Миф о другой Эвридике - Владимир Зенкин

– Вот-вот. Перечислите, каких специалистов, откуда, какие необходимы обследования и, хотя бы ориентировочно, технические средства. Ну и так далее. По срокам всё распишите. Я вернусь через три часа. Ещё раз встретимся. Будем решать.

* * *

«…проанализировав вышеприведённые результаты комплексного обследования, комиссия вправе сделать предварительное заключение. А именно: так называемая, рефиновская воронка, находящиеся в её нижней части, на земляном грунте, каменные глыбы и, в частности, образованная между ними внутренняя полость, являются объектами не представляющими непосредственной опасности для жизни и здоровья человека и не несущими выраженной угрозы экологической обстановке в данном районе.

Вместе с тем, комиссия подчёркивает, что вблизи каменных глыб и особенно во внутренней полости проявляется некоторое воздействие на психическое и эмоциональное состояние человека.

Воздействие это, по субъективным ощущениям членов комиссии, носит благоприятный, успокаивающий характер. Причина или источник этого воздействия не обнаружены.

Комиссия предлагает незамедлительно провести более доскональное изучение данного феномена, с привлечением к этому…».

2. Симон Дроздов

– Вот здесь твои солдаты, – Салмах, держа ладони на уровне плеч, не сводя глаз с автоматных прицелов, отошёл от дверей сарая, запертых навесным чёрным замком, – Их семеро, они живы, некоторые ранены… слегка. Все хорошо связаны. Будут ли они жить дальше, зависит от тебя.

– Будешь ли ты жить дальше, зависит от меня, – хрипло сказал капитан Дроздов.

– Да. Конечно. Все жизни сплетены вместе.

– Моя с тобой не сплетена.

– Про то лишь Аллаху известно.

В правой руке Салмах сжимал коричневую пластмассовую коробочку – микропульт, очевидно.

Дроздов приблизился к дверям. Широкие створы, рассохшиеся, перекошенные, полностью не закрывались, замок на проушинах оставлял щель пальца в два. Узкое окошко над дверями, без стекла, заделанное ржавой решёткой, давало внутрь немного света. Капитан разглядел фигуры в защитной форме: двое лежащих и пятеро сидящих на полу. Сидящие были связаны по рукам и ногам и чем-то притянуты друг к другу, похоже, проволокой.

– Ребята, вы как?

– Изотов плох, – донёсся голос прапорщика Микуля, – Пуля в животе. И Левич – в лёгкое. У Онищенко – нога… осколком, кровь теряет. Остальные – более-менее. Поскорей бы, а, товарищ капитан.

– Всё будет в порядке.

Дроздов отошёл от сарая, мрачно оглянул окраину посёлка, место только, что угасшего боя: высаженные гранатами окна трёх ближайших домов, где стояли пулемёты, сизый дым из рваных проёмов, исклёванные пулями саманные стены; срезанные автоматными очередями ветки кустов кизила; горелые пятна на жухлой траве. Задержал взгляд на валяющихся в разных позах трупах боевиков Салмаха. Пятеро живых вояк, обезоруженных, с ладонями на затылках, стояли, ожидая своей участи.

Всё было очень не в порядке сегодня.

Первый взвод лейтенанта Кригина, направленный в посёлок, нарвался на засаду Салмаховской банды. Основные силы роты задержались в ущелье. Рота вынуждена была залечь, рассредоточиться, потратить время на манёвры, на уничтожение двух миномётов и двух крупнокалиберных пулемётов, нагло возникших на горной гряде. Это потерянное время дорого стоило первому взводу.

Теперь, когда банда разгромлена, когда вызван вертолёт, чтобы забрать убитых и раненых и Лёшу Кригина, их командира, не уцелевшего в неравном бою, Салмах преподнёс свой последний сюрприз.

– Говори, – прорычал капитан, свирепо сжимая пистолет, – У тебя очень мало времени.

– У них его ровно столько же, – повернул голову к сараю Салмах, – Меняем семерых твоих на пятерых моих и меня. Честный уговор. Если я, не приведи Аллах, нажму здесь, – он поднял выше правую руку, демонстрируя микропульт, – там очень сильно взорвётся. А? Семь человек. Пусть живут. И мои пусть живут. Все – хорошие люди. Потому, делаем так. Я со своими дохожу до леса, – он кивнул в сторону зарослей, – Совсем недалеко. Там я оставляю тебе пульт и ключ от замка, и мы исчезаем. Твои люди спасены. Мои люди спасены. Решай быстрее.

– Сильно торопишься, Салмах?

Две ненависти, две пары глаз, оледенённых войной, встретились и долго испытывали друг друга.

– Твои люди ранены, капитан. Им нужна помощь.

– Обыщите их, – распорядился Дроздов, – Его тоже, – показал пистолетом на Салмаха, – Осторожней только.

– Правильно, осторожней. Чтоб случайно я не нажал.

– Тогда ты умрёшь и воскреснешь не один раз. Я тебе обеспечу это.

Ничего подозрительного, могущего вызвать дистанционный взрыв, ни у кого не оказалось.

– Пульт только у меня, – миролюбиво сказал Салмах.

Пока боевиков обыскивали, Дроздов отыскал глазами командира второго взвода старлея Китина, незаметно кивнул ему, скосил взгляд на заросли. Всё понял умный Китин и мгновенно исчез. Он сделает всё незаметно. Он со своими людьми будет ждать бандитов в лесу.

– Видишь, всё без обмана, – скривился Салмах.

– Вперед, – скомандовал Дроздов.

Они шли вниз, по пологому пустырю, к кущаным и древесным зарослям: пятеро боевиков в окружении солдат, готовых открыть огонь. Сам Салмах чуть приотстал; правая ладонь – над плечом, чтоб видна была всем коричневая пластмассовая шоколадина: пульт взрывателя. Глаза его беспокойно зыркали то назад, на оставленный сарай – не пытается ли кто взломать двери; то на Дроздова, шагающего за ним с пистолетом; то на потные, в предчувствьи худшего, спины своих людей.

Заросли наблизились. Салмаховская пятёрка замерла в ожиданьи вплотную к ним. Сам он остановился, повернулся к капитану, вскользь взглянул на часы, вытянул вперёд руку, призывая остановиться и его.

– Вот, смотри. Я кладу сюда, на камень, пульт и ключ. Ты подходишь, забираешь. Всё честно, а? – злобно сверкнули глаза из-под чёрных бровей.

С неимоверной быстротой все шестеро исчезли в зелёной пене.

Через пару секунд оттуда послышались короткие автоматные очереди. Дроздов считал – шесть очередей. «Вот так. Слишком многого хочешь, Салмах. Не с тобой играть в благородство. Разгуливать на свободе после столькой крови? Хрена тебе».

Из зарослей появился Китин и несколько его солдат. Спокойно кивнул головой. Старлей знает своё дело. А стреляет он едва ли не лучше всех в полку.

Дроздов поднял с камня ключ и проклятый пульт с красной кнопкой, с торчащим шипом антенны. Пальцы его слегка подрагивали. «Неужели, всё? Всё!..»

Быстро направился назад, к сараю. «Предполагал ли Салмах, что их будут ждать в зарослях? Наверное, предполагал. Судя по его последнему взгляду. Надеялся ускользнуть? Мог бы ускользнуть. Мог бы. Но не от Китина. Зачем он смотрел на часы? Что-то расчиты…»

Глухо и тяжко рвануло в сарае: вышиблись чёрно-огненным кулачищем створы дверей, вздыбилась и опала рваными шиферными ломтями, серыми рёбрами стропил крыша. Капитана обдало душным, сухим ветром. «Большая противопехотная мина…» – будто бы этот самый неживой ветер прошелестел в мозгу. Его собственные чувства вмиг смялись, сплощились, лишились достоверья. Крик изумленья-отчаянья, – «Как!?. Почему!?.» – был безголос и канул внутрь сознанья жестяным, обдирающим комом.

К дверному проёму подходили люди, и капитан подошёл, и тупо заглянул внутрь, в дымную пелену, в бурые призраки стен, в смрад едкой пыли и горелой кровавой плоти…

– Ублюдок Салмах!.. – скрипнул зубами подошедший Китин, – Устроил спектакль с дистанционкой. А сам – на таймер поставил. Пас-ку-да! Чтоб в аду ему гореть!

Сколько всяко-разных взрывов довелось пережить капитану. Сколько раз подрывал он и подрывался. Война, потому что. Но эта мина…

Плоский, очень медленный, очень невнятный мир обступил Дроздова. Хотя, внешне, со стороны, всё гляделось, вроде, обыкновенно.

Приземлялась сизая тонкохвостая акула – вертолёт. Грузились убитые, забирались внутрь раненые. На носилки, под брезент, укладывали останки тех, кто был в сарае. Капитан хрипло отдавал приказы, разговаривал с вертолётчиками, строил своих людей, готовил роту к возвращению в лагерь.

Но сознанье Дроздова существовало отдельно, в чужом мучительном пространстве. Оно плавилось от чугунных, лютых, невыносимых, падающих из неоткуда слов. «Тебе… это… Не Салмаху, тебе – в аду… Ты взорвал… позволил взорваться. Купился, пошёл, как баран, за Салмахом. Вместо, чтобы скорее – в дверь, к таймеру… Он всё рассчитал. А ты… В аду… На тебе – их жизни. Жизни этих ребят – на тебе! На тебе…»

* * *

Мерно покачивается в отмытой голубизне майское солнце, синхронно с солнцем подрагивает на бодром ходу стальная БТРовская туша. Дорога – древний асфальт, местами выбитый до гравия. Окрест – жизнерадостные краски холмов предгорья: темнозелень – светлозелень – изумруд – салат – опал; алые брызги тюльпанов, желть одуванчиков, белобурое безродное мелкоцветье. Вдали – туманно-синие, ещё дальше – туманно-белые громады гор.