Если наступит завтра - Сидни Шелдон

– Боюсь, у меня для вас плохие новости. – Рука стиснула телефонную трубку. – Это по поводу вашей матери.

– Что… несчастный случай?

– Она умерла.

– Нет! – вскрикнула Трейси. Это наверняка телефонное хулиганство. Какой-то ненормальный пытается напугать ее! С матерью все в порядке. Мать жива. Она так недавно сказала ей: «Я люблю тебя, Трейси».

– Мне неприятно говорить вам это, – продолжал голос.

Так это правда. Кошмар, но правда. Трейси потеряла дар речи. Мозг и язык словно оледенели.

– Алло? Мисс Уитни, алло? – слышался голос лейтенанта.

– Вылетаю первым самолетом, – ответила она.

* * *

Трейси сидела на своей крохотной кухоньке и думала о матери. Не может быть, чтобы она умерла. Мать всегда была так подвижна и полна жизни. И их всегда связывали такие близкие и теплые отношения. С самого детства Трейси обращалась со всеми своими проблемами к матери – обсуждала школу, мальчиков, а потом мужчин. Когда умер отец, многие пытались купить его дело, причем предлагали такие суммы, что матери хватило бы безбедно жить до конца дней, но Дорис Уитни упрямо отказывалась. «Отец затеял этот бизнес. Не собираюсь гробить его тяжкие труды». И под ее руководством дело стало процветать еще более.

«О, мама, – думала Трейси. – Я так сильно люблю тебя. Ты не познакомишься с Чарлзом. Не увидишь внука…» И она разревелась.

Трейси заварила себе кофе и, сидя в темноте, ждала, пока он остынет. Ей отчаянно хотелось набрать номер Чарлза, рассказать, что произошло, и ощутить его поддержку. Трейси посмотрела на кухонные часы – половина четвертого. Она решила не будить его и позвонить из Нового Орлеана. «Интересно, – подумала Трейси, – повлияет ли смерть матери на мои брачные планы? – И тут же ощутила укол совести. – Разве можно в такой момент даже рассуждать об этом?»

«Как только прилетите сюда, – проинструктировал ее лейтенант Миллер, – сразу берите такси и приезжайте в полицейское управление». Почему в полицейское управление? Что там такое случилось?

Стоя в ожидании чемодана в переполненном аэропорту Нового Орлеана, среди переминающихся в нетерпении пассажиров, Трейси начала задыхаться. Она попыталась протиснуться к багажной ленте, но ее не пропустили. Страшась того, что ей предстояло в ближайшее время, Трейси все больше и больше нервничала. Старалась убедить себя, что это ошибка, но слова лейтенанта неумолчно звучали в ее голове: «Боюсь, у меня для вас плохие новости… Она умерла, мисс Уитни… Мне неприятно говорить вам об этом…»

Наконец, добыв свой чемодан, Трейси взяла такси и назвала водителю адрес, продиктованный лейтенантом:

– Южная Брод-стрит, семьсот пятнадцать, пожалуйста.

– К копам в гости? – хмыкнул таксист.

Трейси не ответила. Ей было не до разговоров. В голове творилось бог знает что.

Машина катила на восток по двойному шоссе через озеро Пончатрейн.[8] Шофер так и не закрыл рот.

– Приехали из-за большого шоу, мисс?

Трейси понятия не имела, о чем он говорил. И подумала: «Нет, я приехала из-за смерти». Она слышала голос водителя, но слова не доходили до нее. Скованно сидела и не узнавала мелькавшие за окном знакомые места. И только вблизи Французского квартала заметила нарастающий шум – гудела толпа, нарушители спокойствия повторяли какую-то древнюю литанию.

– Дальше не проеду, – сообщил ей таксист.

И тогда Трейси подняла глаза и увидела. Невероятная картина – сотни тысяч кричащих людей в масках, одетых драконами, гигантскими крокодилами и языческими богами, запрудили впереди всю улицу и переулки, наполняли все вокруг какофонией звуков. Безумное извержение тел, музыки, танца и всяческих кривляний.

– Выходите-ка, пока они не перевернули мою машину, – предложил шофер. – Черт бы побрал этот Марди-Гра.[9]

Ну конечно! Сейчас же февраль, и весь город празднует начало Великого поста. Трейси вышла из такси, немного постояла с чемоданом на тротуаре, но в следующую минуту ее смела орущая и пляшущая толпа. Невероятная непристойность – шабаш черных ведьм, словно миллион фурий радовались гибели ее матери. Чемодан тут же выхватили из руки Трейси, и он исчез в толпе. А ее саму облапил и поцеловал толстый человек в маске дьявола. Олень стиснул ее груди, гигантская панда забежала со спины и приподняла на воздух. Трейси сопротивлялась, но тщетно, она стала частью орущей, пляшущей, веселящейся массы, и слезы катились у нее по щекам. Выхода, казалось, не было. Когда ей наконец удалось выскользнуть и прошмыгнуть в тихий переулок, она была почти в истерике. Долго неподвижно стояла, прислонившись к фонарю, и дышала глубоко, стараясь прийти в себя. Затем повернулась и направилась к полицейскому участку.

Лейтенант Миллер, усталый мужчина среднего возраста с изможденным лицом, явно чувствовал себя не в своей тарелке от того, что ему предстояло выполнить.

– Извините, не удалось встретить вас в аэропорту, – обратился он к Трейси. – Весь город словно съехал с катушек. Мы разобрали вещи вашей матери и обнаружили, что вы единственная, кому можно позвонить.

– Пожалуйста, лейтенант, скажите, что с ней случилось.

– Она совершила самоубийство.

Трейси похолодела.

– Зачем… зачем ей убивать себя?.. У нее было все, ради чего стоило жить. – Ее голос дрогнул.

– Она оставила вам записку.

Морг был холодным, безразличным и пугающим. Трейси провели по коридору в большое, пустое, стерильное помещение. Но внезапно она поняла, что помещение не пустое – там находилась покойница, ее родная мать.

Служитель в белом халате подошел к стене и, потянув за ручку, выдвинул огромный ящик.

– Хотите взглянуть?

«Нет! Я не хочу смотреть на безжизненное тело, которое упрятали в этот ящик». Возникло острое желание убежать, вернуться на несколько часов назад и оказаться во времени до того момента, когда грянули пожарные колокола. Уж лучше была бы настоящая пожарная тревога, а не телефон и голос, который сказал, что ее мать умерла. Трейси двинулась вперед, и каждый шаг отдавался воплем внутри. А затем подняла глаза на останки той, которая ее родила, вскормила, смеялась вместе с ней и любила ее. Она наклонилась и поцеловала холодную резиноподобную щеку.

– О, мама, зачем… зачем ты это сделала?

– Мы должны произвести вскрытие, – заметил служитель. – Таков закон штата в случае, если совершено самоубийство.

Записка, которую оставила Дорис Уитни, ничего не прояснила.

«Моя дорогая Трейси!

Пожалуйста, прости, я ничего не сумела и не хочу оставаться для тебя обузой. Так будет лучше. Я тебя очень, очень люблю.

Мама».

Записка была такой же безжизненной и бессмысленной, как то тело, которое лежало в ящике.

Днем Трейси сделала необходимые распоряжения по поводу похорон, взяла такси и отправилась в отчий дом. Где-то вдалеке она слышала, как буйствует чуждый ей, враждебный Марди-Гра.

Уитни владели викторианским домом, располагавшимся в жилом районе Паркового квартала в той части города, которая именовалась «Аптаун». Как многие здания в Новом Орлеане, он был построен из дерева и не имел подвала, поскольку местность находилась ниже уровня моря.

Трейси выросла в этом доме, и он был полон для нее милыми, теплыми воспоминаниями. В прошлом году она не приезжала сюда и теперь, когда такси подкатило к дому, испытала шок, заметив на лужайке перед фасадом табличку: «На продажу. Новоорлеанская риэлторская компания». Не может быть! Мать постоянно повторяла, что никогда не продаст этот дом. Они все были в нем очень счастливы.

Охваченная странным, безотчетным ужасом, Трейси двинулась к парадному. Ей дали собственный ключ, когда она училась в седьмом классе, и с тех пор она не расставалась с ним, как с талисманом, напоминавшим, что здесь ее всегда ждет нечто вроде рая на земле.

Трейси открыла замок, вошла в дом и остановилась как вкопанная – в комнатах ничего не было, никакой мебели. Исчезли все красивые старинные вещи. Дом стоял, словно пустая скорлупа, покинутый некогда населявшими его людьми. Трейси перебегала из комнаты в комнату, и ее изумление усиливалось. Ей казалось, что это место внезапно поразило какое-то несчастье. Она поспешила наверх, в спальню, в которой выросла, и застыла на пороге: на нее смотрела холодная и абсолютно нежилая комната. Господи, что же такое случилось? Трейси услышала дверной звонок и, будто в трансе, спустилась по лестнице открыть.

Перед ней стоял Отто Шмидт, старший мастер компании автозапчастей Уитни, морщинистый, худой как жердь, пожилой человек. Единственной выступающей частью его фигуры был налитый пивом животик. Лысину обрамляли беспорядочно торчащие седые волосы.

– Трейси, – начал он с сильным немецким акцентом, – я только что узнал. Не могу выразить, как я сочувствую.

Трейси всплеснула руками:

– Ох, Отто, как я рада вас видеть! Проходите. – Она провела старика в пустую гостиную. – Извините, здесь не на что сесть. Не возражаете, если придется устроиться на полу?