Жизнь между схватками - Артемий Гвазава

Но время шло, дни летели. Никитюк продолжал захаживать к маме, совал мне всякий раз по сто рублей на конфеты. Я поначалу отказывалась, потом брала, и тогда мама у меня тут же вытаскивала эти деньги из кармана. Так и жили. Я все терпела: и присутствие гада, и пьяную обколотую мать…

Но всякое дело имеет свое завершение. Так было и в этот раз.

Как-то в один из зимних вечеров я сидела дома с детьми и собакой, смотрела телевизор. Потом, выгуляв собаку и уложив детей спать, я отправилась на кухню ждать маму.

Ближе к полуночи заявились пьяные вдрызг мама, дядя Паша и Валера и тут же рухнули спать, оставив мне недопитую бутылку ликера. А я под веселый храп дяди решила ликерчик продегустировать.

Оприходовав остатки напитка, я безо всякого зазрения совести в свои неполные двенадцать лет тотчас же ослабела, обмякла всем телом и опустилась на стул. Закрыв глаза, я прислушивалась к звукам, доносящимся до меня из разных пределов дома: легкое посапывание детей перебивал грубый храп дяди Паши. И вдруг меня всполошило какое-то движение около окна на улице.

Раздвинув шторы, я испытала шок: на меня смотрел и улыбался дядя милиционер с автоматом в руках. Видимо, он был не один, потому что с кем-то разговаривал. Я села на пол и подумала, что у меня галлюцинации от спиртного. «Вот так ликер!» – пронеслось у меня в голове.

Мать храпела на весь зал. Снова подобравшись к окну, я обнаружила целый наряд милиции во дворе. В панике я ползала на коленках от окна к двери и обратно. Потом все-таки позвонили в дверь. Я от страху подскочила как ошпаренная и закричала:

– Кто там?

– Милиция. Оперуполномоченный Зайцев. Дверь открывайте!

– Сейчас! Собаку в туалете запру, – заорала я в ответ.

Увидев в глазок толстого дядю милиционера, я побежала тормошить дядьку Пашку. Он вскочил, бросился прикрывать ковриком спирт, а сам спрятался. И кричит:

– Спирт, б…ь, прячь в подпол!

Потом сам тоже нырнул в подпол и уселся там поудобнее на бидон со спиртом, поджав ножки. Я придавила его досками и небрежно прикрыла дверцу подпола половичкой. В ту же минуту я заперла собаку в туалете, а менты уже начали выламывать дверь.

Когда я открыла дверь, этот Зайцев в лучших традициях спецоперации скомандовал: «Руки вверх!».

Я, мелкая, чуть не описалась: картина маслом – ребенок с поднятыми руками и жирный мент, а за ним целый отряд. Но тогда было не до смеху.

Советская милиция без труда разоблачила весь наш семейный подпольный бизнес. Ментов навалило полный дом, все они борзые и наглые, вели себя соответственно. Меня отшвырнули, как котенка, в сторону и стали проводить обыск, то есть все крушить на ходу. Никитюка вывели первого. Его арестовали практически беззвучно. А вот с несчастной невменяемой маманей блюстителям закона пришлось немало повозиться: стащили ее за ногу с постели и велели ей одеваться, швырнув в нее красными штанами, валявшимися на полу около кровати:

– Пора вставать, дамочка, на том свете отоспитесь, – громко донеслось до меня из зала, где почивала моя родительница.

Мать, в свою очередь, приоткрыв один глаз, произнесла:

– Ой, Зайцев, ты, что ли? А чего ты здесь делаешь? За бабками в конце месяца приедешь, – скомандовала она и попыталась снова уснуть.

– Галюня, ты собирайся, поехали! Разберемся в отделении, – ласково пытался уговаривать ее Зайцев.

– Ты, мальчик гамбургский, петух е…ный, – подскочив, заорала мать на назойливого гостя, – в моем доме я решаю, одевать мне штаны или снимать! Захочу – вообще голая поеду! Твою мать, вы какого х…я приперлись?! Еще не конец месяца…

Бедная мама реально не понимала, что происходит.

Да уж, картина вырисовывалась пренеприятнейшая. Мамсик-то в обалдевшем состоянии что-то мычала, как корова, а менты ее тогда быстро в чувство привели, они ведь у нас совсем не джентльмены: могут и по моське надавать, если сильно выпросить. Но что интересно, «гости» неспроста к нам пожаловали, и вовсе не по поводу водочного бизнеса: не самогон их интересовал.

Они искали оружие, из которого Никитюк с дядей Пашей и Галиной Королевой как-то стреляли в ресторане, как в тире. Были даже пострадавшие: и жители Торжка, и приезжие, так сказать, отдыхающая часть граждан. А менты всю нашу хату обыскали: вывернули все наизнанку, как вдруг кто-то из ментов споткнулся о коврик в детской спальне.

– А что, в доме подпол имеется? – спросил мент, пнув ногой коврик.

Ну что ж, отпираться не было смысла, мне не пришлось даже ничего отвечать. Они очень быстро вскрыли половички и обнаружили в подполе живого и невредимого дядю Пашу, пьяненького, в компании с самогоном. Прямо на месте напялили ему наручники и вытащили на свет под белы рученьки. А я смотрела на всю эту картину и, кажется, ничего не боялась, только очень всех жалела. А потом всех увезли, и я осталась одна – за старшую.

Утром привезли меня в ментовку на допрос. Я, как умная Маша, уселась за стол, ноги положила на него и громко и внятно произнесла, что ничего не знаю, не видела и говорить без мамы не буду, так как имею на то все права в свои тринадцать лет. Они, конечно, помурыжили меня еще часок, потом сделали вывод, что дочь недалеко ушла от матери: такая же наглая. Когда я вернулась домой, то увидела такое, от чего закатились мои глаза и я схватилась за голову: вся хата была перевернута вверх дном, ментами были украдены все ценности, золото и иконы. Теперь уже никто ничего не докажет.

Наступил новый день. Прибравшись в доме, я села на кухне почитать свежий номер местной газеты. Мое внимание привлекла статья «Богатый улов». Там писали, что вчера арестовали главаря банды Чернову Галину, а с ней – Никитюка и Павла, занимавшихся нелегальной торговлей алкоголем, оружием, наркотиками, металлом и содержащих подпольный вино-водочный минизавод.

Я тогда позавидовала всем детям из нормальных семей: «Ну почему это именно я? Почему у меня нет нормальной, спокойной семьи? Почему писали именно про мою маму, а не про соседскую? За что мне все это?» – горько заплакала я с газетенкой в руках.

Глава 4

Таинственное исчезновение

Прошло время – я смирилась и с этим. Вскоре маму отпустили, но бабушка уже успела забрать нас к себе. Потом маму мы отправили на лечение в 6-е отделение, где лечили наркозависимых и алкоголиков: она относилась в равной степени и к тем, и к другим. Я хорошо помню, как мы всем семейством ее навещали.

Мы, дети, особенно обожали эти посещения. Помню, как она поправляла мне красный шарфик, заботливо, с любовью смотрела в глаза и говорила: «Все хорошо, доченька».

И в этот момент мне казалось, что действительно все поправится и она станет для меня и малышей самой лучшей, понимающей, домашней, трезвой мамой (это была самая заветная моя мечта – видеть маму трезвой и не обколотой).

Я мечтала, чтобы она закрыла свой бизнес и пошла на честную работу в какой-нибудь гастроном кассиром. Я верила, что трезвая она начнет по-настоящему понимать меня. И тогда уж я ей все-все расскажу про Никитюка. Еще я очень боялась того, что ее друзья-наркоманы придут к ней в больницу и снова испортят мне мою дорогую маму. В этом медицинском отделении работала тетя Тамара и доложила как-то, что маму посещал человек по кличке Меняй.

Мне оставалось надеяться только на чудо, что моя мама будет сильной и больше не сорвется. Но мои опасения оказались тщетными.

Помню я и тот день, когда маму выписали.

О, какая это была неописуемая радость! Дом словно ожил тогда. Но недолго длилось тихое счастье. Видимо, не для такой жизни создана была моя мать. Когда шел процесс над Никитюком, мама проходила как свидетель. Ему дали, кажется, лет шесть.

После этого стали к нам захаживать разные дяденьки, даже клички у них были «Шах», «Ленин» и так далее. Среди них был и старший брат Никитюка Юрий.

Все они не были дружески настроены, угрожали маме: видимо, хотели отомстить за своего кореша, считая, почему-то, что именно по маминой вине он «засел» так надолго.

Все они ужасно скандалили.

– Ты козел! – заорала однажды мама на старшего Никитюка и бросила ему в лицо тапком.

Слезы выступили у него на лице, и он рявкнул в ответ:

– Ну, сука, заплачу денег – и тебя уберут, б…ь!

– А я заплачу в два раза больше, и тебя прежде уберут!

На этой ноте они и распрощались, но мамины нервы понемногу стали сдавать, и она снова запила.

Неделя-другая проходит, а мать все время пьяная: то блюет, то спит. Она каждую ночь бросала нас одних и уходила пить в кабак «Злата». С тех пор и до сегодняшнего дня я боюсь спать одна…

Последний раз был такой случай, после которого оставаться дальше с мамой мне и маленьким детям стало просто опасно для жизни.

Пришла я как-то домой из школы (в последнее время я стала ее посещать), заглянула на кухню и увидела, как мама режет ножом ковер.

Я спросила, что она делает. У нее были абсолютно безумные глаза и мокрое от пота лицо.

– Я рыбу режу. – И изо рта у нее при этом текла пена.