке,На дорогах войны грозовых,Где орудья бьют во всю глотку.

В чем ее красоту увидел?В том ли, как вела себя смело?Или в том, как людей жалела?Или в том, как любить умела?

А что очень его любила,Жизнь ему отдав без возврата, —Это так. Что было, то было…Хотя он не скрыл, что женатый.

Получает жена полковникаСвою пенсию за покойника;Старший сын работает сам уже,Даже дочь уже год как замужем…

Но живет еще где-то женщина,Что звалась фронтовой женой.Не обещано, не завещаноНичего только ей одной.

Только ей одной да мальчишке,Что читает первые книжки,Что с трудом одет без заплатокНа ее, медсестры, зарплату.

Иногда об отце он слышит,Что был добрый, храбрый, упрямый.Но фамилии его не пишетНа тетрадках, купленных мамой.

Он имеет сестру и брата,Ну, а что ему в том добра-то?Пусть подарков ему не носят,Только маму пусть не поносят.

Даже пусть она виноватаПеред кем-то, в чем-то, когда-то,Но какой ханжа озабочен —Надавать ребенку пощечин!

Сплетней душу ему не троньте!Мальчик вправе, он должен знать,Что отец его пал на фронтеИ два раза ранена мать.

Есть над койкой его на коврикеСнимок одерской переправы,Где с покойным отцом, полковником,Мама рядом стоит по праву.

Незабывшая, незамужняя,Никому другому не нужная,Она молча несет свою муку.Поцелуй, как встретишь, ей руку!

1954

ЧУЖАЯ ДУША

Дурную женщину любил,А сам хорошим парнем был,С врагами — не застенчивым,К друзьям — не переменчивым;

Умел приехать к другу,Подать в несчастье руку,Поднять в атаку роту,Стать грудью в непогоду!

Был и умен, и добр, и смел,И верен был отчизне,И одного лишь не умелВ своей короткой жизни:

Взять отодвинуть взглядомИ рассмотреть как следуетТу, что живет с ним рядом,Что спит с ним и обедает;

Ту, что с их первой встречиБыла с ним всех короче,И жизнь его калеча,И честь его пороча…

А эта, с кем он жил, она —Могу ручаться смело, —Что значит слово-то «жена»,Понятья не имела.

Свои лишь ручки, ноженькиЛюбила да жалела,А больше ничегошенькиНа свете не умела:

Ни сеять, ни пахать, ни жать,Ни думать, ни детей рожать,Ни просидеть сиделкою,Когда он болен, ночь,Ни самою безделкоюВ беде ему помочь.

Как вспомнишь — так в глазах темно,За жизнь у ней лишь на одноУмения хватило —Свести его в могилу!

А где же были мы — друзья?Тут виноват и ты и я!Молчали, замечалиДа головой качали:

Мол, вроде неприличноКасаться жизни личной.Да так и не коснулись,Как умер лишь — проснулись!

1954

БОРИСУ ГОРБАТОВУ

1

Умер друг у меня — вот какая беда…Как мне быть — не могу и ума приложить.Я не думал, не верил, не ждал никогда,Что без этого друга придется мне жить.Был в отъезде, когда схоронили его,В день прощанья у гроба не смог постоять,А теперь вот приеду — и нет ничего;Нет его. Нет совсем. Нет. Нигде не видать.На квартиру пойду к нему — там его нет.Есть та улица, дом, есть подъезд тот и дверь,Есть дощечка, где имя его — и теперь.Есть на вешалке палка его и пальто,Есть налево за дверью его кабинет…Все тут есть. Только все это вовсе не то,Потому что он был, а теперь его нет!Раньше как говорили друг другу мы с ним?Говорили: «Споем», «Посидим», «Позвоним»,Говорили: «Скажи», говорили: «Прочти»,Говорили: «Зайди ко мне завтра к пяти».А теперь привыкать надо к слову: «Он был».Привыкать говорить про него: «Говорил»,Говорил, приходил, помогал, выручал,Чтобы я не грустил — долго жить обещал,Еще в памяти все твои живы черты,А уже не могу я сказать тебе «ты».Говорят, раз ты умер — таков уж закон, —Вместо «ты» про тебя говорить надо: «он»,Вместо слов, что люблю тебя, надо: «любил»,Вместо слов, что есть друг у меня, надо: «был».Так ли это? Не знаю. По-моему — нет!Свет погасшей звезды еще тысячу летК нам доходит. А что ей, звезде, до людей?Ты добрей был ее, и теплей, и светлей,Да и срок невелик — тыщу лет мне не жить,На мой век тебя хватит — мне по дружбе светить.

2

Умер молча, сразу, как от пули,Побледнев, лежит — уже ничей.И стоят в почетном караулеЧетверо немолодых людей.

Четверо, не верящие в бога,Провожают раз и навсегдаПятого в последнюю дорогу,Зная, что не встретят никогда.

А в глазах — такое выраженье,Словно верят, что еще спасут,Словно под Москвой из окруженья,На шинель подняв, его несут.

3

Дружба настоящая не старится,За небо ветвями не цепляется, —Если уж приходит срок, так валитсяС грохотом, как дубу полагается.От ветров при жизни не качается,Смертью одного из двух кончается.

1954

«Дружба — дружбой, а служба — службой…»

«Дружба — дружбой, а служба — службой» —Поговорка-то золотая,Да бывает так, что без нуждыИзо рта она вылетает.

Чуть ругнут тебя на все корки,Гром — за дело ль, без дела ль — грянет,Под удобную поговорку,Как под крышу, спрячутся дряни.

Как под зонтиком в непогоду,Будут ждать под ней хоть полгода,С бывшим другом играя в прятки,Пока вновь не будешь «в порядке».

Упрекнешь их — ответят тут же:«Дружба — дружбой, а служба — службой».Срам прикроют листиком шуткиИ пойдут, встряхнувшись, как утки.

Снова — ты им за дорогого,Снова — помнят дорогу к дому,Долго ль, коротко ль? — До другогоИм послышавшегося грома.

Не в одной лишь дружбе накладныЭти маленькие иуды;Что дружить не умеют — ладно.Да ведь служат-то тоже худо!

1954

ЖИЛ ДА БЫЛ ЧЕЛОВЕК ОСТОРОЖНЫЙ…

Жил да был человек осторожный,Осторожный                 до невозможности,С четырех сторон огороженныйСвоей собственной                           осторожностью.В частокол им                    для безопасности,Словно гвозди, фразы                                насованы:«В этом деле пока нет ясности…»,«Это дело — не согласовано…».А вокруг            каждой этой фразы —Битых стекол                   мелкие жала:«Поглядим…»,                   «Возможно…»,                                       «Пожалуй…»,«Не вполне…»,                    «Не время…»,                                       «Не сразу…» —До того хороша ограда,Будто так для людей и надо!Будто то,             что всего дороже нам,Этой изгородью                       огорожено.Полно, так ли?                    А мне сдается,Мы за изгородь                       глянуть можем:Кто же это                за ней пасется?Сам собою,                как конь, стреножен,Чтоб случайно                     не разбежаться,Чтоб от «да»                 и «нет»                           воздержаться!Вдруг все страсти его мордасти —Не для пользы                    Советской власти?Не затем,              ничего подобного!А затем,             чтоб ему удобнее!Подозренья                 имею веские,Слыша,          как он там                         сыто ржет,Что он вовсе                  не власть Советскую —Сам себя             от нас бережет.

1954

УЛЫБКА