Сексуальная жизнь наших предков - Бьянка Питцорно

2

Получив приглашение на конгресс, Ада сперва решила было, что ехать ей не хочется. Организаторов она почти не знала, поэтому не могла понять, насколько весомы их исследования и по каким критерием подбирались докладчики, а рисковать своей репутацией серьёзного учёного не собиралась. Допустим, репутация эта пока не так высока, но ещё может вырасти, так что стоило бы её поберечь. Да и время неудачное: в конце июня она обещала дяде Танкреди дней на двадцать приехать в Донору, чтобы, как обычно, составить ему компанию и помочь перебраться на лето в загородный дом. Конечно, можно попросить Лауретту её подменить; кузина фыркнула бы, но не отказала. Правда, дядя наверняка обидится – хотя бы потому, что в августе Ада тоже не могла его навестить: она уже запланировала путешествие в Грецию с Дарией, своей лучшей подругой и напарницей по всем авантюрам ещё с университетских времён. И это был не отпуск, который можно отложить, а деловая или, точнее, исследовательская поездка. Без неё об осеннем конкурсе и мечтать не стоило.

К тому же в августе в Эпидавре собирались ставить рок-оперу Мимиса Плессаса, вдохновлённую мифом об Орфее и Эвридике. Такую возможность Ада тоже не могла упустить: повторять это необычное представление, скорее всего, не будут. Дария, которая отправлялась с ней за компанию, чтобы поснимать греческие пейзажи и использовать их в своей работе декоратора, отложить поездку могла, Ада – нет. Но не оставлять же дядю в одиночестве в июне?

Дария убеждала её: «Это займёт всего пять дней. И учти ещё, что твой доклад опубликуют, а оно того стоит. У тебя же все готово, напрягаться не придётся. Это самый красивый колледж в городе, поездку и проживание оплачивают и тебе, и сопровождающему, так что можешь взять меня с собой. Кембридж в начале лета чудесен. Не представляешь, сколько бесценных фотографий я могла бы сделать в этих садах... И потом, может, нам встретится какой-нибудь привлекательный японец, как в прошлый раз, в Оксфорде...»

То, о чём она говорила, случилось несколько лет назад, на углублённом курсе английского языка. Японские девушки, которые его посещали, оказались редкостными уродинами: все как одна с длинными лошадиными лицами и именами, начинающимися с «кацу-»[2], что вызывало непрестанное веселье итальянцев. А вот трое их земляков были так красивы, что дыхание перехватывало: высокие, стройные, мускулистые, с чувственными губами... И лодку по Айзису[3] они водили с большим знанием дела – во всяком случае, по словам Дарии, проверявшей это под одеялом. В абсолютной, надо сказать, тишине. Она испытала всех троих по очереди, так что её экспертное заключение можно было считать совершенно обоснованным, в то время как Ада ограничилась ухаживаниями некого голландца с вечной трубкой в зубах, которые, впрочем, так ничем и не кончились.

Дария тогда уже наслаждалась прелестями брака, но летом, особенно за границей, не считала необходимым хранить мужу верность. Она много лет принимала таблетки, а на курсах при женской консультации научилась предохраняться и от венерических заболеваний. О мужчинах она предпочитала ничего не знать и им о себе не рассказывала, считая, что этим гарантирует отсутствие преследований, телефонных звонков, писем и сожалений. Интрижка, трах – и хватит, говорила Дария. Она держалась за мужа, но считала делом чести быть настолько современной и раскрепощённой, насколько это только позволял брачный договор.

И теперь, осторожно пытаясь выпутаться из-под руки молодого человека, обхватившей её за шею, Ада удовлетворённо подумала: «Я о нём ничего не знаю: откуда он родом, на каком языке говорит... Даже имени, не говоря уже о том, чем он занимается... И он ничего обо мне не знает».

Единственное, что он знала точно: незнакомец жил в этом же общежитии, а значит, с утра мог претендовать на какое-то «после», пусть и совсем короткое. Это её раздражало. Нужно найти способ с ним больше не встречаться. Будучи женщиной рациональной, ни о какой влюблённости Ада Бертран не думала. И о том, чтобы повторить опыт, – тоже, как бы странно это ни показалось читателю.

3

Два десятка участников конгресса из разных стран прибыли ещё накануне вечером, почти все со спутником или спутницей. Они остановились в одном общежитии, на лето избавившемся от студентов, ужинали вместе при свечах за длинными столами в огромной трапезной под великолепными готическими сводами, но никто так и не представил их друг другу. Буклет на стойке администратора сообщал лишь имена докладчиков, и без фотографий не было понятно, кто есть кто. Многие прикрепили на лацканы бейджики, но тусклое освещение не позволяло что-либо прочесть, если, конечно, совсем не уткнуться в собеседника носом.

Подруги безумно устали и растерянно озирались по сторонам. Никто не обращал на них внимания. Единственным знакомым Аде лицом оказался Дитер Хорландер из Виттембергского университета, крупнейший из ныне живущих специалистов по гомеровскому языку. Он сильно постарел с их последней встречи несколько лет назад на конгрессе классических филологов в Стамбуле. Одряхлел – вот более подходящее слово. Интересно, как он до сих пор путешествует, если и стоять-то не может, не опираясь на палку? Разве что его сопровождающая – медсестра. Во всяком случае, присутствие Хорландера немного успокоило Аду относительно серьёзности мероприятия.

А внимание Дарии привлекла очень юная и очень красивая девушка в