Рокировки - Борис Крумов

Не знаю, волновался ли он. Меня же все время трясло, точно новичка. Барыш большой, думал я, когда шел домой. Но это ли большой удар, который гарантирует мне будущее, чтобы не было нужды рисковать и в дальнейшем? Потому что какими бы отличными ни были мы мастерами, совершенства в таком деле не бывает. А снова в тюрьму неохота. Ну никак нельзя, ну никак не полезно для здоровья.

Все прошло блестяще, а я уж было раскис. Я слышал, подобные настроения охватывают моих коллег, когда они чувствуют, что стареют. Но меня-то, в мои двадцать восемь, это пока не должно касаться.

Я вернулся домой в полночь, спать не хотелось. Запихнув в целлофановый пакет парик, усы и бороду, спрятал его в поленницу дров и двинул в бар «Орфей». Захотелось чего-нибудь крепкого, чтобы забалдеть. Рени бы увидеть. Ее смена до четырех часов. Пока она работает, мы и словом не обмолвимся, только взглядами обмениваемся. А потом, может, мне повезет…

9

Тоди побывал у меня дома дня через три. Узнав от матери, что он меня разыскивал, я побежал к нему.

В холле было накурено — или сам остервенело курил, или гости у него были. Стоял запах одного сорта табака — на столике лежала пачка «Вента». Он мусолит эту вонючую траву. Затянулся раз-другой — и сигарета сгорела.

— Что, на хвост садятся?

— Певец еще не вернулся с побережья. У нас другие неприятности. — Тоди придвинул ко мне пачку с сигаретами. — Несколько дней назад Хантов возил нас за грибами. После этого пикника Краси умерла. Доктора сказали, отравилась грибами.

— А кто это сделал?

— Может, это случайность, только обвинение падет на Хантова. Он один собирал грибы, он предложил их испечь, он угощал. Вчера он был на квартире у Дашки. Когда выходил из дома, кто-то его стукнул по голове.

— Ты?

— У меня — железное алиби.

— Тогда кто?

— Не знаю. В отделении милиции он был без сознания, а ожил ли в больнице — узнаем. Если не дал дуба, ему предъявят обвинение в отравлении. Думаю, на днях меня будут разыскивать из милиции. Станут расспрашивать.

— Удобный случай утопить его.

— У меня нет нужды особенно стараться, он сам себя утопил.

Я помолчал. Что-то мне было неясно в этой истории, и я спросил:

— Ты знаешь, кто ему врезал?

— Догадываюсь. Но подожди, пока я проверю. Тогда скажу.

— Откуда знаешь, что Хантов был без сознания?

— Не будь слишком любопытным. Запомни, у Тоди развитый слух и всевидящее око. А сейчас о деле, из-за которого я тебя искал. Дашка раскисла. Когда ее вызовут в милицию, она может сказать такое, о чем надо молчать. Поэтому было бы неплохо прогуляться тебе с ней к морю. Дней на десять, не больше.

— А почему вчера и сегодня вас не искали?

— Потому что только Хантов и может что-нибудь о нас рассказать, а он, скорее всего, даст дуба. Он пришел в себя. Пока доктора не разрешают ему говорить. Через день-два начнут копаться в этой истории, и в первую очередь вызовут меня или Дашку.

— Если ее не будет дома, могут подумать, что она скрывается. И тогда уже точно подозрение падет на нее.

— Вряд ли. У нее не было оснований отравить свою подружку.

Телефон на столике под окном зазвонил. Не вставая, Тоди повернулся, взял трубку. В тишине комнаты хорошо был слышен голос иностранца, который спрашивал мистера Михнева. «Уж не ты ли — мистер?» — так и подмывало меня спросить (хорошо, что я промолчал). Тоди, выслушав его, прервал так холодно, как умеют только продавщицы в магазине:

— Нет.

Иностранец снова повторил свою просьбу.

— Я же вам ответил: нет никакой возможности.

Тоди нахмурился, этот звонок подпортил ему настроение.

Я спросил:

— Почему Дашке не поехать одной?

— Дашка раскисла. Если утром куда-нибудь поедет, я не поручусь, что вечером она возвратится. Поэтому я бы хотел, чтобы ты побыл с ней, пока она не возьмет себя в руки.

— А если я ее возьму в руки?

— Ты едешь на работу, а не играть в любовь под шум волн.

— Она твоя киска, а я буду ее прогуливать да улучшать ей настроение? И при этом — не трогать ее?

— Если сама откроет тебе объятия — ваше дело. Я с ней и был-то всего раз.

— Если эта кукла не твоя подружка, то кто она тебе? Вытаскивает кошельки в трамваях и магазинах? Или сбывает товар?

— У нас с ней особые отношения. Когда-нибудь объясню.

Телефон зазвонил снова. Тоди поднял трубку и тут же опустил ее. Как ни старался выглядеть спокойным, он все-таки очень нервничал.

— Мне трудно играть роль, которую ты мне определил.

— Понятно. Ты не сомневайся, все будет о’кей. Надо выехать либо сегодня вечером, либо завтра утром. Самолетом, поездом — как хотите. Вот тебе деньги на расходы. На двоих.

Возле телефона лежал черный чемоданчик — дипломат. Таких в продаже не было, когда я сел в тюрьму, а сейчас, гляжу, и плотники носят в них свой инструмент. Из чемоданчика этого Тоди достал пачку купюр по десять левов — совсем как в банке, перетянута ленточкой, целая тысяча.

— Хватит?

Я кивнул.

Тоди отвернулся, закрывая чемоданчик, и я мельком увидел пакетики, похожие на пачки денег, но точно не скажу, что это и вправду были деньги.

— Это твоя доля от товара, который сбыл золотых дел мастер, — сказал Тоди, поворачиваясь ко мне. — Окончательно рассчитаемся, когда он продаст все.

И подал мне еще пачку, на этот раз двадцатилевовых купюр.

Неплохо, подумал я, однако, если чемодан набит деньгами, как банковская касса, неужто моя доля так мала? А если эти пачки — от других ударов, неужто этот парень настолько неосторожен, что держит их у себя в гостиной?

— Езжайте на Солнечный берег. Там сейчас мало народа. Остановишься в одной гостинице, она — в другой. Питаться будете вместе, но заведения меняйте.

— К чему такая конспирация?

— Пойми, дело серьезное. Если бы я не был под наблюдением, неужели думаешь, я стал бы у тебя просить помощи? Дашка в курсе многого, о чем в милиции знать не должны. Сейчас, когда на ней шапка горит, она и начнет давать показания тут же, чуть только ее попросят назвать имя и дату рождения.

— Чего ж ты связался с этой трепушкой?

— Она не была трепушкой, но смерть Краси очень ее расстроила, я вынужден был даже ее побить… У нее на лице и на шее следы, и потому ей надо уехать, пока все не пройдет. И знаешь что еще?..

Тоди замолчал, глядя на меня исподлобья. Я и сам наглый, но его взгляд с трудом выдержал.

— Как-нибудь прогуляетесь по берегу моря, — продолжал Тоди. — В тихом, безлюдном месте, среди скал. Там ведь очень просто можно поскользнуться, на высокой скале…

— Ты для этого меня посылаешь?!

— Жора, не горячись. Я говорю, если тебе представится возможность. А такую возможность ты там всегда найдешь. Если мы хотим настоящего, большого успеха, вокруг нас все должно быть чисто.

— Чисто? Да ведь это — грубая работа!

— Зависит от того, как ты ее провернешь. От меня благодарность. Я человек щедрый, Жора, очень щедрый. Если ты этого не понял, скоро поймешь.

— А почему ты сам-то не хочешь прокатиться на море?

— Если я уеду и меня начнет искать милиция, подумают, что я скрываюсь. А ты ведь еще не вполне насладился свободой, верно?

Он был прав, но все равно настороженность у меня не исчезла, хоть я и начинал понимать, что, должно быть, он играет чисто.

Кто-то позвонил в дверь. Тоди молча смотрел на дверь, слушая, а когда позвонили второй раз, встал. Дверь, которая вела в коридор, была стеклянной, и сквозь нее мне виден был его силуэт.

— Двадцать левов за каблук, — послышался женский голос.

Тоди полез в задний карман брюк, достал бумажник.

Приподнявшись, я открыл черный чемоданчик. Пачек внутри было раз в пять больше, чем тех, которые я запихнул во внутренний карман своего пиджака. Не верилось, что Тоди меня разыгрывает, но тогда откуда у него столько денег! Если это не выручка за безделушки певца, значит, Тоди работает не только со мной. Или же не отдает всей доли, которая мне положена.

Почувствовав, что начинаю нервничать, я закурил сигарету. Не из вонючей травы, а свои, болгарские.

Тоди возвратился и, не садясь, сказал:

— Пойдем к Дашке.

По дороге мы не разговаривали. Тоди шел, глядя прямо перед собой. Я шарил глазами по сторонам, но ничто не радовало меня так, как в предыдущие дни. Я не видел ни улиц, ни домов, ни деревьев — пустынный морской берег стоял перед глазами, вздымались огромные волны да изредка слышались крики чаек…

Возле старого трехэтажного дома Тоди остановился, опасливо посмотрел в обе стороны улицы и только тогда вошел в подъезд. Мы поднялись на чердак, Тоди трижды нажал на кнопку звонка. Послышались шаги и скрежет ключа. Тоди тотчас же шагнул через порог, я последовал за ним в тесный коридор с голыми стенами, откуда две Двери вели, верно, в комнату и в туалет. Дашка стояла в пеньюаре поверх ночнушки, ладонью приглаживая непричесанные волосы. На лице — никаких следов побоев, а того, что на шее, я не видел: вокруг шеи повязан был голубой шарфик.