Тайна без точки - Альбина Коновалова

– Почему средства массовой информации искажают обстановку? – Анатолий Сафонов.

– Мы не можем регулировать этот поток. Старайтесь черпать информацию из РТР, как наиболее достоверного канала.

– Где наши водолазы, которые могут работать на большой глубине? – Анатолий Сафонов.

– Подготовленные водолазы могут работать на глубине 60 метров.

– Так сыгралась ли аварийная тревога? – Татьяна Фесак.

– Этого мы не знаем.

Вероятно, задача стояла такая: успокоить людей. Иначе зачем же так бессовестно врать, что самим не верится, это я сейчас не про Касьянова. Например, некоторые офицеры рассказывали, что точно известно, что с лодкой налажена связь, что туда подается не только воздух, но даже и питание. Какой смысл называть их фамилии, если даже телевидение говорило то же самое. Это означает, что фальсифицированная информация распространялась по официальным каналам.

– На лодку подается питание? – удивлялись бывалые подводники. – Этого не может быть.

– Ну, воздух…

Контр-адмирал Северного флота Александр Дьяконов рассказал о подготовке госпитального судна «Свирь».

«Свирь» вселяла надежду. Психологическая подоплека понятна: раз готовят госпитальное судно, значит, есть кого спасать, значит, спасают. На самом деле «Свирь» выполняла роль гостиницы и роль отвлекающего средства – ну скажем, как пиявки. Никому не приходило в голову, почему же госпитальное судно болтается возле североморских причалов? Почему не уходит к месту трагедии?

В среде родственников господствовало мнение, что военные знают больше, чем говорят. Сами военные, отвечавшие «за порядок», умело поддерживали это мнение.

17 августа паники еще не было. Еще жила надежда – на ней крепилась жизнь, от нее брались силы.

Но длительное ожидание уже истощило нервы людей. Если кто-то там, за кадром просчитывал обстановку, режиссировал события – а на флоте сидят умельцы подобных дел – то не передержал ли он кадр? Правильно ли рассчитал дозу лжи?

Следующий день резко отличался по своей эмоциональной окраске.

Шел шестой день, как «Курск» лег на дно. В этот день по официальной версии прекратились стуки.

Раскрученная лента времени

18 августа

Время правды уже ушло. Ложь, произнесенная даже во имя спасения, затягивает, как глубокий омут.

Тогда я мечтала забыть этот день – день страстного ожидания истины. Смутный. Внешне спокойный, даже вялый. Настораживала чуткая, безнадежная, чуть ропчущая тишина. В психике женщин произошли две сшибки, словно мчавшаяся река натолкнулась на кручу. Затянувшаяся и ничем не подкрепленная надежда стала удавкой. Теперь они хотели лишь правды. Может, жестокой.

Но время правды ушло не вчера, а шесть дней назад.

Утро ясное. День теплый. Из автобуса выходит мама каплея Сережи Садиленко. Широкая юбка, шерстяная кофта, которые так любят русские женщины из-за практичности. На ногах – тапочки, простые домашние тапочки. Я провожала ее до гостиницы. Мы говорили о погоде, об урожаях на Украине, где она жила и о наших северных делах. О лодке, конечно. Она была спокойна. Она не верила, что их могут не спасать… Здравый крестьянский смысл женщины от народа даже представить не мог такую правду.

– Антонина Петровна? Куда я Вас веду?

– Куд а?

– К Олечке Бондаренко, – отвечаю. – Она приходила накануне и просила, чтобы вы, когда прибудете, остановились только у нее.

– А-а, знаю, Сережа дружит с ее мужем? – легко отзывается она.

По дороге встречаем каплея Костю Коробкова с АПЛ «Кострома» – ни Сережи Садиленко, ни его мамы он не знает.

– Я сам отведу Антонину Петровну, – говорит он. – И сам принесу ее вещи из гостиницы.

Такое время, такие люди. Удивительное единство рождалось в сердцах людей! И какие, напротив, жестокие распри уже тогда зрели в недрах оргкомитета!

Пройдет еще два долгих дня, и лицо Антонины Петровны Садиленко почернеет от горя. Отчаянье заставит броситься несчастную женщину с кулаками на вице-премьера Илью Клебанова.

А я возвращаюсь в Дом офицеров и в коридоре слышу отчаянный крик. Этот день начинает склоняться к своему мрачному закату.

– Ответьте мне, ответьте, – кричит Наташа Козадерова на Михаила Онищук. – Скажите мне точно, жив мой муж или нет? – она захлебывается в истерике.

Ее ярость, кажется, готова убить всякого, она плещется из глаз, перехлестывает дыхание. Миша обнимает отчаявшуюся женщину, и она сникает. Военным в штабе приходится особенно нелегко. Были случаи, когда заходили посторонние люди и бросались с кулаками на офицеров, обвиняя их в гибели корабля.

– Я ненавижу всех военных! – скажет позднее жена одного из погибших. Наташа убегает, а мы с Людмилой Мироновой идем домой к мичману Владимиру Козадерову. Дверь открыта настежь, на лестнице слышен детский плач. Две девочки – годовалая Алена и шестилетняя Юля, голодные.

Наташа ушла утром и не вернулась домой ни вечером, ни на следующий день. Мы попросили соседку приглядеть за детьми и занялись организацией круглосуточного детского сада. Дело это не такое простое – в гарнизоне детские сады летом не работают, воспитатели в отпусках.

В этот день и произошло то знаменитое собрание, слухи о котором облетели весь мир. Достоверных же сведений в печать просочилось немного, так как журналистов в зале не было – во всяком случае, во второй половине действия. Их выгнали участники собрания, когда события стали развиваться по неожиданному сценарию.

В зале не было ни стола, ни стульев. Была сцена, но на нее никто не вошел – представители власти стояли внизу, перед первым рядом. Слева направо в следующем порядке: вице-премьер страны Илья Клебанов, Главнокомандующий ВМФ адмирал Владимир Куроедов, начальник ВР Российского флота вице-адмирал Валерий Касьянов, бывший губернатор Курской области и друг нашей дивизии Александр Руцкой и губернатор Мурманской области Юрий Евдокимов.

Жестким решительным и несколько монотонным голосом Илья Клебанов докладывает обстановку. Как только он произнес роковую фразу:

– В воскресенье норвежские водолазы начнут работы… Напомню, что в воскресенье уже будет 21 августа, со дня трагедии пройдет 9 дней.

– Почему так поздно? Как не стыдно? – раздался выкрик с места.

– Так вот, – твердо продолжил Клебанов, видимо, надеясь на силовые методы.

Ничего не произошло. Словно мягкий шелест пролетел по залу и все изменил. Это сразу почувствовали все, но внешне ничего не произошло.

Тихо, без всхлипа начала терять сознание девушка в короткой куртке – это Люда Ефремова.

– Мы дали согласие на операцию в понедельник, – продолжает Клебанов. – Со среды до четверга норвежцы перегружали спасательную лодку.

Напомню по числам: понедельник – 15 августа, 17 – 18 – среда и четверг.

Надежда Павловна Тылик поднялась, словно хотела что-то спросить.

Пытается что-то сказать, но вдруг голос ее срывается на крик и звенит высоким фальцетом:

– Сволочи вы! Я на весь мир скажу, кто вы такие! Она и сказала на весь мир.

– Зачем я его растила? – кричала Надежда. – У вас есть дети? О-о, зачем? К Надежде тянутся руки со всех сторон, ее обнимают десятки людей сразу. Она кричит – и столько в этом крике отчаяния и боли! И тогда медсестра со шприцем прокалывает черную ткань плаща и делает укол женщине. Этот снимок облетел весь мир, газеты писали, что женщине сделали укол наркотика против ее воли. Это верно лишь отчасти: укол был успокоительным.

И тогда зал взорвался. Начался невообразимый хаос. Со всех концов зала к Надежде бегут журналисты, их оказалось много. Как коршуны на легкую добычу, они снимают Надежду крупным планом – со спины, с боков. И шприц – вот сенсационная удача!

Я сама журналист, и я понимаю, что такие снимки обнажают суть вещей, меняют мир, становятся уравновешивающей силой для чиновников и правительств. Но в тот момент профессиональный цинизм журналистов, которые откровенно радовались удаче, стал бомбой.

По залу пробегает легкий ветерок безумия. Словно спящих женщин разбудил этот крик матери. Стоны. Истерики. Обмороки. Офицеры, аккуратно распределенные по всему залу, подхватывают падающих женщин. Их спокойствие в какой-то мере уравновешивало ситуацию. Медсестры делают уколы, на ходу распечатывая шприцы. Горы упаковок вырастают на стульях. Одних женщин уносят, других отпаивают лекарствами на месте.

В зал вбегают крепкие ребята в камуфляжной форме (вероятно, омоновцы) и выгоняют журналистов. Дело завершают родственники. Журналисты бегут с поля боя, снимая на ходу. Офицеры участия в этой расправе не принимали. Один телеоператор пробирается к проходу, держа камеру внизу. Брат Сережи Садиленко бросился к нему.

– Я не снимаю! – успел крикнуть оператор, но его пинками заставили покинуть зал.

На клубных сиденьях – нелепые горки упаковок от шприцев, поредевшие ряды. Рядом со мной останавливается контр-адмирал Михаил Кузнецов – по его прыгающим губам я понимаю, что он что-то говорит, я ничего не слышу. Еще большую нервозность вносят женщины, снующие около горя! В штабе таких, к сожалению, оказалось много, но дифирамбов им не спою! Во время общей истерики они сами впадали в панику, хватали родственников за плечи, трясли их, тряслись сами. Какие уж тут слова поддержки!