БЕЗ НАЗВАНИЯ - Кирилл Маев

«Это плохо» – крикнул кто-то. «НУ И ДРЯНЬ» – сказала женщина за барной стойкой.

Все начали кидать, кидать и кидать..

– Это было неплохо! – сказала она.

– Что?

Мы сидели за барной стойкой, бармен подал два стакана пива. Женщины и прочих странных людей не было.

– Мне кажется, ты неплохо сыграл.

– Клавиши запали..

– Да? Я не заметила, вроде все хорошо прошло.

– Нет? В конце, я ничего вообще не мог сделать.

– Ты в конце очень здорово играл, что ты.

– Молодец, нормально вышло, – похлопал меня по плечу арт-директор.

Я огляделся – я все сыграл правильно? Все было хорошо? А как же эти люди, и клавиши..

– Слушай, тебе понравилось? – спросил я у нее.

– Мне кажется, неплохо.

– Неплохо? То есть ты бы такое слушать не стала?

– Нет, красивые мелодии, правда.

– Ты как будто чего-то недоговариваешь..

– Пойдем домой?

– К нам домой?

Она улыбнулась.

– Пойдем, ты какой-то странный сегодня.

Мы спускаемся в метро. Едем. Она ложится мне на плечо и засыпает. Я тоже засыпаю.

Потом просыпаюсь – поезд все едет. Ее рядом нет. Напротив меня сидит пожилой мужчина.

Поезд едет очень быстро.

12

Полиция пришла во вторник. Странные они какие-то, как будто ненастоящие.

– Помните, мы завтра идем в одно место.

– Это прекрасное место, – отвечаю, – вам понравится.

– Нам в любом случае понравится.

Я снова вспоминал ее – почему все так вышло? Когда что-то пошло не так? Мы спали в одной кровати, и даже если отворачивались к стенкам, то потом обязательно поворачивались. Вворачивались – друг в друга, и не отпускали. Видимо, этого мало? Или наоборот – много, а того, что мало – не видимо.

Хлопья на столе. Шоколадные? На улице ветер, холодный и мрачный, он опускает облака прямо к тебе в тарелку с молоком, где размокают твои хлопья. Я свои просто ем – запускаю руку в коробку и обратно.

Я жду весны.

Но проспекты не отдадут ее нам – они лишь сильнее пронизывают нас, обкрадывают своим холодом и одиночеством. Бескрайним одиночеством.

– Можно к вам?

Я отвлекаюсь. На пороге снова этот человек без руки. Только теперь он – с рукой.

– Опять вы? – удивляюсь.

– Я впервые у вас.

– Как интересно, а руку вы где нашли?

– При рождении оказалась на месте.

– Понимаю, понимаю.

Ни черта я не понимал. Но на всякий случай глазами искал нож или какой-то острый предмет. На всякий случай.

– К вам приходил мой брат.

– А не мой?

– Нет, мой.

– Продолжайте.

Он пододвинулся ближе.

– Вот у моего брата как раз и нет руки.

– Вы близнецы?

– Да, близнецы.

– Я так и думал – точное совпадение по гороскопу.

Он присел рядом со мной. Опасно, опасно – так близко я даже себя иногда не подпускаю.

– Хочу кое-что прояснить.

– Ладно.

Надо заметить, что близнецы они были – если это были братья – на самом деле. Я даже сначала подумал, что сошел с ума. Часто такие мысли приходят в голову к хорошим людям, а еще чаще бывает поздно – мысли пришли и прочно застряли, человека не спасти. Поэтому хороших людей все меньше.

– Мой брат не совсем здоров.

– Я видел.

– Нет-нет, я не про отсутствие руки, я про это, – тут он аккуратно постучал себя по голове.

– Намекаете вы на что-то странное.

– Намекаю.

– Продолжайте намекать.

Он продолжал.

– Постоянное место жительство моего брата – это психиатрическая лечебница, он болен, и серьезно.

– Насколько серьезно?

– Однажды он даже отрезал себе сам руку.

– И съел?

– Что?

– Нет-нет, продолжайте.

– Хорошо. В принципе, он не буйный – и нам даже иногда разрешают забирать его домой, это очень важно. Первое время он ведет себя очень спокойно и адекватно, но чем дольше остается у нас без лечения, тем больше начинает проявляться его недуг. Например, в этот раз мы даже не заметили, как он вышел из дома и, можно предположить, добрался до вас.

– Ох, он хорошенько добрался.

– ..и вероятно, не только до вас!

– Ужасно, ужасно.

– Хочу извиниться за все те неудобства, что он причинил вам, и попросить больше не контактировать с ним. Мы же – в свою очередь, будем вынуждены отправить его обратно в клинику, до следующего раза, до следующего..

– А записку он сам написал?

– Не знаю, о какой именно записке идет речь, но такое свойственно ему.

– Я так и думал.

– Вы умный молодой человек.

Потом он встал, еще раз извинился, и ушел. Я остался с тучами, городом и чувством опустошения. Печали – не светлой, заставляющей радоваться душу, но холодной и пожирающей.

Я хотел выбраться, я хотел бежать.

13

Мы спускаемся в метро. Едем. Она ложится мне на плечо и засыпает. Я тоже засыпаю. Просыпаюсь – поезд все едет. Ее рядом нет. Напротив меня сидит пожилой мужчина и ест утреннюю газету.

Поезд едет очень быстро.

Я смотрю, как он растерян. Напротив него этот старик – что он тут делает? Где я? Я же сижу там.

– Я помню, как вы играли.

– Вы?

– Да, это было здорово.

– Я вчера играл, верно.

– Нет, не вчера.

– Нет? Тогда который сейчас час?

– Тебе пора просыпаться.

– Просыпаться? Уже утро? О чем вы говорите?

– Просто пора просыпаться.

Все в комнате было в нотных листах. Ничего не мог с собой поделать – я слышал эту музыку, слышал, и она была прекрасна. Она мылась в ванной – вода бежала из крана.

– Слушай, ты не видела, где последняя часть? Я никак не могу ее найти, черт.

Она не отвечала. Шум воды становился все громче.

– Последняя часть, слушай.

У меня не получается ее дописать. Я пробую – все срывается. Я ее дописывал, и все нет. Эти пальцы..

Я подошел к ванной. Облупленная дверь, старая. Я постучал. Вода накрывала своим шумом. Все громче и громче. Этот гул..

Проспект рассекал меня на тысячи частей. Ветер в лицо. Знобит.

– Слушай, ты давно уже не отвечаешь, я хочу с тобой встретиться, – окликнул кто-то меня.

– Что? – крикнул я на ходу.

– Ты уже два месяца не выходишь на связь – друг мой, прошу, давай вечером сегодня встретимся?

– Нет, я не знаю.. может, я был занят работой.

– Тебя же уволили как полгода?

– Полгода? Не может быть, мне нужно подготовить бумаги к понедельнику.

– Послушай, да стой же ты! Что с пальцами?

14

Наступила среда. Утро было мутным, но я пытался вспомнить – хоть что-то, хоть где-то, ну или хотя бы день рождения Евы Браун. Она ела на день рождения торт?

– Мы пришли, – раздавались голоса за дверью.

– Вы молодцы.

– Может, мы войдем?

– Может, и войдете.

– Но что-то вы нас не впускаете.

– Нет, не впускаю.

Я быстро оделся, посмотрел в окно – разочарование. Солнце где-то было, я ловил отголоски тонких лучей, и пытался засунуть их внутрь себя, но ветер, пронизывающий щели окон, выбивал из меня остатки тепла. Только мутность и безразличие.

– Честно говоря, последние события говорят о том, что мне глупо вам что-либо показывать.

– Показывайте.

– Понимаете, тот человек – он был просто сумасшедший! И никто ничего у него не воровал.

– Не понимаем, о чем идет речь.

– Нет?

Мы идем к его дому. Идем, идем. Как-то глупо это со стороны выглядит. Еще и позавтракать не успел. Надо рассказать им про близнецов, надо все им рассказать, пока не поздно.

– Сейчас расскажу.

– Не надо нам ничего рассказывать, – отвечают они.

– Это правдивая история!

– Нет, не правдивая.

Мы идем десять, двадцать минут. Потом тридцать. Странные переулки, странные люди в переулках, меня путает, ведет не туда, где-то здесь большие панорамные окна, а за ними – прекрасные звуки рояля, а за ними – море, солнечное море с теплым песком и беззаботностью. Мы с ней – на этом песке, вдвоем, юны, счастливы.

И нет ничего прекраснее, и нет ничего.

В конечном итоге мы сворачиваем на нужную улицу, поворачиваем еще на одну и..

..и оказываемся снова у моего дома.

– Пришли? – спрашивают.

– Если честно, я не понимаю, как так получилось.

– Вы уверены, что правильно шли?

– Когда шел, был уверен, что правильно.

– Это же ваш дом?

– Ну, не целиком..

– Ну, и не целиком, да.

Кажется, они все в сговоре. Пытаются меня одурачить. Обмануть – как и все вокруг, как и все человечество. Ложь, ложь, вокруг сплошной обман. Ох, я помню, это все началось еще с тебя – сука – я помню, и твое сиреневое платье, и волосы, и глаза – ты просто дрянь.

Лишь это слово способно обидеть.

– Знаете, – говорю я полиции, – мне надо связаться с тем человеком, с настоящим, у которого две руки.

– Две руки?

– Просто поверьте, я и сам хочу понять, что происходит!

– Мы сами с вами позже свяжемся.

Они уходят, ухмыляясь, а мне не смешно. Мне страшно. Окна трясутся от ветра. Меня трясет.

15

– Тебя же уволили как полгода?