Если наступит завтра - Сидни Шелдон

– У тебя что: сифилис или гонорея?

– Ни того, ни другого. – Она не собиралась говорить этому монстру про ребенка. Скажет потом начальнику тюрьмы. Зеркало грубо выдернули из ее тела. Врач натянул на руки резиновые перчатки.

– Ну а теперь вставай и назад в строй. Проверим ваши симпатичные попки.

– Зачем вы это делаете? – не удержалась Трейси.

Доктор Гласко поднял на нее глаза.

– Я тебе скажу, моя милая врачиха, зачем. Затем что задница – прекрасный тайник. У меня есть целый склад марихуаны и кокаина, которые я извлек из дамочек вроде тебя. Ну давайте, нагибайтесь! – Он шел вдоль шеренги и вставлял палец в один анус за другим.

Трейси стало дурно. Она почувствовала, как к горлу подступил горячий ком, и икнула.

– Только попробуй – наблюй мне здесь. Я ткну тебя в блевотину мордой! – Врач повернулся к охранницам. – Ведите их в душ! От них воняет!

Неся одежду в руках, заключенные перешли по коридору в большое бетонное помещение, где располагалась дюжина открытых душевых кабинок.

– Одежду сложить в углу! И под душ! – скомандовала надзирательница. – Для тела используйте дезинфекционное мыло – трите все: от головы до ног. А волосы мойте шампунем.

Трейси ступила с грубого цементного пола в кабинку. Вода оказалась прохладной. Она изо всех сил втирала в кожу мыло, а сама думала: «Мне теперь никогда не отмыться! Что же здесь за люди такие работают? Почему они так грубо обращаются с себе подобными? Нет, пятнадцать лет я здесь не выдержу».

– Эй, ты! – крикнула ей охранница. – Время вышло! Выходи!

Трейси снова очутилась на цементном полу, а ее место заняла другая заключенная. Трейси вручили тонкое, потертое полотенце, и она кое-как вытерлась.

Когда вымылась последняя женщина, их отвели на склад одежды, где возле полок стояла заправлявшая всем заключенная-латиноамериканка. Она обмерила каждую и выдала положенную форму: два платья, двое трусов, два лифчика, две пары обуви, две ночные рубашки, гигиенический пояс, расческу и сумку для прачечной. Охранница наблюдала, как они одевались.

Затем их препроводили в комнату, где на треноге стоял большой портретный аппарат, возле которого возилась заключенная-фотограф.

– К стене!

Трейси встала возле стены.

– Анфас! – Она уставилась в объектив. Щелк! – Голову направо! – Трейси повиновалась. Щелк! – Налево! – Щелк! – К столу!

На столе располагалось оборудование для снятия отпечатков пальцев. Пальцы Трейси прокатали в красителе и придавили к белой картонке.

– Левая рука. Правая рука. Вытирай пальцы. С тобой все.

«Она права: со мной все, – грустно подумала Трейси. – Я – только номер. Безликая, безымянная».

Охранница показала пальцем на Трейси:

– Уитни? С тобой хочет говорить начальник тюрьмы.

У Трейси екнуло сердце. Это Чарлз. Он что-то предпринял. Разве он способен бросить ее? Ни за что – как и она его! А тогда разговаривал так, потому что был потрясен от неожиданности. Потом все обдумал и понял, что по-прежнему любит ее. Потолковал с начальником тюрьмы, объяснил ужасную ошибку. И теперь ее отпустят.

Трейси провели по другому коридору, через две надежно зарешеченные двери, которые сторожили охранники и охранницы. Когда Трейси пропускали во вторые двери, ее чуть не сбила с ног заключенная, гигантского роста и очень крупная. Трейси таких никогда не видывала – выше шести футов и весила, наверное, не меньше трех сотен фунтов. Плоское в оспинах лицо, дикие желтые глаза. Она схватила Трейси за руку, не дала упасть и положила ладонь ей на грудь.

– Эй, да у нас новая рыбка, – повернулась она к охраннице. – Может, посадишь ко мне? – Женщина говорила с сильным шведским акцентом.

– Извини, Берта, ее уже определили, – ответила охранница.

Амазонка погладила Трейси по лицу. Та отпрянула, и великанша рассмеялась:

– Ну ничего, крошка, еще познакомишься с Большой Бертой. У нас уйма времени. Мы никуда не спешим.

Они подошли к кабинету начальника тюрьмы. У Трейси от волнения дрожали ноги. Там Чарлз или нет? Или направил своего адвоката?

Секретарь кивнул охраннице:

– Он ждет. Задержитесь здесь.

Начальник тюрьмы Джордж Брэнниган сидел за исцарапанным столом и изучал какие-то бумаги. На вид лет сорока пяти, он был худощав, с усталым от забот чувственным лицом и запавшими карими глазами.

Джордж Брэнниган уже пять лет отвечал за женское исправительное учреждение Южной Луизианы. Он прибыл сюда с багажом современного пенолога и рвением идеалиста, горя желанием осуществить кардинальные реформы в тюрьме. Но тюрьма обломала Брэннигана, как до этого многих его предшественников.

Некогда тюрьму строили так, чтобы содержать в камерах по две женщины. Но теперь в них сидели по четыре и по шесть. Надзиратель знал, что подобная ситуация существует повсюду. По всей стране тюрьмы переполнены и в них не хватает персонала. Тысячи преступников, обреченных на полное безделье, дни и ночи пестовали в себе ненависть и мечтали, как бы отомстить. Эта глупая, дикая система была распространена повсеместно.

Начальник тюрьмы позвонил секретарю:

– Давай ее сюда!

Надзирательница отворила дверь, и Трейси вступила в кабинет.

Начальник тюрьмы Брэнниган поднял глаза на стоявшую перед ним женщину. Одета в грязноватую желто-коричневую тюремную форму, лицо одутловатое от усталости, но все еще красивое – искреннее, прямодушное. «Сколько она еще продержится в таком виде?» – подумал Брэнниган. Эта арестантка его особенно интересовала: он прочел о ней в газетах и изучил ее дело. Женщина оступилась впервые, никого не убила, так что пятнадцать лет за решеткой – наказание необычайно суровое. И то, что ее обвинителем был Джозеф Романо, делало приговор особенно подозрительным. Но начальник тюрьмы был всего лишь стражем тел. Он не мог искоренить систему, поскольку сам был частью этой системы.

– Пожалуйста, садитесь, – предложил Брэнниган.

Трейси с радостью опустилась на стул. Ноги дрожали в коленях. Вот сейчас ей скажут про Чарлза. Скажут, когда ее освободят.

– Я просмотрел ваше дело, – начал начальник тюрьмы.

Это Чарлз попросил его.

– Вы к нам надолго. Приговор – пятнадцать лет заключения.

Только через несколько мгновений его слова дошли до сознания Трейси. Что-то получалось совсем не так.

– Вы говорили с Чарлзом? – От волнения она стала заикаться.

Брэнниган удивленно посмотрел на нее:

– С каким Чарлзом?

Теперь все стало ясно. Внутри у нее похолодело.

– Пожалуйста, – пробормотала Трейси. – Пожалуйста, выслушайте меня. Я невиновна. Зачем меня сюда запрятали?

Сколько раз Брэннигану приходилось это слышать? Сотню? Тысячу? «Я невиновна».

– Суд счел вас виновной, – возразил начальник тюрьмы. – Со своей стороны могу посоветовать вам только одно: постарайтесь облегчить себе срок. Это возможно только в том случае, если вы примете условия заключения. Так вам будет гораздо легче. В тюрьме нет часов – только календари.

«Меня же не могут запереть на пятнадцать лет! – в отчаянии думала Трейси. – Я хочу умереть. Господи, возьми меня отсюда! – И тут же пришла другая мысль: – Нет-нет, я не могу умирать. Тогда я убью своего ребенка. Это и твой ребенок, Чарлз. Почему же тебя нет рядом? Почему ты не помогаешь мне?» В этот момент Трейси возненавидела своего жениха.

– У вас есть какие-нибудь особые проблемы? – спросил начальник тюрьмы Брэнниган. – Если я могу вам чем-нибудь помочь, приходите ко мне. – Говоря это, он ясно понимал, насколько пусты его слова. Она молодая, красивая, свежая. Тюремные лесбиянки, охочие до развлечений, кинутся на нее, как мухи на мед. У Брэннигана не найдется для нее ни одной безопасной камеры. Каждую камеру контролирует свой трахач. До начальника тюрьмы доходили слухи о ночных изнасилованиях в душе, в туалете, в коридорах. Но они оставались всего лишь слухами, поскольку жертвы никогда не заявляли на обидчиков. Или вскоре умирали. – Если вы будете хорошо себя вести, то выйдете отсюда через двенадцать или…

– Нет! – завопила Трейси. Это был крик беспредельного отчаяния. Она вскочила на ноги. Но к ней тут же подбежал охранник и схватил за руку.

– Полегче! – приказал ему Брэнниган.

Он сидел за столом, беспомощный, и смотрел, как Трейси уводили из кабинета.

Трейси провели по нескольким коридорам, мимо камер, где сидели самые разномастные заключенные. Черные, белые, смуглые, желтые. Они таращились на Трейси и кричали с десятками разных акцентов. Но Трейси никак не могла разобрать слов.

– Медвежатина…

– Сбежать она…

– Чижа чиня…

– Свяжи сено…

И только оказавшись в блоке, где находилась ее камера, Трейси догадалась, что скандировали женщины: «Свежатина!»

6

В блоке «С» находились шестьдесят женщин – по четыре в каждой камере. Трейси шла по длинному вонючему коридору и видела, как из-за решеток выглядывали лица – их выражение было самым различным: от безразличия до вожделения и ненависти. Трейси погружалась под воду в незнакомое царство – чужая, в медленно разворачивающемся сне. Горло раздирало от неслышных криков загнанного в ловушку тела. Последней надеждой был вызов в кабинет начальника тюрьмы. Теперь не осталось ничего. Ничего, кроме одуряющей перспективы провести пятнадцать лет в этом поганом болоте.