Должок кровью красен - Сергей Зверев

Валик Кучинский – тот самый ханыга в драном свитере, который Ивана у ресторана «Золотой петушок» встретил, – думать никогда не умел. Был он человеком глупым, но почитал себя умницей. А потому почитал, что за свои сорок пять лет нигде никогда не работал, но прожил не хуже, чем многие работающие. Нужен для этого ум? Нужен, считает Валик. Глупый в наше тяжелое время на халяву не протянет. Правда, халява достается Валентину за счет старухи-матери, у которой он почти всю пенсию отбирает. И за счет дагестанцев из Климовки, которым иногда помогает в их гнусном бизнесе (об этом речь впереди). И за счет любителей пива – теплыми летними вечерами ходит Кучинский по скверам нашего города, набивает сумку стеклотарой. А еще – за счет гнусного доносительства: лежит в кармане Кучинского удостоверение внештатного сотрудника УВД, которым он очень гордится. Стучит Валик, и исправно стучит. Но не на таких же, как сам, нищих сборщиков стеклотары. Сигнализирует он в основном на тех, кто хоть чуточку богаче его самого. На соседа, доцента институтского: репетиторством занимается, а налоги с доходов небось не платит! На знакомого, который на дачном участке нутрий разводит: антисанитарию устроил, дышать нечем!

Но не только на местных буржуев стучит Валик. Оперативно-поисковые альбомы за последние двадцать лет знает он почти наизусть: кого УГРО разыскивает, за что именно, кому какая статья вменяется…

…Проводил Кучинский взглядом Ивана, постоял, подумал – и к ближайшему таксофону.

– Алло, дежурная часть? Это Кучинский говорит. С Семеном Геннадьевичем соедините…

Майор Коноплев Семен Геннадьевич – замначальника ГУВД. Вот уже лет двадцать в милиции служит. Феноменальной памяти человек. Назовешь, бывало, ему какой-нибудь год, ну, 1994, к примеру, а он не задумываясь – мол, в этом году в нашем городе произошло четыре убийства, из которых раскрыто три, а одно списано в архив, двадцать восемь изнасилований, из которых раскрыты все, пятьдесят одна квартирная кража, из которых раскрыто сорок девять… И так далее.

– Да, Валик, слушаю.

– Семен Геннадьевич! Вы знаете, кого я только что встретил? – Валик взахлеб.

– Кого же?

– Ивана Зарубина! Стою, значит, у «Золотого петушка», и он навстречу…

– Да окстись ты! – товарищ майор раздраженно. – Что ты несешь? Какой на хуль Зарубин?! Он ведь уже сто лет как подох… И бумага на этот счет соответственная пришла.

– Он это был, точно говорю!

– А я те русским языком говорю: не мог ты Зарубина видеть. Помер он давно. Понимаешь – по-мер. А дело его давно в архив списано. Показалось тебе спьяну. Или кого-то похожего видел. Все, Кучинский, иди отсыпайся. Зайдешь ко мне завтра.

Повесил Валик трубку телефонную, нахохлился, как воробей перед ливнем. Обидно, что товарищ майор ему не верит. И решил он доказать товарищу майору: не ошибся он. Иван Зарубин это был. Тот самый…

9

Идет Иван в зал и видит: лежит на ковре тень рельефная. То ли творение скульптора-абстракциониста за дверью стоит, то ли пальма в кадке. Понимает Иван: не скульптура это вовсе и не растение домашнее. Такую тень только один предмет может отбрасывать: дурной мужик с топором в руках.

Дернул Зарубин половинку двери на себя и тут же обратно резко захлопнул. Матернулся кто-то из зала зло, глухой удар послышался, и уже спустя мгновение распласталось у входа то, что тень отбрасывало. Не ошибся Иван: так и есть, мужик. И топор рядом валяется.

– Ой!.. – Катя за сердце схватилась.

– Да ладно, Катюш, не ойкай.

Нагнулся Зарубин, поднял топор, осмотрел лезвие внимательно, в сторонку отложил. Затем мужика за плечо аккуратно тронул.

– Ну, здравствуй, хозяин. Давай знакомиться. Меня Иваном зовут.

И руку доброжелательно протянул.

Поднял мужик голову – морда распухшая, из носа кровища так и хлещет. Взглянул на гостя дико, хотел было какую-то мерзость сказать, да не сумел: столкнулся с таким взглядом тяжелым, что ничего ему не осталось, как руку в ответ протянуть.

– Коля я.

Утонула татуированная грабка в огромной руке.

– Что, Коля, дровишек решил на ночь поколоть?.. Ты уж извини, что я к вам так поздно. Иду мимо, смотрю – свет горит. Дай, думаю… – обернулся Зарубин к хозяйке: – Извини, Катюша, не к месту немного и не ко времени.

– Да что ты, Ваня! – всплеснула руками та.

– К Катьке моей, да? А зачем ночью? Хахаль? – окрысился Коля, в зеркало разбитую харю рассматривая.

– С Катюшей я вместе в школе учился, с первого по десятый за одной партой сидели. Может, она и рассказывала тебе про меня. Друзья мы с ней, – пояснил Иван таким тоном, что Коле больше никаких вопросов задавать не захотелось.

Подошла хозяйка, недавнему врагу руку великодушно протягивает.

– Ладно тебе, поругались – и будет. Вставай, умойся, майку другую надень, а то перед гостем неудобно.

И к Ивану:

– Где ж ты раньше-то был? Почему о себе знать не давал? Тут по городу лет десять назад слух пошел, будто умер ты!

Неожиданно Коля голос подал:

– Слышь, ты, коза драная… Так ты… это… того… отметить надо.

Понял Иван нехитрый подтекст. Поставил на колени чемоданчик, щелкнул замочками, литровую бутылку «Сибирской» достал.

– Ну давайте. За встречу…

10

За окнами рассвет все заметнее. Бутылка наполовину опустела. На столе – огурцы малосольные, капуста квашеная, тушенка армейская, хлеб бородинский. И два стакана всего. Третий уже чисто вымыт и на место поставлен. Коле-то много не надо – любой алкаш от двухсот граммов опохмела вырубается мгновенно. Вот и хозяин полчаса назад вырубился, спать ушел. А Катя за столом с гостем осталась…

Блестят Катины глаза от переизбытка эмоций. Смотрит она на Ивана и не верит, что это именно он. Немой вопрос в ее глазах читается: мол, сколько молчать можно, рассказывай!

Но не торопится гость. Основательный он человек, не может так сразу повествование начинать. А может быть, ждет предупредительно, что Катя о своей жизни первой рассказ поведет.

Смахнула хозяйка слезу.

– Ну что молчишь-то! Мы тебя тут уже давно похоронили! Что же ты раньше о себе знать не давал? Где был столько лет?

Вздохнул Зарубин.

– Ну, почему я уехал, ты знаешь.

– Да весь город только об этом убийстве и говорил!

– Ты-то хоть веришь, что не я застрелил Титова Валерку?

– Верю, – выдохнула хозяйка.

– Многие тогда в городе верили, а многие – нет. А главное – менты не верили. Подставили меня, вот что. Как оно тогда, в девяностом, вышло, помнишь? Поехали на рыбалку с ночевкой. Я, Валера Титов покойный, Петя Хомуталин, гнида комсомольская, и Миша Супрун, друг его. У бати моего, царство ему небесное, ружье было старое, двустволка. Ну, Хомуталин и уговорил ружьишко с собой взять: мол, может, дикую утку подстрелим, а если и нет, просто по банкам консервным постреляем. Я-то тогда молодой был и глупый – почему, думаю, и не взять? Наловили рыбки, наварили ухи. Выпили, как полагается. Мы с Хомуталиным в палатку спать завалились, а Супрун с Валерой Титовым на берег пошли. И ружьишко с собой прихватили. Слышу сквозь дрему – выстрел. Я-то и значения ему не придал: может, и впрямь уток стреляют, может, по банкам консервным. И заснул. Сколько спал, не помню: может – минуту, может – час. Просыпаюсь – нет Хомуталина в палатке. Я – на берег. Смотрю, Валерка лежит в кровище. Череп весь разворочен. Холодный уже. И никого поблизости. Только ружье мое рядом валяется.

– Бросили тебя дружки-то. – Катя кулаком голову подперла.

– Да какие они мне дружки! Мне только Валерка покойный другом был. А эти козлы… Навязались тогда с нами вместе идти. А я тогда добрый был, отказывать не умел. Ну а что дальше-то было, сама знаешь. Хомуталин следаку потом показания давал – полежал, мол, в палатке полчаса и ушел, ничего не знаю. Супрун говорит – мол, с Валерой покойным поругался и тоже в город свалил. Самое странное – батя-то мой покойный где-то за четверть часа до убийства Хомуталина видел, вот что… И не только батя. Да прикрыты эти скоты со всех сторон: один – комсомольский деятель, у другого все мусора прикормлены. Вот и получалось, что я своего друга грохнул. И ружьишко из моего дома, и «пальчики» мои на нем. И никому ничего не докажешь. И засудили бы меня тогда к «вышке» – уж Хомуталин с Супруном постарались бы. На хрена им человек, который репутацию может подпортить? Так что если б не ты да не Василий Захарьич, не гулять бы мне по белу свету. Спасибо, Катюша, за предупреждение, что меня менты «закрыть» собирались. Помнишь, как ты ко мне вечером прибежала и сказала, что меня назавтра в СИЗО заберут? Мол, изменение меры пресечения… Напились мы тогда с тобой с горя.

– Спасибо подруге Нинке, что проболталась. У нее тогда хахаль в прокуратуре работал, – перебила Катя, но почему-то слишком поспешно. – А где ты все это время скрывался?

– На следующее же утро, отоспавшись, к Василию Захарьичу побежал советоваться. Дал он мне один адресок егеря знакомого под Ханты-Мансийском. Письмецо ему накатал. Сел я на ночной поезд – и до Екатеринбурга. Оттуда – вертолетом в тайгу к егерю этому. Полное безлюдье, никакого регулярного сообщения – кто меня там искать станет?