Рокировки - Борис Крумов

Первым предложил собираться Тоди. Он хорошо выпил, хотя раньше, я заметил, не позволял себе больше двух глотков. Вечером у него были какие-то дела, и он хотел перед этим отдохнуть. Он сказал, что возьмет Краси и Тони, а я возвратился один, о чем, конечно, не сожалел.

Кажется, думал я, количество людей, охраняющих мое спокойствие, увеличивается. Только никакое спокойствие меня в городе не ожидало. Наоборот, все больше и больше работы. И все больше внеплановой. Она началась с того, к чему довольно часто прибегают мои коллеги: я наклеил не только усы, но и бороду и постарался переодеться так, чтобы и мать родная меня не узнала.

Только эти перевоплощения, о которых я избегаю говорить на работе, дали повод моим коллегам прилепить мне прозвище Наш Шерлок.

Я обошел несколько заведений и в конце концов в ресторане «Балкан» увидел Краси с каким-то иностранцем — очень смуглым, лысоватым, с большим горбатым носом. Этот господин не был в возрасте ее отца, но и сверстником не был. Я нашел столик в укромном уголке, заказал себе ужин. Мой взгляд был направлен не столько на Краси, сколько на вход. Сегодня Тоди велел ей не опаздывать, а она явно задерживалась. За столом, где сидели Краси с иностранцем, не было больше места — стол и приборы для двоих.

Они разговаривали, точно давние знакомые. По всей вероятности, на международном языке любви, для которого не существует барьеров. Было похоже, что они владеют им не очень хорошо. Поэтому и прибегали к помощи английских, французских и арабских слов, а также к большому количеству выразительных жестов и еще более выразительных взглядов.

Нельзя сказать, что они форсировали ужин, но ели так, будто им предстояла поездка и они боялись опоздать на самолет.

Вслед за ними из ресторана вышел и я. На улице они сели в такси. У меня не было необходимости их преследовать. Я записал номер машины. Этого было достаточно.

От этой пары издалека попахивало уличной любовью и долларами. Что делать, каждый зарабатывает в соответствии со своими понятиями. И исходя из перспектив, которые видятся ему в снах. Потом, конечно, люди расплачиваются за свои иллюзии. От расплаты не уйдешь. И платить приходится по самой высокой цене. Как за всякий самообман.

Покусывая мундштук своей пустой трубки и раздумывая, ехать мне или подождать, я увидел на противоположном тротуаре Тоди. Оттуда он наблюдал за Краси с иностранцем, затем направился в бар, чтобы подождать их и выпить чего-нибудь. Пускай себе пьет. Мне необходимо отдохнуть, так как завтра у меня начинается новая работа. Конечно, мелкие это хлопоты — собирать сведения о моих новых знакомых, но именно мелкие хлопоты и отнимают больше всего времени.

6

На следующий день после нескольких телефонных разговоров и посещений я уже знал, что накануне такси доставило Краси и иностранца на квартиру, принадлежащую Тодору Михневу, что квартира эта — холостяцкая обитель, что Краси живет по другому адресу. У участкового милиционера и в районном отделении внутренних дел никаких претензий к Михневу не было.

Мне захотелось поглядеть на всю четверку, но в баре я нашел только Тони. Как всегда сдержанный, сосредоточенный, он уже заказал водку и так пристально ее изучал, что заметил меня, лишь когда я сел рядом. Он явно удивился моему появлению, однако поспешил любезно улыбнуться.

— Как дела?

— Нормально.

Я смотрел на него и думал: знает ли он, как проводит вечера его невеста? Ничего удивительного, если и знает. Но едва ли с его согласия девица развлекает иностранцев. Во всяком случае, вероятно, он все же догадывается, где и как проводит Красимира свое время. Терпит, бедняга. Нет, не понимаю я этих современных ребят, совсем не понимаю.

Мимо стола прошмыгнула официантка. Я попытался ее остановить, но тщетно: она удалилась, независимо крутя задом.

— Подойдет и к нам, — успокоил меня Тони. — Обслужит иностранцев и подойдет. Бате Велко, задумывался ли ты, как зарождается проституция в обычной туристской стране?

— Я ничего не знаю об этой официантке и потому не стал бы о ней судить так строго.

— Это потому, что мы привыкли называть проститутками только тех девушек, которые ищут «клиентов» на тротуаре в больших городах капиталистического мира.

Я не нашелся, что ответить. Или, точнее, ждал продолжения, но Тони махнул рукой и замолчал. Наверное, жалел, что затеял этот разговор с человеком из милиции, ведь такому всего не скажешь.

Я спросил:

— Пишешь что-нибудь о проституции?

— А думаешь, не пора написать? Время идет вперед, нынче эта проблема обросла массой новых деталей. Ты слышал, конечно, как какой-нибудь молодец хвастает, что уложил в постель женщину. Но ты наверняка не слышал, к примеру, как беседуют мои сверстницы: «Уложила его?» — «А как же иначе!» Студентки, понимаешь ли. Выпускницы. Устроились на хорошую работу, потому что в свое время успели «уложить» стареющего ловеласа, от которого зависело их распределение… Это разве не проституция?

У меня просто-таки язык чесался спросить: а Дашка и твоя Краси — кого и ради чего «укладывают»?

Но не спросил. Пусть выскажется, думал я, вяло возражая:

— Отдельные случаи, верно, бывают, однако чтобы делать обобщения…

— Ага, боишься назвать вещи своими именами!

— Не боюсь, однако надо изучать их, чтобы иметь право на такие категорические заявления.

— Я и изучаю. Вот тебе еще пример: мужья подсовывают своих жен начальникам, от которых зависит их зарплата. По-твоему, что это?

— В каждом обществе есть отдельные беспринципные люди, от них всего можно ожидать.

— Опять — отдельные? Вот и изучай явления, классифицируй… Кто это напечатает?

— Нет, правда, ты что-то написал на эту тему? — спросил я серьезно.

— Через день-два выйдет мой очерк. Надеюсь, произведет впечатление.

— И на каком пороке ты сосредоточил свой огонь?

— Есть один, старый как мир, — властолюбие.

— Проблема, что и говорить. Надеюсь, тебе удастся ее поднять.

— Надеюсь, очерк тебе понравится, — ответил Тони.

Он смотрел на вход — наверное, ожидал своих приятелей, а они не появлялись, и он нервничал: грыз ногти, точно неврастеник. Раньше я за ним этого не замечал.

— Ты трудяга, — похвалил я его, желая ободрить.

— Одним трудолюбием сейчас ничего не достигнешь, — сказал Тони. — Мой отец преподаватель. Исключительно работоспособный человек, на десять голов умнее, чем его окружение. А уйдет на пенсию как простой сельский учитель.

— Но, может, труд приносит ему удовлетворение?

— Вот в этом-то и дело. Его самодовольство отравляет жизнь моей матери. Она — другой человеческий тип. Я рад, что унаследовал кое-что от нее: никогда не останавливайся на достигнутом!

— Что имеешь или чего достиг?

— Это одно и то же.

— Не согласен с тобой…

Он прервал меня:

— Какие бы аргументы ты ни приводил, у меня есть принцип: если бездарные сынки какого-нибудь шефа занимают высокие должности, почему бы мне не быть выше их? Все говорят, что я перспективный автор. Источник моей энергии — честолюбие, и я не стыжусь этого. Человек без честолюбия — живой труп.

— Ты что, недоволен местом, которое занимаешь?

— Пока доволен. А в дальнейшем успехи будут зависеть от поддержки авторитетного лица. Никто не взлетит на высокую орбиту без ракеты-носителя.

Я попытался возразить, но он снова меня перебил:

— Только не учи меня, пожалуйста, и не агитируй. Я знаю, как решаются подобные вопросы.

— Ты получил назначение в центральную газету прямо из университета. Без всякого блата. Потому что в тебе увидели перспективного журналиста.

— Да, но знаешь ли ты, сколько сил и энергии мне это стоило?

— Только поэтому ты и будешь непоколебим.

— Именно здесь ты и ошибаешься!

Он посмотрел на дверь, и лицо его вытянулось: на пороге стояла бледная, всхлипывающая Дашка.

Тони вскочил, девушка уткнулась ему лицом в грудь и разрыдалась. Следом вошел Тоди, молча мне кивнул. Тони смотрел на него вопрошающе.

— Из «Пироговки» звонили хозяйке Краси, — начал Тоди, — та позвонила Дашке… в общем, Краси умерла.

— Что?! — закричал Тони, выпуская Дашку из своих объятий.

Я поднялся и подошел к Тоди, ошеломленный страшным его сообщением.

— Врач сказал, отравление. Грибами.

— Грибами? — переспросил Тони и резко повернулся ко мне. — Вчера. Твоими грибами!

Тони сел, рядом с ним плюхнулась на стул Дашка, все так же безутешно рыдающая.

Сидящие за соседними столиками стали на нас поглядывать.

— Где она сейчас? — спросил я Тоди.

Пожав плечами, он объяснил:

— Врач спрашивал о ее родителях, да они ведь в деревне. У Краси здесь брат, но хозяйка не знает его адреса.