Борис Иванович Куракин - Герман Карпов

Однако нужно было сохранить видимость дружественных отношений. Поэтому в отзывной грамоте (25 мая 1711 г.) Куракину предписывалось никак не затрагивать факт неутешительных результатов его миссии, а просто объявить королеве, что ему велено "быть ради некоторых надобностей" к царскому двору. На место князя в Лондон был направлен наемный дипломат фон дер Литт, до этого аккредитованный при прусском дворе.

В бытовом плане Куракин был также недоволен пребыванием на берегах Темзы, где ему было "холодно и голодно, а паче всего безденежно, или просто бедно". За восемь месяцев он прожил 6 тыс. годового жалованья и 10 тысяч своих денег. В этой связи любопытна одна дневниковая запись посла. Во время одного из приемов во дворце королева оказала ему честь играть с ним в карты. "За неполною мошной" он вынужден был учтиво отговориться.

В январе 1711 г., когда Куракин был в Лондоне, ему был пожалован посольский ранг. До этого в Англии и ранее в Ганновере он выполнял дипломатические поручения в качестве неофициального представителя, как тогда говорили - посланника "без характера".

В конце июля Куракин прибыл в польский город Ярослав, где в ту пору находились государь и посольская канцелярия. Он рассчитывал на определенный интерес к своей персоне, полагая, что его деятельность в Ганновере и Лондоне, приобретенные опыт и наблюдения в области международной политики заслуживают быть отмеченными. Однако неожиданно для себя встретил "прием холодный" со стороны канцлера Головкина и других деятелей из окружения Петра. Царь также далеко не сразу определился, как в дальнейшем использовать Куракина. Видя такую неопределенность своего положения, он даже хотел проситься в полк, который покинул два года назад.

Через Головкина Борис Иванович вскоре узнал о намерении Петра послать его во Францию. Но это назначение не состоялось. Снова неопределенность, тяготившая его деятельную натуру. В течение лета и осени 1711 г. он сопровождал государя в Карлсбад, присутствовал на свадьбе царевича Алексея с вольфенбюттельской принцессой Софией Шарлоттой Христиной в Торгау. Здесь осенью 1711 г. Куракин узнал о назначении его послом в Гаагу, где уже в течение многих лет в качестве российского резидента пребывал А. А. Матвеев. В условиях, когда кадровые возможности внешнеполитического ведомства были весьма ограничены и большинство резидентов являлись иностранцами на русской службе, пребывание в одном месте двух наиболее подготовленных дипломатов из русских трудно объяснить. Еще более странным представляется назначение их обоих представителями России на Утрехтском конгрессе.

Схожие сомнения возникли у Куракина. Отчасти их смягчил царский Указ, предписывавший Матвееву без совета с Куракиным "ничего не делать", равно как и другим представителям России при европейских дворах. В добавление к посольским делам князю поручалось организовать покупку кораблей в Англии и Голландии (специально посланный для этой цели Федор Салтыков с этим делом плохо справлялся), опекать российских навигаторов, стажировавшихся под руководством князя Львова в Голландии.

Все это, видимо, вызывало ревность Матвеева, о чем сообщает в своих записках Куракин: "Мне немалая была трудность с ним политически поступать и также дела делать" (более откровенные замечания в адрес Матвеева, видимо, скрываются в сентенциях на итальянском языке, к которому он прибегал в этом и подобных случаях).

С каждой почтой Куракин отправлял в Россию подробные донесения о ходе конгресса, который во многом определял расстановку сил в Европе и опосредованно затрагивал интересы России.

Окончание войны в Западной Европе осложнило положение России. После подписания мира державы, воевавшие за Испанское наследство, получили возможность активнее влиять на северные дела. Особенно настойчиво в этом направлении действовала Англия. Еще на конгрессе лорд Страффорд в беседе с русским послом недвусмысленно дал понять, что его страна не допустит завоевания и разорения шведской короны, несмотря на упорное нежелание короля вступать в переговоры о мире. Англия оказывала давление на Голландские Штаты, но последние, как заметил Куракин, "по обыкновенной своей тихости... неохотно в те дела вступают".

Используя наметившиеся между вчерашними союзниками противоречия, русский посол стремился нейтрализовать прошведскую активность своих английских коллег. Его своеобразным "союзником" в этом деле оказался Карл XII, отвергавший любые компромиссы. В июне 1713 г. Куракин доносил Головкину: "Английский двор, хотя намерение имел и имеет вступить в дела северные, но не может способу к тому сыскать... видя несклонность к миру короля шведского"[11].

После возвращения в 1714 г. Карла на родину Швеция вступила в открытый конфликт с Англией, захватывая ее торговые корабли, направлявшиеся в российские порты. Королевский "Каперский указ", узаконивавший открытое пиратство, не только ущемлял торговые интересы Англии, но крайне затруднял приток жизненно важных для морской державы товаров из России (лес, пенька, парусина).

Такие действия Швеции на Балтике невольно способствовали сближению Англии и России. Этому благоприятствовало еще одно обстоятельство. В августе 1714 г. королем Англии стал курфюрст Ганновера Георг, с представителями которого российский посол Куракин от имени своего государя в 1710 г. подписал договор "о взаимной дружбе и союзе". Для России возникла реальная возможность приобрести сразу двух союзников.

В неменьшей степени в союзе был заинтересован и Георг как король Англии и курфюрст Ганновера. Он давно мечтал округлить свои наследственные владения за счет приграничных бременских земель. Россия еще в 1710 г. обещала поддержать притязания курфюрста. Но тогда для дележа шведского наследства на континенте еще не созрели условия. Спустя четыре года обещанная поддержка России оказалась как нельзя кстати. Новое положение Георга, ослабление недружественной Швеции (помимо захвата английских торговых кораблей Карл XII поддерживал изгнанную династию Стюартов), изменение баланса сил на Севере Европы в пользу России создавали реальные предпосылки, чтобы осуществить давнюю мечту. Английский король выступил с инициативой переговоров о союзе.

Об этом ганноверский министр Бернсдорф известил Куракина, который в ранге чрезвычайного и полномочного посла в ноябре 1714 г. прибыл в Лондон. Лучше князя никто из российских дипломатов к этой ответственной миссии не подходил. Он хорошо знал лондонскую и ганноверскую политические элиты, равно как и самого короля. Куракин потребовал от Головкина отстранить от переговоров российских представителей в Лондоне и Ганновере барона Шака и Шлейница (Шака он вообще предлагал отозвать). Это требование полномочного посла было вызвано вполне понятным желанием Бориса Ивановича, чтобы "другие не вмешивались" в порученное ему дело, не путали карты. Кроме того при обсуждении вопросов, затрагивавших имперские дела, иностранцы часто руководствовались собственными, а не российскими интересами. В Лондоне также предпочитали иметь дело с русским представителем, который бы выражал официальную позицию русского царя. "Здесь англичанам национальный есть приятнее", - доносил в Петербург Куракин[12].

Вначале договор о союзе был заключен с Ганновером. Представители царя и курфюрста подписали его в Грейфсвальде (Германия) в октябре 1715 года.

По этому договору Ганновер присоединялся к Северному союзу, объявлял войну Швеции, признавая право России на завоеванные территории в восточной Прибалтике. Россия со своей стороны обязывалась содействовать присоединению к Ганноверу приморских бременских земель. Таким образом, антишведская коалиция пополнилась еще одним участником. Теперь в нее входило пять держав (незадолго до российско-ганноверского соглашения в нее вступила Пруссия). Более того, Грейфсвальдский договор открывал вполне реальные перспективы для заключения союза с Англией.

Куракину приходится курсировать между Лондоном и Гаагой, где он по-прежнему выполнял обязанности постоянного представителя России. В марте 1716 г. он снова в Лондоне, где ведет переговоры сначала с доверенным лицом короля Бернсдорфом, а затем с английским министром Тоунсендом. Английская сторона заявила о желании короля и парламента заключить с Россией союзный и торговый договоры, что послужило бы, как заметил Куракин, "великому авантажу" России и несомненно приблизило бы долгожданный мир в Северной Европе.

Однако российская дипломатия не смогла воспользоваться этой благоприятной конъюнктурой. Вины Куракина в этом нет. Все испортило так называемое мекленбургское дело, в котором активную роль сыграл Петр I.

Герцогство Мекленбург, расположенное на севере Германии, из-за близости к театру военных действий часто подвергалось нашествиям иностранных (чаще всего шведских) войск. Ситуацию усугублял непрекращавшийся конфликт герцога со своим дворянством. В силу этого Карл-Леопольд нуждался в сильном покровителе. Из всех европейских государей для этой роли, по его мнению, как нельзя лучше подходил русский царь, с которым он имел контакты с 1712 года.