Слишком много женщин - Рекс Стаут

— Разумеется, я знал, — отрезал он. — А какое это имеет отношение к данному вопросу?

— Никакого, насколько мне известно, — я был согласен со всем. — Но мне нужен ваш совет. Как я уже сказал, я знаю Вульфа. Он попросит меня позвонить по телефону сестре Нейлора, чтобы пригласить ее прийти к нему поговорить, а если она не захочет, он попросит меня сходить к ней, и мне придется это сделать. Что бы вы посоветовали мне делать в такой ситуации?

— Вы работаете на Вульфа, не так ли?

— Да.

— Тогда делайте, что он велит.

— Спасибо. У вас есть какие-нибудь инструкции или предложения?

— Нет, — Пайн сделал слабый жест, выражающий нетерпение. — Если вас интересует, не желал бы я оградить мою жену от неприятностей, то вы увидите, что в этом нет йеобходимости, когда встретитесь с ней. Я бы хотел только знать, каким образом Нейлор узнал вас? Вы можете мне это сказать?

— Если бы мог, — сказал я, — это было бы отражено в докладе. Я тоже хотел бы знать. Есть две возможности. В газетах несколько раз появлялись мои фотографии. Возможно, он сам запомнил их или ему кто-нибудь подсказал, но вероятность этого составляет лишь одну стотысячную. Мне больше нравится другой вариант. Сколько людей в компании знают обо мне? Секретарша в приемной, а кто еще? Вы, кажется, говорили, что обсуждали этот вопрос с двумя вашими руководящими работниками и членом совета директоров.

По выражению его лица я видел, что он отнюдь не растерялся. Он тоже больше склонялся ко второму варианту и сейчас прикидывал, кто бы это мог разболтать. Снова появились «кхе-кхе… трудности», и он не испытывал по этому поводу никакого удовольствия.

— Секретарша отпадает, — сказал он мрачно. — Я сам с ней об этом разговаривал. Мисс Абрамс работает у нас уже двадцать лет, и насчет нее сомнений нет. — Он был доволен тем, что рядом с ним был человек, кому можно доверять.

— Тогда?.. — спросил я со значением.

Пайн кивнул — скорее себе, чем мне, — и пробормотал:

— Вот что я думаю. — Он положил на письменный стол доклад — белые красивые листочки — и уставился на них, сложив ладони вместе, вытянув пальцы и тихонько потирая их. — Вот что я думаю, — повторил он мрачно, но без отчаяния. Затем резко повернул голову ко мне: — Я изучу этот доклад. Не беспокойтесь. А как насчет этой женщины, на которой Мур надеялся жениться? Как ее зовут? — Он провел пальцем по последней странице моего доклада. — Эстер Ливси. Она дала какую-нибудь э-э… информацию?

— Ничего стоящего. Я попытаюсь с ней снова поговорить, если, разумеется, буду продолжать работать. Вы хотите, чтобы я пришел завтра?

— Конечно, почему нет?

— Я просто подумал, что, если Нейлор меня раскусил, возможно, завтра к полудню каждый сотрудник будет это знать.

— Неважно, приходите в любом случае. У меня больше нет времени, однако позвоните мне утром около десяти часов. Мы в этом увязли, и теперь надо выпутываться. — Он потянулся к телефону оригинальной конструкции, какой я никогда в жизни не видел, и сказал, что готов принять мистера Восиса, — имя я не уловил.

Я откланялся.

Рабочий день в «Нейлор — Керр» заканчивается в пять часов. Было четыре сорок шесть, когда я шел назад по коридору, где находились кабинеты руководящего состава. В лифте я сказал «тридцать четвертый» не потому, что стеснялся обмануть компанию и улизнуть, не услышав через четыре минуты мелодию звонка, а потому, что в моей комнате остались пальто и шляпа.

Во время моего краткого отсутствия, как мне показалось, в комнату никто не заглядывал. Закрыв дверь, я выдвинул ящик из шкафа, осмотрел вещи и убедился, что крупицы табака были на месте и в том же количестве.

Некоторое время я постоял у окна, обдумывая сегодняшние события, включая разговор с Пайном, и даже подумал, что неплохо бы позвонить Вульфу и предложить ему попытаться связаться с миссис Джаспер Пайн до того, как ее муж вернется с работы. Я бы, вероятно, так и поступил, если бы не холодность между нами, о которой я уже говорил. Это заставило меня отказаться от моего намерения.

Выйдя за дверь, я остановился как вкопанный. То, что я увидел, шокировало меня. Несмотря на сотни столов и стульев и другие разнообразные предметы, помещение казалось совсем пустым. С уходом девушек зал совершенно изменился. Я стоял, глазея по сторонам, срочно внося коррективы в свою философию. Я пришел к выводу, что когда влюбляешься и девушка становится частью тебя, сотню или тысячу девушек воспринимаешь как одну. Так что было неправильно, глядя на этот пустой зал, говорить, что девушки ушли: лучше было бы сказать, что девушка ушла. Обуреваемый подозрениями, что во мне рождаются мысли, которых хватило бы на три журнальные статьи или даже книги, я направился к лифту и затем вышел на улицу. О такси в это время дня, да еще в этой части города, нечего было и думать, поэтому я пошел за угол и свернул направо, на Уолл-стрит, направляясь к метро.

Работая детективом более десяти лет, мне приходилось много ходить, и, естественно, много раз я то сам кого-нибудь выслеживал, то меня выслеживали. Поэтому на улице я всегда автоматически стараюсь обеспечить свой тыл, подобно тому как любой человек, прежде чем пересечь проезжую часть, посмотрит на транспорт. Очень редко бывало, чтобы кто-то висел у меня на хвосте, а я об этом не знал, но на этот раз именно так и произошло. По-видимому, она устроила засаду внизу в вестибюле, наблюдая за лифтом, и последовала за мной через город. Обычно я хожу быстро, и ей, наверное, пришлось бежать рысью, чтобы поспеть за мной. Я узнал об этом только тогда, когда в толпе, спешащей домой, почувствовал, как кто-то крепко с какой-то целью схватил меня за руку.

Я остановился и посмотрел на нее сверху вниз. Она была по меньшей мере на девять дюймов ниже меня. Она держала меня за руку.

— Вы жестоки, — сказал я. — Вы делаете мне больно.

Она выглядела очень аппетитно.

— Вы меня не знаете, мистер Трут, — сказала она. — Вы меня не заметили сегодня.

— Я вас сейчас замечаю, — сказал я. — Отпустите мою руку. Люди подумают, что я отец ваших детей и задолжал вам алименты.

Возможно, я поступил неправильно. Это определило тон нашего общения или по меньшей мере его начало; на выбор такой линии поведения повлияло мое впечатление от нее. Ее черные глаза прямо говорили, что они никогда ничего не скрывали и не собирались скрывать, губы подтверждали и одобряли это, а всем своим видом она как бы говорила: конечно, вы можете утверждать, что прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками, но доказать это с моей помощью вам не удастся. Она явно была тем типом женщин, которые получают прозвища. В Италии или Испании ее прозвали бы «Лепесток розы», а там, где я живу, может быть, по-другому, но основная идея от этого не менялась. Такие женщины часто крутятся там, где возникают неприятности, или, наоборот, неприятности крутятся вокруг них, и, наверное, мне следовало бы подумать об этом, прежде чем устанавливать тон разговора.

Взгляды прохожих на нее никак не действовали. Единственный прохожий, который мог бы ее заинтересовать, был бы тот, кого она не захотела бы пропустить.

— Я хочу поговорить с вами, — заявила она. У нее были ямочки на щеках, но такие крохотные, что их можно было увидеть только при свете фонаря.

— Не здесь, — сказал я. — Пошли. — Мы двинулись вместе. — Вы когда-нибудь ездите на метро?

— Только дважды в день. Куда мы едем?

— Откуда я знаю? Я вообще не знал, что мы куда-то собираемся идти, пока вы мне не сказали. Может, проведем вечер с вами в одном из моих клубов? — Я неожиданно остановился. — Минутку. Мне нужно позвонить.

Я зашел в магазин, где продавались сигары, подождал пару минут, пока освободится телефонная будка, вошел в нее и набрал самый знакомый мне номер. Я знал, что Вульф сам не подойдет к телефону, поскольку время с четырех до шести вечера он всегда проводят в оранжерее наверху среди орхидей. Так и оказалось.

— Фриц? Это Арчи. Скажи Вульфу, что меня не будет дома к ужину, потому что я задерживаюсь в конторе.

— Задерживаешься где?

— В конторе. Скажи ему именно так, он поймет.

Я вернулся на улицу и спросил девушку:

— Как вы думаете, сколько времени займет наш разговор?

— Столько, сколько вы будете слушать, мистер Трут. Мне нужно многое сказать вам.

— Отлично. Поужинаем? Если мы поедим, я пойму, что за разговор я уже заплатил.

— Хорошо, но сейчас слишком рано.

Я махнул рукой, и мы направились к метро.

Я повел ее в «Рустерман». Во-первых, там была лучшая кухня во всем Нью-Йорке, за исключением столовой Вульфа. Во-вторых, кабинеты вдоль левой стены на втором этаже у «Рустермана» были так хорошо изолированы, что практически создавали чувство уединения. Наконец «Рустерманом» управлял и владел старый друг Вульфа Марко Вукчич, и там я мог расплатиться чеком, тогда как если бы я в другом месте платил наличными, Вульф мог бы отказаться признать эти расходы, заявив, что я должен был привести ее домой, чтобы поесть вместе со всеми.