Сундук старого принца - Андрей Гнездилов

Немало озер встречалось ему на пути, немало было и замков на дальнем берегу. Но приблизившись, он видел или развалины, или равнодушных хозяев, которые, прочитав в его глазах восторг ожидания, принимали его за проходимца или подозревали безумие.

Наконец судьба привела его в место, которое как будто готово было ответить его мечтам.

На берегу озера стоял старинный замок Причудливо было его отражение в воде: башни и стены словно повисли в воздухе, а обрывистый холм с обнаженными камнями походил на лицо человека, иссеченное шрамами. Дикая растительность почти скрывала это некогда грозное жилище. С тревожно бьющимся сердцем Северин постучал в кованые ворота с герцогским гербом. Старый слуга отворил ему и предложил войти, узнав, что перед ним художник.

— Год назад мы приглашали художника для работ в парке, но так и не дождались его. Может быть, вы возьметесь за дело, благо найдется немало работы и в самом замке.

Северин вошел в покои, и душа его сжалась от предчувствий. У камина, в резном венецианском кресле, украшенном львиными мордами, сидела прекрасная молодая женщина. В глазах ее цвели незабудки, и тихая нежность, подобная крошечному роднику, изливалась на гостя. Голос прозвучал аккордом арфы:

— Здравствуйте, я люблю вас…

Нет, конечно, она сказала только первое слово, остальные прошептало воображение художника — и его можно было простить, он так долго ждал этого момента. Едва справляясь с волнением, юноша представился и предложил свои услуги.

— Хорошо, — ответила дама. — Вы будете создавать красоту не как слуга, а как друг и творец, пользуясь всем достоянием, которым мы обладаем.

Северин склонился в благодарном поклоне. «Мне не нужно ничего, кроме вашей любви», — подумал он. Хозяйка улыбнулась ему, словно прочла его мысли.

Замок и в самом деле оказался чудесным. Построенный лет триста назад, он оставался тайной и для своих владельцев. Часть галерей уходила под землю, и замок как будто не имел границ. В полуразрушенных комнатах сохранились старинные интерьеры. В глубоких коридорах можно было наткнуться на хрустальные стены, выходящие на дно озера. В иных залах, завешанных зеркалами, пылали подземные огни, и языки пламени мраморных каминов лизали узорчатые потолки. Несметная коллекция старинного оружия и доспехов, восточные светильники, ковры, гобелены, неизвестные портреты и картины… Богатства замка казались неисчерпаемыми, и каждый год открывались новые потайные двери, ведущие в библиотеки, в подземные купальни, в сады, где в причудливых гротах стояли фарфоровые и бронзовые вазы и росли сталактиты и сталагмиты. В холодных подвалах, где хранились бочки с вином, попадались ледяные стены с острой решеткой из прозрачных сосулек. Казалось непонятным, почему при таком богатстве здесь не было шумного двора. Толпу грозных рыцарей заменяли пустые доспехи, стоящие по углам роскошных зал. Вместо голосов веселых трубадуров здесь звенели песни подземных ручьев, и эхо их журчания проносилось по галереям вместе со вздохами ветерка.

Невольно в этой безлюдной сокровищнице приходили мысли о привидениях, и трепетные тени, скользящие по стенам, еще больше убеждали, что замок хранит память прошлого и существа иного мира находят здесь приют.

И конечно, прежде всего взгляд обращался на хозяев этих владений. Герцог Римант с супругой Таидой, удалившись от дел вместе с небольшим числом избранной прислуги и частью свиты, коротали свои дни в одиночестве и странном безмолвии, которое хранил замок О, никому не пришло бы в голову назвать Риманта бесчувственным анахоретом или унылым меланхоликом. Бури его чувств, несдержанность желаний, резкие смены настроения были привычны для тех, кто знал его близко. Но каменную маску покоя и владения собой ему навязывала воля замка, и он не смел противиться ей. Зато по ночам он нередко исчезал, и никто не смел даже предполагать, где он мог быть в долгие бессонные ночи. Возвращался он под утро, изможденный и обессиленный, и слуги прятались куда попало, чтобы не встретиться ему на пути. Преступная совесть или родовое проклятье, звериная тоска неуемного сердца или роковая тайна гнали его — трудно сказать. Верно, и сам герцог не смог бы объяснить, что с ним происходит.

Невозможно было объяснить и его связь с Таидой. Более несовместимую пару трудно представить. Прелесть ребенка сумела сохранить в своем облике герцогиня. Ее красота заключалась не в изысканности форм, не в удивительном созвучии с природой, которая наделяла ее и резвостью ручья, и спокойствием озера, задумчивостью вечернего тумана и беззаботностью весеннего ветерка, но в изменчивости, доходившей до совершенного слияния с тем, кто находился с ней рядом. Она была как зеркало души и отражала малейшие движения чувств собеседника. Ее чуткость давала возможность воплощать и видеть свой идеал любому существу, будь оно из мира людей или животных. Потому порой казалось, что она понимает язык зверей и птиц, змей и бабочек, деревьев и цветов. Все живое тянулось к ней и жаждало ее признания, ласки и любви. И верно, эти качества позволяли ей ужиться с герцогом и совершить чудо, которое иначе нельзя объяснить.

Дело в том, что Таида с детских лет подружилась с камнем. Какие-то обстоятельства лишили ее кукол, и тогда она нашла валун и стала играть с ним. Она поливала его, украшала цветами, пела ему песни, чтобы он не чувствовал себя одиноко, приносила к нему другие камни и рассказывала им разные истории. И самое поразительное — камень стал расти. Он теплел от ее прихода, мог следовать за Таидой, когда она уходила в другие места, в лунные ночи он становился прозрачным и внутри его можно было разглядеть скорчившуюся фигурку и светящиеся изумрудные глаза, наполненные невыразимым томлением. И если девушка пела, откуда-то из глубин валуна, как из бездонного колодца, ей подпевал низкий голос — и налетал холодный ветер, шумели деревья, и глухо гудела земля. С годами камень превратился в огромный валун, почти скалу, и даже принимал участие в жизни. Так несколько лет назад соседи-враги соблазнились слухами о сокровищах чудесного замка и кажущейся легкостью добычи. Тысяча отборных воинов осадила цитадель герцога. Помощь могла прийти лишь через три недели, но за это время замок можно было захватить несколько раз. Учитывая малочисленность гарнизона, противники считали, что хватит и одного штурма. Но наутро перед атакой вражеское ном безмолвии, которое хранил замок. О, никому не пришло бы в голову назвать Риманта бесчувственным анахоретом или унылым меланхоликом. Бури его чувств, несдержанность желаний, резкие смены настроения были привычны для тех, кто знал его близко. Но каменную маску покоя и владения собой ему навязывала воля замка, и он не смел противиться ей. Зато по ночам он нередко исчезал, и никто не смел даже предполагать, где он мог быть в долгие бессонные ночи. Возвращался он под утро, изможденный и обессиленный, и слуги прятались куда попало, чтобы не встретиться ему на пути. Преступная совесть или родовое проклятье, звериная тоска неуемного сердца или роковая тайна гнали его — трудно сказать. Верно, и сам герцог не смог бы объяснить, что с ним происходит.

Невозможно было объяснить и его связь с Таидой. Более несовместимую пару трудно представить. Прелесть ребенка сумела сохранить в своем облике герцогиня. Ее красота заключалась не в изысканности форм, не в удивительном созвучии с природой, которая наделяла ее и резвостью ручья, и спокойствием озера, задумчивостью вечернего тумана и беззаботностью весеннего ветерка, но в изменчивости, доходившей до совершенного слияния с тем, кто находился с ней рядом. Она была как зеркало души и отражала малейшие движения чувств собеседника. Ее чуткость давала возможность воплощать и видеть свой идеал любому существу, будь оно из мира людей или животных. Потому порой казалось, что она понимает язык зверей и птиц, змей и бабочек, деревьев и цветов. Все живое тянулось к ней и жаждало ее признания, ласки и любви. И верно, эти качества позволяли ей ужиться с герцогом и совершить чудо, которое иначе нельзя объяснить.

Дело в том, что Таида с детских лет подружилась с камнем. Какие-то обстоятельства лишили ее кукол, и тогда она нашла валун и стала играть с ним. Она поливала его, украшала цветами, пела ему песни, чтобы он не чувствовал себя одиноко, приносила к нему другие камни и рассказывала им разные истории. И самое поразительное — камень стал расти. Он теплел от ее прихода, мог следовать за Таидой, когда она уходила в другие места, в лунные ночи он становился прозрачным и внутри его можно было разглядеть скорчившуюся фигурку и светящиеся изумрудные глаза, наполненные невыразимым томлением. И если девушка пела, откуда-то из глубин валуна, как из бездонного колодца, ей подпевал низкий голос — и налетал холодный ветер, шумели деревья, и глухо гудела земля. С годами камень превратился в огромный валун, почти скалу, и даже принимал участие в жизни. Так, несколько лет назад соседи-враги соблазнились слухами о сокровищах чудесного замка и кажущейся легкостью добычи. Тысяча отборных воинов осадила цитадель герцога. Помощь могла прийти лишь через три недели, но за это время замок можно было захватить несколько раз. Учитывая малочисленность гарнизона, противники считали, что хватит и одного штурма. Но наутро перед атакой вражеское войско с удивлением увидело, что замок окружили гигантские валуны. Открылись ворота, и герцог, облаченный в доспехи, выехал навстречу врагам, Рядом с ним на тонконогом сером скакуне гарцевала его супруга Таида, за ними — около полусотни рыцарей. Уверенные в победе, войска противника ринулись в атаку, чтобы смять и уничтожить храбрецов. Но внезапно Таида запела странную песню, и камни на подступах к замку закачались и покатились вперед. Казалось, их можно было пропустить или объехать, но нет, они катились прямо на всадников, и увернуться от них было невозможно. Часть атакующих была раздавлена смертоносной лавиной, часть в ужасе бежала прочь. На следующий день камни исчезли, словно их и не было. Остался лишь один, чья душа отзывалась на зов герцогини.