Золотой медальон - Хенри Лоуренс

Лодка поплыла вниз по реке.

2

В сером и грязном муравейнике, окружающем лондонский вокзал Пэддингтон, в лабиринте запущенных домов, меблированных комнат, дешевых пансионов и унылых заведений, громко именуемых гостиницами, обитает немало людей, скрывающихся в этих трущобах вместе со своим прошлым. Здесь редко задают вопросы и еще реже отвечают на них.

На двери в квартиру, расположенную в подвальном этаже ветхого домишки, висела табличка: «Дивере Корт». Дверь вела в комнату, обставленную лучше, чем можно было ожидать от такого убогого жилья. В комнате, то и дело посматривая на дверь, сидел и курил худой, бледный человек с двумя давними дуэльными шрамами на левой щеке. Был ранний вечер, но плотная занавесь на окне преграждала доступ в подвал все еще ярким лучам летнего солнца.

Человек взглянул на часы: время подходило к девяти. В дверь постучали.

— Кто там? — спросил человек и, услышав односложный ответ, открыл дверь. В комнату вошли трое, чем-то похожие на преуспевающих бизнесменов, в одинаковых, хорошо сшитых темно-серых костюмах и черных ботинках. По приглашению хозяина все трое сели, а сам он подошел к радиоприемнику и усилил звук.

— Вы, конечно, уже слышали новости? — по-немецки обратился он к гостям.

— Да, ответил полный, круглолицый человек. — Новости, надо сказать, неважные. Каппелман находится в больнице в Лиме. Очень жаль.

— Ну, хоть жив, и то хорошо. Я посылал телеграмму в Санта-Розу, и мне ответили, что серьезной опасности нет. Индейцы доставили его без сознания — последствия укуса паука или змеи. Перед отправкой на самолете в Лиму Каппелмана осматривал врач — по его словам, через несколько дней он поправится.

— Ну и дальше?

— Я собирался поручить одному из наших агентов в Рио вылететь в Лиму, но мне приказано лететь самому. Я должен убедиться, что в обломках самолета ничего не осталось, а потом замещать Каппелмана, пока он не сможет приступить к работе.

— Но самолет еще не найден?

— Нет. На это потребуется немало времени, а может случиться и так, что обломков вообще не найдут.

— А что известно о документах, которые должен был доставить Каппелман?

— В докладе лишь сообщается, что Каппелман жив, и ни слова не говорится о документах. При нем были его паспорт и портфель.

— Значит, и документы удалось спасти?

— Надо полагать.

Все трое с облегчением вздохнули.

— Надеюсь, Каппелман был достаточно осторожен, — заметил один из них. — Я не раз говорил ему, как опасно возить с собой документы. Надо запоминать содержание — лично у меня такое правило.

— Вот и отлично. Что касается Каппелмана… Я знаю, он человек осторожный. Итак, я уезжаю, но во время моего отсутствия все должно идти, как обычно. Буду информировать вас обо всем, что узнаю. Если Каппелман вообще не сможет возобновить работу, Центру придется назначить нового человека. Но, думаю, с Каппелманом все будет в порядке — человек он закаленный, не всякий бы на его месте выдержал такое испытание в джунглях.

Корт поднялся, и гости поняли, что беседа окончена. Один за другим, с интервалами в несколько минут, они покинули комнату, и никто не обратил внимания на трех весьма солидных мужчин, выходивших из какого-то совсем несолидного подвала. Никто их не знал, и никого они не интересовали. Через час Корт закрыл квартиру на замок и отправился в аэропорт. И этого тоже никто не знал, это тоже никого не интересовало, разве что молочника — тот прочел записку с отказом от молока и обрадовался: теперь ему не придется ежедневно спускаться в подвал и подниматься оттуда.

Перед тем как сесть в самолет, улетавший в Южную Америку, Корт разослал в разные места телеграммы совершенно одинакового содержания: «Дивере Корт находится в Лиме».

Только одному телеграфисту эта телеграмма показалась странной.

— Кто-то, видимо, совсем спятил, — обратился он к своему коллеге. — Насколько мне известно, дом с таким названием находится в Лондоне, в районе Стренда, а вовсе не в Лиме.

— Возможно. Но я знаю, что моя квартира находится в Клефеме, и чем скорее мы разделаемся с этими проклятыми телеграммами, тем скорее я попаду домой и смогу посмотреть телевидение… Что там у нас дальше?..

Ратман чувствовал, что ему скучно. Он только что интервьюировал молодую, глупо улыбающуюся американскую киноактрису, прилетевшую в Лиму на съемки фильма, действие которого происходит в джунглях. Актриса, уже мнившая себя звездой, с удивлением узнала, что Лима — современный город и что здесь не бродят толпы древних инков во главе со своими вождями. Ее познания в области географии и истории были весьма смутными. После того, как она наконец укатила из аэропорта в предоставленном кинофирмой «кадиллаке», Ратман заказал кружку пива и принялся размышлять, почему он не занялся разведением кур в своем родном Сент-Поле или не продолжил работу над романом, первую главу которого он написал давным-давно. Он попытался убедить себя, что в Сент-Поле слишком холодно, а его роман получился бы настолько разоблачительным, что ни одно издательство не рискнуло бы его напечатать. Погруженный в свои мысли, Ратман все же заметил, как из прибывшего самолета выгрузили на носилках больного.

«Еще один бедняга-нефтяник» — подумал он; Ратман знал, что здесь, в Лиме, такие сцены можно наблюдать чуть не каждый день. Он не спеша подошел к поджидавшей больного санитарной машине. Ее водитель оказался человеком разговорчивым и, хотя фамилии пациента назвать не мог, все же сообщил название частной лечебницы, в которой работал.

— Значит, ваш пациент — человек богатый? — заметил Ратман.

— И почти мертвый, — сплюнул водитель.

Ратман решил побеседовать с больным, но когда поднесли носилки и он хотел подойти, его остановил плотный, высокий человек.

— Прочь с дороги! — крикнул он.

Ратман усмехнулся: его не впервые встречали подобным образом. Он протянул высокому журналистскую карточку, но тот грубо оттолкнул ее огромной ручищей.

— Что ж, пожалуйста, — спокойно сказал Ратман. — Все равно я узнаю, что мне нужно, и не забуду упомянуть в заметке о любезности… охранников.

— Извините, сеньор… — заговорила сопровождающая носилки медицинская сестра.

— Моя фамилия Ратман.

— Извините, сеньор Ратман. Видите ли, мой пациент очень болен, и мы спешим…

— Его фамилия?

— Но он не частное лицо, сеньор!

— Теперь он просто больной. Как его фамилия?

— Каппелман. Сеньор Каппелман.

— Каппелман… Каппелман… Чем он заслужил такое внимание? Он богат? Кто он? Откуда? Что с ним?

— Извините, но мы торопимся, я же сказала, что мой пациент в тяжелом состоянии. Но если уж вы так интересуетесь, он страдает от истощения и, по-моему, от укуса ядовитого паука. Кроме того…

— Вспомнил! — воскликнул Ратман. — Фамилия «Каппелман» фигурировала в списке пассажиров самолета, потерпевшего катастрофу в прошлом месяце. Скажите, а еще кто-нибудь спасся, кроме него?

Высокий мужчина помог поставить носилки в машину. Медсестра, видимо, хотела что-то сказать, но передумала.

— Извините, сеньор, — повторила она, — я должна быть с больным.

Она села в машину, дверцы со стуком захлопнулись, взревел мотор, и машина умчалась.

Несомненно, думал Ратман, продолжая стоять на том же месте, о Каппелмане можно написать интересный очерк. Он даже представил себе, как его построить: описание катастрофы, кошмарные скитания по джунглям, голод, опасности… Да и с катастрофой не все ясно. Случайно ли она произошла? И если не случайно, кто ее подстроил и для чего? Как бы то ни было, надо побольше разузнать о Каппелмане. И помочь ему в этом может не кто иной, как Хосе.

Ратман отыскал на стоянке свой старенький «форд» и направился к центру города. Рассеянно управляя машиной, он размышлял все о том же, над чем не раз задумывался и раньше: что удерживает его в этом красивом, но отрезанном от всего света городе? Ему, конечно, нравился этот субтропический климат, но все же здешнюю зиму с ее холодными туманами он переносил плохо. Он мог бы переселиться и на другой край материка, скажем, в Рио или в Буэнос-Айрес, но продолжал жить в Лиме — может быть, потому, что неторопливая, размеренная жизнь этого южного города представляла такой контраст с вечной сутолокой и суматохой Нью-Йорка, где Ратман работал репортером в одной небольшой газете. Возможно, думал он, это объясняется и тем, что в нем уже мало что осталось от американца. Встречая на улицах Лимы заезжих соотечественников, он искренне возмущался их наглостью и шумливостью.

Ратман улыбнулся и вслух (благо, никто его не слышал) сказал:

— Не обманывай самого себя, старина! Ты живешь в Лиме потому, что у тебя не хватает ни сил, ни решимости вести в Штатах непрерывную, изнурительную борьбу за существование. А здесь ты зарабатываешь вполне достаточно, чтобы сытно питаться, в меру выпивать и время от времени встречаться с хорошенькой женщиной…