Слишком много женщин - Рекс Стаут

— В первый день, — сказал я, — думаю, надо потолкаться среди людей и определить, по каким направлениям я буду работать. Что, совсем нет девственниц? А кто же эти цветочки посрывал? Все меня зовут просто Пит, и вы можете меня так называть.

Я выбрал имя Питер Трут, так как мне нравилось, что первый слог несет в себе некоторый подтекст. Пайну показалось, что мое собственное имя Арчи Гудвин может быть кому-нибудь знакомо. Я вернулся к теме о девственницах, потому что хотел поддержать разговор и получше узнать эту птицу. Однако это была всего лишь шутка, и вопрос о девственницах не разбудил в нем никаких эмоций, как часто бывает с мужчинами, которым за пятьдесят. Он проигнорировал эту тему и сказал:

— Как я понимаю, вы собираетесь изучить всю кадровую проблему в прошлом, настоящем и будущем. Если вы хотите начать с конкретного случая и танцевать уже от него, то я предлагаю вам Уальдо Уилмота Мура. Он работал у нас в прошлом году с восьмого апреля по четвертое декабря — контролером корреспонденции. Его убили.

При этих словах искорка в его глазах блеснула и спряталась. Выражение своего лица я контролировал, несмотря на эти его выходки, но любой на моем месте проявил бы естественный интерес при слове «убили», поэтому я тоже решил его выказать.

Мои брови поднялись:

— Боже мой, — сказал я, — мне никто не говорил, что дело зашло так далеко. Убили? Прямо здесь?

— Нет, нет. Не в здании. На Тридцать девятой улице, ночью. Его задавил автомобиль. Голова была расплющена. — Нейлор хихикнул, впрочем, это могло быть не хихиканье, а просто у него сдали нервы. — Я был среди тех, кого попросили прийти и опознать его труп в морге, и должен сказать, это было странное занятие: будто пытаешься опознать что-то такое, что вы прежде знали только как круглый предмет, например апельсин, после того, как его сжали, чтобы сделать две плоские поверхности. Было чрезвычайно интересно, однако я не хотел бы видеть это еще раз.

— И вы смогли его опознать?

— Конечно, без труда.

— А почему вы говорите, что он был убит? Преступника поймали?

— Нет, я понимаю, что полиция считает это просто несчастным случаем, тем, что они называют «сбил и удрал».

— Тогда это не было убийством. Юридически.

Нейлор улыбнулся мне. Его аккуратный, маленький рот не был предназначен для широких улыбок, но все же он пытался изобразить именно улыбку, хотя она проскользнула очень быстро.

— Мистер Трут, — сказал он, — если мы должны вместе работать, то мы должны понимать друг друга. Я довольно восприимчивый человек, и вы, возможно, удивитесь, когда узнаете, насколько я вас уже понимаю. Вот еще что я вам скажу о себе: я всегда был и есть студент, изучающий языки. И я всегда очень щепетилен в отношении выбора используемых мною слов. Я распознаю эвфемизмы и синонимы, и я знаком со всеми глаголами, включая жаргонные, означающие понятие смерти. Что, я сказал, случилось с этим Муром?

— Вы сказали, что он был убит.

— Очень хорошо. Именно это я и имел в виду.

— Хорошо, мистер Нейлор, но я тоже люблю лексику. — У меня было сильное ощущение, что, независимо от причины, по которой он все это сразу обрушил на меня, если бы я отреагировал правильно, я мог бы по меньшей мере закончить перебрасывание мяча, а может, и всю игру в это первое утро. Я попытался. Я ухмыльнулся. — Я всегда любил лексику, — заявил я, — по грамматике у меня всегда было не ниже «хорошо», вплоть до восьмого класса. Я не хочу заострять на этом внимание, но раз уж мы затронули эту тему, то ваши слова, когда вы говорите, что Мур был убит, я понимаю таким образом, что водитель автомобиля знал, что это был Мур, что он хотел лишить его жизни или по меньшей мере покалечить и направил на него свой автомобиль. Разве не такой напрашивается вывод?

Нейлор смотрел прямо на стену за моей сливой, искорки в его глазах не было видно, так как взгляд был обращен куда-то вверх. Я повернулся, чтобы узнать, на что он смотрел. Это были всего-навсего часы. Я снова повернулся к нему, и его взгляд перешел на меня.

Он снова улыбнулся.

— Двадцать минут одиннадцатого, — сказал он, скрывая возмущение. — Понимаю, мистер Трут, что мистер Пайн принял вас на работу, чтобы изучить наши кадровые проблемы. Как вы думаете, что бы он сказал, если б узнал, как вы тут спокойно сидите, беседуя об убийстве, которое не имеет никакой связи с вашей работой?

Проклятое маленькое ничтожество. Единственным способом ответить на его выходки было использовать его в качестве тряпки для вытирания пыли. Однако в данной ситуации такое удовольствие пришлось отложить. Я проглотил все это, встал и ухмыльнулся ему сверху вниз.

— Да-а, — сказал я, — люблю поболтать. С вашей стороны было весьма мило выслушать меня. Почему бы вам не написать служебную записку в трех экземплярах или, как это у вас делается, запереть меня на часок? Я этого заслуживаю, ей-Богу.

Я ушел. Если выражение Пайна «кхе-кхе… осложнилось» включало желание руководства компании и его лично привязать банку к хвосту Нейлора, я всецело был «за». Безусловно, он был хитрой бестией и себе на уме.

Я так устал от него, что прямо из кабинета направился в общий зал, прошел без особого намерения через лабиринт письменных столов, поглядывая во все стороны — на лица, плечи и руки, — и увидел девушку, которая наверняка была манекенщицей у Пауэрса и которую уволили оттуда, потому что все ее коллеги значительно ей уступали в красоте и изяществе.

Я сел на угол ее стола, и она посмотрела на меня чистыми голубыми глазами ангела и девственницы.

Я наклонился к ней.

— Меня зовут Питер Трут, — сказал я, — и я работаю экспертом по кадрам. Если начальник вашей секции еще не сказал вам обо мне…

— Сказал, — ответила она сладким, мелодичным контральто, моим любимым голосом.

— Тогда скажите, пожалуйста, вам не приходилось недавно слышать что-нибудь о человеке по имени Мур? Уальдо Уилмот Мур? Вы знали его, когда он здесь работал?

Она отрицательно покачала головой.

— Мне очень жаль, — сказала она еще более сладким голосом. — Я приступила к работе здесь только позавчера и увольняюсь в пятницу. Всего лишь потому, что у меня нелады с правописанием. Всегда делаю ошибки. — Ее прекрасные пальчики лежали на моем колене, а взор жег мое сердце. — Мистер Трумэн, вы случайно не знаете работу, где знание грамматики необязательно?

Не помню, как мне удалось уйти.

Мне выделили кабинет, который по размерам вполне подошел бы для ирландского сеттера, а для датского дога был, пожалуй, маловат, расположенный примерно в середине ряда кабинетов, тянувшихся вдоль стены.

В комнате был маленький письменный стол и запиравшийся шкаф для досье, к которому мне дали ключи. Из окна был прекрасный вид на Ист-ривер.

Я зашел в комнату и сел.

Похоже, я вляпался в это дело, не продумав стратегию и тактику. В результате я уже совершил два промаха. Когда Керр Нейлор неожиданно подбросил мне эту приманку, предложив обсудить Мура и убийство, мне нужно было бы отмахнуться от этого как человеку, который имеет только один желудок и не проявляет аппетита к чему-либо еще, кроме кадровых проблем. И когда он слегка ушел в сторону и я потерял равновесие, нужно было остановиться и хорошенько все обдумать, а не раздражаться и не болтать о Муре с излишним удовольствием.

Я был чересчур энергичен.

С другой стороны, я, безусловно, не собирался больше недели работать в качестве эксперта по кадровым вопросам. Я сидел, выкурив уже две сигареты, обдумывая все это, а затем встал, открыл шкаф для досье и достал оттуда пару папок, которые положил туда раньше. На одной из них было написано: «Отдел фондов — секция металлоконструкций», на другой — «Отдел фондов — секция контроля корреспонденции».

С папками под мышкой я появился в общем зале, пересек его по главному проходу и постучал в дверь кабинета на другой стороне. Дождавшись, когда мне разрешили войти, я открыл дверь.

— Извините, — сказал я. — Вы заняты?

Мистер Розенбаум, начальник секции металлоконструкций, был человеком среднего возраста, лысым, в очках с черной оправой. Он махнул мне рукой, приглашая в кабинет.

— Ну и что, — сказал он без вопросительной интонации. — Если я диктую письмо и меня не прерывают, я теряю ход мысли. Здесь никогда не стучат в дверь, прежде чем войти, а просто врываются. Садитесь. Я позвоню позднее, мисс Ливси. Это мистер Трут, про которого говорилось в той служебной записке, которую мы разослали. Мисс Эстер Ливси — моя секретарша, мистер Трут.

Просто поражаюсь, как я мог пропустить ее даже в этой огромной массе людей, пока до меня не дошло, что секретарша начальника секции скорее всего имеет свой кабинет. Она вовсе не была эффектной, ее нельзя было даже сравнить с моей знакомой, которая была не в ладах с правописанием, но при взгляде на нее поражали две вещи. Вам сразу же казалось, что в ней есть нечто прекрасное и никто, кроме вас, этого не заметил и, наряду с этим, что она попала в беду, настоящую беду, и никто, кроме вас, этого не понимает и не может выручить ее из этой беды. Может быть, это звучит слишком сложно для мимолетного взгляда на нее, но, поверьте, я там присутствовал и все отчетливо помню.