Крымский узел - Андрей Малыгин

Такой подход был достаточно распространен в Москве и сводился к формуле: «Украина важнее Крыма» (т. е. добрососедские отношения с Украиной более предпочтительны для новой России, чем обладание Крымом). Наряду с многочисленными сторонниками, этот подход имел также и критиков, чья позиция, в общем, лишь подтверждает более общую, главенствующую тенденцию. Одним из выразителей критического подхода является К. Затулин, который полагал, что именно такой подход стимулирует и поощряет «антироссийские силы» на Украине.

В своей обширной публикации также в Независимой газете в мае 1996 года К. Затулин резко критиковал позицию официальных кругов России по отношению к Крыму: «Даже, — писал он, — когда казалось, судьба давала шанс России опереться на сочувствие союзу с ней политическое, народное движение на Украине, мы из скромности ли, из гордости чурались сотрудничества с ним. Нет лучшего примера, чем Крым. Вспомним, на гребне низового народного протеста президентом Крыма избирается Ю. Мешков, кандидат блока «Россия»… Если бы в тот момент отечественные обломовы, занятые рассуждениями о Великой России, помогли Крыму материально, избранный 80 % населения президент Крыма не оказался через год под арестом в собственном кабинете».[31] Об этом же говорит и А. Мошес, напоминающий, что «Москва воздержалась от вмешательства в крымские события… в мае 1994 года, когда Украина была накануне вспышки вооруженного конфликта между крымскими и центральными властями, и в сентябре того же года, когда острый политический кризис разразился уже в Крыму между президентом Ю. Мешковым и парламентом, и многие бы политики на полуострове приветствовали бы подключение России. В марте 1995 года несмотря на призывы спикера Крымского парламента С. Цекова, с одобрением воспринимавшиеся частью депутатов Государственной думы, взвешенная позиция российской исполнительной власти, по сути, стала одним из важнейших факторов, способствовавших возврату Крыма в правовое поле Украины».[32]

Несомненно, на «сдержанность» России по отношению к Украине влияла и позиция США, заинтересованных как в сохранении стабильности и целостности Украины, так и в том, чтобы не появлялись препятствия для вывода из Украины ядерного оружия. Такие препятствия могли бы появиться в случае настойчивости России в «крымском вопросе», С. Усов в Независимой Газете говорит о некоем «негласном подтексте» договора о судьбе ядерного оружия (1994 г. при участии США) на территории Украины, в соответствии с которым было, якобы, достигнуто джентльменское соглашение: «Россия не поднимает вопрос о Севастополе и Крыме, а Украина вывозит ядерное оружие…».[33]

О стратегии США в украино-российских отношениях, в известной степени, можно судить на основании материалов состоявшейся 26–27 марта 1994 года конференции «Американо-российские стратегические интересы после «холодной войны»: новая повестка дня», которая была оценена ее устроителями как первая попытка выработать совместную стратегию США и России по ряду актуальных проблем современной мировой политики, и в том числе, по отношению к Украине.

Обстановка на Украине была оценена участниками конференции, представлявшими военные и внешнеполитические ведомства двух стран, как крайне нестабильная. В связи с этим участники совещания констатировали: «распад Украины будет иметь серьезные последствия для Центрально-европейского региона, прежде всего в сфере безопасности. Страны Вышеграда и Балтии выступят за интенсификацию связей с НАТО. Разваливающаяся Украина может стать источником трений России и США… Поглощение Украины Россией, даже мирным путем, будет стоить столь дорого, что, скорее всего, приведет к концу реформ в России и краху надежд на экономическое возрождение».[34] На совещании обе стороны склонились к необходимости выработки совместной стратегии по отношению к Украине, при которой Украина сохранялась бы как политически независимое и целостное государство, а экономически как зависимое от России (при этом следует, конечно, иметь ввиду, что и сама Россия воспринималась американцами как зависимое государство, так что речь шла лишь об иерархии зависимостей).

У противников «отвоевания Крыма» в президентском окружении был и сугубо прагматический аргумент, озвученный в свое время тогдашним премьером РФ Е. Гайдаром. В интервью газете Правда Украины в 1995 году он сказал: «Не думаю, чтобы «крымский вопрос» встанет когда-либо серьезно. Крым, что называется, полностью «завязан» на Украину, и его присоединение к России — даже чисто гипотетически — просто добьет российскую экономику».[35]

В то же время администрация российского президента не могла не считаться с тем, что в русскоязычном Крыму набирало силу движение за изменение статуса Крыма и реинтеграцию его с Россией. Еще более животрепещущей темой становилась проблема раздела и базирования Черноморского флота, командование которого наотрез отказывалось от распространения на флот украинской юрисдикции.

Даже если бы президент Ельцин и не хотел каким-либо образом поднимать «крымскую тему», сила обстоятельств настойчиво толкала его к этому, особенно в периоды многочисленных избирательных кампаний, которые действующий президент выигрывал в немалой степени благодаря обещаниям отстаивать интересы России и права русскоязычного населения за ее пределами.

К тому же, узел крымских проблем оказывался довольно удобным способом давления на Украину, если та проявляла неуступчивость в вопросах, связанных с партнерством в рамках СНГ.

Итак, «крымско-черноморская» политика правящих кругов России создавалась взаимодействием многих, часто противоречивых ожиданий и тенденций. Едва ли вообще можно говорить о некоей единой политике Москвы в этой сфере (тем более о стремлении «разрушить украинскую государственность» или территориальную целостность страны, как об этом говорят украинские политики). Речь может идти о своеобразной игре. В причудливом рисунке российской политики находилось место и «умеренной» президентской и «радикальной» парламентской позициям: за парламентским «арт-обстрелом», как правило, следовала примирительная встреча президентов, на которой украинская сторона делала определенные уступки, после чего в отношениях между государствами наступал период относительной стабилизации.

В свою очередь демарши Украины также большей частью могут быть объяснены интересами, вовсе не связанными с заботой о своей территориальной целостности. Неуступчивость Киева в вопросе о флоте нередко также выступала в качестве средства давления на Москву для того, чтобы добиться от России уступок в вопросах поставки энергоносителей, торговли, кредитов и т. д. Так ужесточение позиции Украины в вопросе о флоте в 1996 году слишком очевидно совпадает с введением Россией ряда ограничительных мер в торговле с Украиной — НДС на импортные товары, квот на ввоз сахара и спирта и т. д., чтобы исключить существование здесь определенной связи.

Украинские политики акцентировали внимание на «опасности со стороны России» еще и потому, что это давало им возможность трактовать все крымское движение как исключительно пророссийское и бороться с ним не как с демократическим движением за расширение прав самобытного региона, а как с «пятой колонной» соседнего государства.[36]

Излишне говорить о том, что проблема Крыма, Севастополя и флота, как и в России, на Украине являлась важнейшим фактором внутриполитической борьбы. Этим в частности объясняется то, что весьма умеренная позиция Л. Кучмы в бытность его премьер-министром в вопросе о базировании ЧФ сменилась достаточно жесткой позицией с занятием им поста президента.

Война в Чечне, в которую вступила Россия в начале 1994 года, отодвинула тему Крыма, Севастополя и Флота на задний план (если не считать резкого демарша российского радикала Николая Лысенко в апреле 1995 года), однако, осенью 1996-го с окончанием боевых действий она снова оказалась в центре внимания. Это было связано с достаточно резкими заявлениями секретаря Совета безопасности России Александра Лебедя и мэра Москвы Юрия Лужкова о необходимости поднять вопрос о статусе Севастополя. Они произвели большое впечатление как в России, так и на Украине, повлияв на документы Госдумы и Совета Федерации, а также на решение Б. Ельцина отложить свой визит в Киев, который рассматривался как важный момент на пути к подписанию широкомасштабного договора между Украиной и Россией.[37]

Некоторые СМИ склонны были считать эти демарши российских политиков выражением некоей новой «крымской» политики России (украинские аналитики объясняют это необходимостью для России новой точки приложения сил после поражения в Чечне, или об осознании Россией необходимости контроля за черноморским транзитом[38]). Тем не менее, это, очевидно, не вполне соответствует действительности.