Знамя бригады - Аркадий Кулешов

7

Глушь. Отсюда советские людиТайком говорили с Москвою.Чаща. Провод антенныВысоко закинут на хвою.И, шалаш охраняя лесной,Белки носятся над головой.И сюда — через топи, леса и поля —Докатился нежданноОт Москвы, от созвездий КремляГолос диктора Левитана…

Мы в лесу уже третий день,Нам с приемником трудно расстаться,Перед ним я уселся на пень —Не могу оторваться.И к нему мои рукиПривыкли, как раньше к штурвалу.Спать ложимся под звуки«Интернационала».Бьют часы. Молча думаю я,Город свой вспоминаю.Где-то бродит родная семья?Где жена с малышами?Не знаю.Может, пали они под огнем,Может, пуля в дороге догнала?Сводки слушаем ночью и днем —Сводки радуют мало.Слышим: солнечный город нашВзяли полчища вражьи…Одиноко иду за шалаш,Что ты, белка, мне скажешь?Разве мало дорогЯ измерил своими ногами?Разве жлобинский ровНе своими я видел глазами?Дети, матери, старикиВ нем зарыты живыми.Долго, долго пескиШевелились над ними.И сейчас, может быть,Шевелятся тревожно.Разве можно такое забыть?Слышишь, белка? Забыть невозможно.Разве лай душегубов,Двуногой немецкой скотины,Лязг стальной, барабаны и трубыСлушать нам не противно?Разве слушать не тягостно марши,Марши фашистов?По земле мы идем иль по Марсу,Зверек мой пушистый?..— Что сидим, комиссар полковой? —Ворчик стал торопиться.—Этак нам не видаться с МосквойИ к своим не пробиться.

Снова ветер шумит полевой,Снова стежки, пригорки, криницы.

Мы пошли,Только вдруг отчегоПерестал торопиться Никита?То внезапно потянет егоОтдохнуть возле жита,То присядет на каменьВ лесу на полянеИ в сапог свой полезет руками,—Дескать, гвоздь ему ногу изранил,То песчинку ругает потом,Что под веко попала.Не песчинка попала, а дом,Где, наверно, жена ожидала.Дом отцовский, знакомый порог,Он зовет неотступно, упрямо.А в лесу — перекресток дорог,Свороти — и шагай себе прямо.Мы садимся, А Ворчик все бродит, —Знать, места себе не находит…

Дороги, тревоги,Мгновенья, сомненья,—Цепляются ногиВ лесу за коренья.На топкую гатьОн, не видя, ступает.Хотел бы отстать,Да решимости не хватает.Догадались мы сразу, о чемТак тоскует Никита…

Ночь свежа. Мы с Никитой вдвоемМоей курткой накрыты.Он ко мне повернулся спиной.Спит. И я засыпаю.Ночь. Над ним, надо мнойГлухо шепчет сосна вековая…

Я проснулся полночной порой,И зуб на зуб не попадает.

Молчалив затуманенный лес.Догорает костер позабытый.Где Никита? Никита исчез.Нету рядом со мною Никиты.Огляделся растерянно я,Сердце вдруг онемело:Где же знамя? Где куртка моя?Что за странное дело?Что придумаешь? Скажешь кому?Разбудил я Смирнова.— Знамя! Знамя! — твержу я ему.— Знамя! Знамя! — одно только слово.Долго с ним, с комиссаром своим,Мы кричали, аукали, звали.Лес остался глухим.Лес молчал.Мы напрасно кричали.Не ответила темная гать.Не ответил Никита… НемалоОн прошел. До него уж, видать,Наше слово не долетало.Мы сидим у костра своегоИ молчим. Говорить бесполезно.Было знамя — и нету его.Знамя наше исчезло.А когда-то не раз меж собойМы мечтали с волненьем и жаром,Что пойдем с этим знаменем в бой,Что его сохраняем недаром.А теперь? Горький дымНам глаза выедает.Мы сидим и молчим,И печаль нас к земле пригибает.Не находится словВ тяжком горе, средь ночи безлюдной.Вдруг он вспомнил, что он не Смирнов,Не Смирнов, а Зарудный,Что он долг исполняет свойИ беде поддаваться не хочет,Что он наш командир боевой,А Никита — наводчик…Не для радости, не для весельяШли мы к Ворчику на новоселье.

8

Взял он куртку. И я не пойму,Для чего это надо,Что за польза емуУносить с собой знамя бригады?

Может, он, собираясь домойОт друзей своих тайно,Наше знамя с собойЗахватил не случайно?

Может, он через фронт перейдетС дорогой своей ношей?Будет слава ему и почет, —Дескать, парень хороший,

Не какой-нибудь трус иль прохвост, —Про Никиту подумает каждый:Сам-де вышел и знамя принес, —Значит, стоящий, стойкий, отважный.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Как кузнечик, часы на травеМолоточками бьют-выбивают.Мы устали. Сидим.В синевеПаутинки плывут-проплывают…

А быть может, к отцуШел он с думой иною:Захотелось ему, беглецу,Тишины и покоя?

Может, жить пожелал,Как живет Лизавета.Но зачем тогда знамя забрал?Не находим ответа.

С ним к немецким властямОн задумал явиться, быть может,Чтоб продать его тамПодороже.

— Вам, — он скажет, — принес я егоИз горячего боя.И за это прошу одного —Тишины и покоя.

Пять минут, как одну,На траве часы отсчитали.Комиссар поднимается: — Ну!.. —Мы опять зашагали.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Целый день мы брелиПо лесам, по пригоркам, по скатам,Поздно ночью в деревню вошли,Постучалися в хату.И на стук наш в ответЧеловек к стеклу припадает.Он! Сомнения нет…Двери нам открывает.

…В этой хате месяц назадНа постое немцы стояли.За малиной ходили в сад,Груши спелые рвали.На чужие кроватиЛожилися в хатеТри солдата, три сукиных сына.Одному приглянулась некстатиМолодая хозяйка — Марина.Захотел обвенчаться он с ней —Для забавы, на несколько дней.Не сдалась, не склонилась она,На глумленье идти не хотела.Под окном удавилась она,Под окном, на березе на белой.Обвенчалась Марина с петлейДа с сырою могилой.«Отомсти, — написала, — родной,Отомсти им, мой милый.Не хочу я невольницей жить.Лучше сгину я, сгину…»

Говорит он, а голос дрожит.Мы молчим.Запалили лучину.Нас за стол приглашает он сесть,Предлагает нам ужин.Нет, не сядем. Не хочется есть.Ужин не нужен.Может быть, мы устали? ТогдаОн постелит постели.Вот запели уже кочета…Нет, мы спать не хотели.— Так зачем же пришли вы, зачем? —Он спросил: — Что играете в жмурки? —Я ответил:— Пришли мы затем,Что у нас не находится куртки.Ты присвоил ее… —Он уходит за перегородку,И выносит, и отдает,Виноватый и кроткий:— Холод был… Вы могли и одной,Комиссаровой курткой, накрыться…Из-за мелочи из-за такойНа меня вам не стоило б злиться…— Да ведь знамя же в куртке лежит!— Знамя? — Ворчик в лице изменился,Побледнел, посерел. Говорит:— Видно, ум помутился…Лизавета пророчила мне,Будто немец дошел до Урала, —Продолжает он, словно во сне, —И подумал я:Все пропало!Эта дума, эта бедаДень и ночь не давала покоя.Я совсем помешался, когдаСлушал радио под сосною.Там решил я в ночи,Под навесом зеленым,Что уж лучше лежать на печи,Что теперь не уйти из полона.Надоело бродяжье житье,И надежда одна оставалась,Что с женою найду забытье,Позабуду беду и усталость.Больше думать не мог ни о чем,Убежал, не простился.Знамя! Я позабыл о нем,Торопился я, торопился.Как домой я бежал!Как минуты считал с нетерпеньем!Не застал я жены, не застал,Не нашел я забвенья.Стал не мил мне отцовский порогИ углы этой хаты…Знамя! Разве припомнить я мог,Коль такая утрата?

Это правда, видать по всему.Ничего тут не скажешь.Если б мы не явились к нему,Он про знамя не вспомнил бы даже.Он забыл — понимаем без слов —Все на свете:Кровь товарищей, славу бойцов,Что клялись перед знаменем этим…И сказал комиссар:— Пошли!..—Старики вслед нам молча глядели.Мы им правду сказать не могли,Огорчать не хотели.Пусть не знают вовекО позоре их сына,Пусть решат, что пошел человекОтомстить за Марину,И за них, и за дом, и за сад,И за груши, и за малину.Пусть с наградой назадОжидают родители сына.Им и сын ничего не сказал,Покидая родимую хату.Ничего он в дорогу не взял,Только взял под навесом лопату.

Он могилу копает сам,Сам себе на лесной поляне.Ожидаем мы. И без концаДлится тягостное ожиданье.Пишем Ворчику приговорМы от имени нашей бригады.Смотрит Ворчик, потупивши взор,И не ждет, и не просит пощады.Роет яму наш бывший другНа лесной поляне.И сдается: не сосны вокругЗдесь застыли в суровом молчанье.А бойцы батальонов и рот…Мы их видим перед собою,И на лицах у них кровь и пот,И земля — после боя.И, решимостью грозной полны,Они требуют высшей мерыУбежавшему от войныЧеловеку без веры!

9