Старцы и предсказатели Оптиной пустыни - Елена Филякова

16 октября 1988 года – обретение святых мощей старца Иосифа.

16 ноября 1988 года – чудо мироточения икон Казанской Божьей Матери и преподобного Амвросия Оптинского в канун первой годовщины возвращения обители церкви, во время всенощного бдения.

16 июля 1989 года – перенесение в Оптину пустынь святых мощей старца Нектария.

1 февраля 1990 года – возвращение Оптиной пустыни Иоанно-Предтеченского скита.

18 марта 1990 года – освящение скитского храма в честь святого Иоанна Предтечи.

26 декабря 1994 года – вскрытие гробниц и обретение святых мощей старцев Моисея и Антония, погребенных под спудом в Казанском соборе.

14 февраля 1995 года – вскрытие гробницы и обретение святых мощей старца Исаакия I, погребенного под спудом в Казанском соборе.

26—27 июля 1996 года – канонизация в лике местночтимых святых Оптинских старцев: Льва, Макария, Моисея, Антония, Илариона, Исаакия I, Анатолия (Зерцалова), Иосифа, Варсонофия, Анатолия (Потапова), Нектария, Никона, Исаакия II с установлением общего Соборного празднования 11 (24) октября.

10 июля 1998 года – обретение мощей преподобных старцев: Амвросия, Льва, Макария, Илариона, Анатолия (Зерцалова), Варсонофия, Анатолия (Потапова).

23 октября 1998 года – перенесение новообретенных святых мощей семи преподобных старцев в храм-усыпальницу.

C 2000 года началось общецерковное почитание Собора оптинских старцев.

Приведет ли возрождение старых стен к возрождению былых великих традиций? Поживем – увидим. Старцы, во всяком случае, обещали.

Глава вторая

Возродивший Оптину

Моисей Оптинский

Преподобный схиархимандрит Моисей,

в миру Тимофей Иванович Путилов (15/28 января 1782 – 16/29 июня 1862)

Душевная польза одного человека вознаградит все наши труды.

Моисей Оптинский

Ровный неяркий свет лампад перед образами не освещал небольшую келью, быстро погружающуюся в сумерки. Уставший за день от бесконечных посетителей старца келейник неслышной тенью скользил по помещению, стараясь, не дай Бог, не потревожить больного игумена Моисея, который, кажется – слава тебе, Господи! – задремал. «Сколько же жизненных сил и веры в нем!» – не в первый раз подумал монах, глядя на своего игумена с уважением, к которому примешивались благоговение, восхищение и легкая зависть. «Грех завидовать», – сразу осудил себя монах и прислушался. Со стороны кушетки, на которой лежал игумен, доносился невнятный, еле слышный не то шепот, не то шелест.

– Батюшка? – тоже шепотом подал голос келейник, наклонясь к нему.

– Спроси, кто эта женщина? Что ей надо? Зачем она меня беспокоит? – ослабевший голос игумена звучал тихо, но настойчиво. Он порывался встать.

– Кто здесь? – громко и строго спросил келейник, выпрямляясь и внимательно оглядывая келью.

Уже совсем стемнело. Сумрак скрадывал привычные очертания предметов. Никто не отозвался. «Вот ведь люди, – с досадой подумал келейник, зажигая свечу. – С самого раннего утра сегодня нескончаемым потоком шли за благословением. У батюшки от болезни уже крест святой в руках не держится, с обедни с ним рядом стоял, придерживал крест-то. И опять же одному из посетителей батюшка сказал нынче, что в воскресенье надеется быть в церкви. Тот, разумеется, удивился, я тоже. Мы батюшке – в два голоса, что по слабости здоровья ему служить никак нельзя, а батюшка в ответ: „Служить нельзя, а быть можно". Да-а-а, – задумчиво покачал головой монах и продолжил свою мысль. – Только что последнего посетителя отпустили, всех желающих батюшка принял. Ночь на дворе! Неужели вошел кто-то, а я не заметил?»

Монах поднял свечу и снова осмотрелся. Никого. «Бредит, наверное», – с тревогой подумал он, склоняясь над старцем. На него с осунувшегося и изможденного недугом лица пристально смотрели уставшие глаза. Взгляд их был тверд и осмыслен. Вдруг в них снова мелькнуло беспокойство.

– Узнал? – выдохнул старец.

– Здесь нет никакой женщины, – растеряно пробормотал монах.

– Там, – неопределенно взмахнул рукой игумен и прикрыл глаза.

Келейник пожал плечами и на всякий случай выглянул в прихожую. Тихо и пусто. Он вышел на крыльцо. На дорожке перед домом стояла немолодая, скромно одетая женщина, сжимая в руках образок, подаренный ей сегодня старцем Моисеем. Она пребывала в явной растерянности. Увидев вышедшего монаха, встрепенулась, так и потянулась к нему.

– Чем могу быть полезен? – келейник спустился к ней с крыльца.

– Вот, – женщина разжала руку, в неровном пламени свечи блеснул образок. – Батюшка меня образком благословил. А я, дура старая, от радости и умиления о сыне совсем забыла. Мне бы и для него образок получить с благословением батюшки. И войти не решаюсь – поздно уже, и уйти не могу – о сыне вспомню, ноги не идут.

– Подождите здесь. Келейник в два шага преодолел крыльцо, торопливо прошел в келью, выбрал из коробки образок.

– Благословите, батюшка, сына благочестивой рабы Божьей, – склонился он над игуменом.

Старец медленно благословил образок, его рука обессилено упала на грудь.

– Вот теперь я спокоен, – облегченно прошептал он и впал в забытье.

В начале 1862 года настоятель Оптиной пустыни Моисей разменял девятый десяток. Солидный возраст, мало кому удается подойти к этому рубежу без груза болезней. Не удалось и отцу Моисею. Тяжелая изнурительная хворь, подкосившая его на восемьдесят первой весне, усугубилась нравственными страданиями. «Снова донос, – огорчался он, испытывая недоумение и растерянность. – Прости им Господи, ибо не ведают, что творят». «Травят, как раненого зверя, – перешептывались монахи, – батюшка игумен от болезни совсем силы потерял». «Хотя, – начинал мысленно успокаивать себя настоятель, – стоит ли удивлять этим доносам, их за почти сорок лет моего управления Оптиной мало ли было? Недовольных всегда хватало. Я и без них знаю, что хуже всех. Дела бы не погубили». Болезнь не отступала, и с конца мая 1862 года отец Моисей начал ежедневно причащаться. При соборовании он, совсем немощный, превозмогая недуг, вставал при чтении Святого Евангелия, после же, прося прощения, низко кланялся служащим, у которых сердца заходились от сострадания к старцу. Вечером 6 июня 1862 года игумена постригли в великую схиму, оставив ему имя Моисей. При обряде пострижения ответы его были внятны, чувство сильно, память светла. Он говорил, что такого утешения и такой духовной радости, наполняющей его душу с принятием великого ангельского образа, в жизни своей не помнит. Ему осталось жить десять дней. Весть о пострижении в схиму и приближающейся кончине настоятеля собрала к его одру великое множество людей, как монашествующих, так и мирских. Каждый спешил принять от него последнее благословение. Несколько слов, сказанных умирающим настоятелем, пока он после благословения вкладывал в руку посетителя образок на память, оказывались самыми нужными, важными, и главное – произнесенными вовремя. Многие, хорошо знавшие игумена Моисея, поняли, что прежде он тщательно скрывал от всех свой дар прозорливости – умение видеть сердце и душу человека. С раннего утра до позднего вечера отец Моисей прощался с людьми, благословляя их на жизнь, а по ночам, когда сон бежал от него, тихо молился и вспоминал свою долгую жизнь, мелькающую перед глазами картинками калейдоскопа.

Наставники

Будущий преподобный схиархимандрит Моисей, настоятель и старец Оптиной пустыни, родился 15 января 1782 года в городе Романове-Борисоглебске Ярославской губернии в благочестивой купеческой семье Путиловых. Родители – Иван Григорьевич и Анна Ивановна – при крещении назвали своего первенца Тимофеем. Они были людьми глубоко верующими, исправно посещали все церковные службы и сына с раннего возраста начали воспитывать в духе строгого православия. Воспитателями супруги Путиловы были, по всей видимости, что называется, от Бога и в духовном воспитании детей – у Тимофея было два младших брата – преуспели вполне.

С юных лет Тимофей стал тяготиться мирской жизнью, распознав суету и пустоту житейских дел. Жажда духовного совершенствования заставляла его предпринимать длительные паломничества в монастыри, где он удостаивался длительных бесед с известными старцами. Свои первые путешествия по святым местам Тимофей совершал с младшим братом Ионой. Живое и частое общение с мудрыми старцами укрепило смутные желания братьев Путиловых отрешиться от мирской суеты и привело в монашество.

Окончательное решение Тимофею помогла принять неожиданная встреча в Москве. Считается, что в 1805 году ему довелось беседовать со знаменитой инокиней Досифеей. Как полагают многие историки, инокиней была знаменитая «княжна Тараканова» – законная, но тайная дочь императрицы Елизаветы Петровны и ее морганатического супруга, графа Алексея Григорьевича Разумовского. При Екатерине II княжна Тараканова была возвращена из Европы, где воспитывалась и жила с детства, пострижена в монахини и заточена в московском Ивановском монастыре на правах «железной маски российской империи». В строжайшей тайне она провела в затворе, в уединенной келье, двадцать пять лет, и при жизни Екатерины II никто не видел ее лица и не слышал ее голоса, кроме игуменьи монастыря. После смерти императрицы ее разрешили навещать митрополиту Московскому Платону и некоторым знатным особам, с которыми она, по свидетельству очевидцев, общалась на иностранных языках. Последние несколько лет до смерти в начале февраля 1810 года она провела в безмолвии и считалась «праведной», обладающей даром прозорливости. Возможно, был в жизни инокини Досифеи короткий период, когда она общалась с простыми посетителями через окно своей кельи. Во всяком случае, в жизнеописании будущего оптинского старца Моисея беседе с таинственной «старицей Досифеей» придается большое значение – инокиня направила братьев Путиловых в Саровский монастырь на путь монашеского послушания.