Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я его уже открывал, но не сказал ему об этом.
- Обратите внимание, какой хлеб она нарезает.
- Какое это имеет значение?
- Вы понимаете, - он отложил книгу и загрустил, - я люблю классику. Всегда любил. Именно за то, что она неизменна. Вы молодой человек, вам трудно понять... Вот, скажем, "Молодую гвардию" Фадеев переписал, поскольку в первом варианте была плохо отражена линия партии. И в принципе должно существовать две "Молодые Гвардии" - в одной линия партии отражена, в другой - нет, и молодогвардейцы действовали совершенно одни, без помощи, без поддержки, без партийного руководства... Просто мальчики и девочки, которых затянуло под колеса войны, понимаете?
Он все-таки провокатор, подумал я, его нарочно ко мне подослали. Господи, ну что им от меня надо?
- А классику изменить нельзя. Вы же не поручите Толстому переписать "Войну и мир", чтобы он лучше отразил роль народа? Чтобы мужики не угрожали княжне Марье тупым бунтом, а разъяснили бы ей губительную сущность крепостничества... Ее можно только запретить, но не больше.
- Ну и что? - Я специально говорил сухо, чтобы он понял - не на того напал. Пускай забирает свою, по спецзаказу сварганенную книжонку, и валит отсюда. Но он не собирался уходить. Наоборот, уселся поудобнее и вытянул ноги в старомодных дырчатых сандалетах.
- Я много переезжал, - сказал он задумчиво, - работа такая, и, конечно, книги - не тот багаж, который легко таскать за собой. Потом, везде есть библиотеки, а классику, как вы сами говорите, берут мало. За ней не надо стоять в очереди. Так что я почти не покупаю книжек. Но Толстой у меня свой. И Чехов. И Достоевский. И вот, я захотел перечитать "Войну и мир" - все-таки замечательная вещь.
- Я ее не люблю. Сплошное моралите...
- Это потому, что вам ее в школе навязывали. Очень мудрая книга. Но, знаете, когда я открыл ее, я вдруг начал сомневаться. Я забыл, что случилось с Андреем Болконским. Он умер от ранения, да, но когда? И как?
- Все помнят, что случилось с Андреем Болконским, - сухо сказал я, - это как раз в школе проходят. Наташа ухаживала за ним преданно и самоотверженно и он...
- Ну, вот видите. А я вдруг начал сомневаться. И, когда открыл книгу, и прочел... Оказывается, это была не Наташа, а Соня. И, согласитесь, при таком раскладе суть происходящего меняется. Соня становится чуть лучше, а Наташа - чуть хуже. Она, вроде и не виновата, графиня не велела ей говорить, и Соня, руководствуясь жалостью к блестящему красавцу и лояльностью к семье Ростовых, взялась ухаживать за ним... И вот... она как бы уже немножко тургеневская девушка - совсем другой характер. Но это только в одном экземпляре - моем, понимаете? Я специально пришел, чтобы проверить - только у меня.
- Ну и что?
- А то, что в таком случае теоретически может существовать экземпляр, где Соня таки выходила Болконского. И они поженились...
- И были счастливы?
- И не были счастливы, поскольку характер у него постепенно все больше стал походить на отцовский, и он все время напоминал ей, что она ему не ровня, и она плакала, но продолжала его любить. Это же все-таки не дамский роман.
- Опять же - ну и что?
- А что, если весь тираж будет состоять из таких экземпляров? Все издания, наличествующие на данный момент? Как это отразится на всех нас?
- Никак, - неуверенно сказал я.
- Вы ошибаетесь. Я же говорю вам - все написанное и есть правда. В каком-то смысле. Ладно, мне пора.
Он сгреб в портфель свой экземпляр "Войны и мира" - я специально смотрел, чтобы свой, и направился к двери. Уже на выходе я окликнул его:
- Погодите. Так какой хлеб нарезает Шарлота?
Он обернулся и устало мигнул.
- В вашем экземпляре, ну, который я брал на дом, она нарезает черный хлеб. Ржаной.
- Ну и что?
- А то, что дом, где на стол гостям подают ржаной хлеб, принадлежит совсем другой культуре. Вы понимаете? Одна деталь, и уже все другое. Сельское хозяйство. Традиции. Даже климат!
- Если это в одном экземпляре, то ничего, - неуверенно сказал я.
- А вы уверены, что только в одном? - спросил он через плечо и вышел. Я слышал, как он топает по железной лесенке.
* * *
- Алик, - трагичным голосом спросила тетя, - что это такое?
А то она не знает, что это такое.
- Я хотела постирать твои брюки. На всякий случай проверила карманы. А там...
- Ну, тетя Валя...
- Будет звонить твоя мама, что я ей скажу?
- Ничего, - сказал я сквозь зубы.
- Я думала, ты приличный мальчик.
- Я и есть приличный мальчик. А это мне нужно для опытов.
- Алик! Ну какие в библиотеке опыты? Что ты мне врешь? Ты спутался с этой... Райкиной дочкой. Сарра Моисеевна сказала, она видела, как вы вместе выходите из аптеки. И мамаша ее была шалава, и девка такая же шалава выросла...
Значит, они дают понять, что за мной все-таки наблюдают. Сарра Моисеевна это так, прикрытие.
- А вот это, - выдавил я перехваченным горлом, - уже мое дело.
- Позволь! Я за тебя отвечаю. Я не допущу, чтобы...
Она замолчала, прислушалась, и вновь повернулась ко мне. Лицо у нее было несчастное.
- Ну, вот опять.
- Это трамвай проехал, тетя.
- Нет. Они опять ее включили. Когда она работает, я слышу всякие гадости. Пойди Алик, будь хорошим мальчиком, скажи им.
- Ладно, - сказал я с облегчением, - сейчас схожу.
Забрал у нее презервативы и вышел. На ветке за окном угрюмо требовала свою бутылку горлица.
* * *
Вода была прохладной. Я заставил себя отплавать свои четыре км, потом вылез на мокрый песок и растерся шершавым полотенцем. Над морем плавали волокна тумана. У горизонта над полосой тумана, тянулась цепочка птиц - кажется, диких гусей. Они-то могут лететь, куда хотят - на всякие границы им наплевать!
Потом я подумал, что на самом деле мне надо бы плавать не вдоль берега, а в открытое море - совсем другое ощущение. Но на меня тут же начнут орать с патрульной вышки. Они на всех орут. "Мужчина, заплывший за буйки, немедленно вернитесь обратно". И потом, как же я буду мерить километры?
Я поднялся наверх, миновав плакат "Правила поведения на воде" и черную табличку, на которой мелом были выведены цифры - температура воды и воздуха. Может... просто остаться здесь, устроиться на водную станцию, измерять температуру, следить, чтобы другие не заплывали за буйки?
Книжный магазин на Базарной открывался в девять. Я успел заскочить туда по дороге на работу.
Покровский пришел в пять - я уже запирал окна на шпингалеты.
- Сегодня короткий день.
Он ответил:
- Я не надолго. Просто хотел взять книгу.
Вид у него был какой-то пришибленный, скучный, словно его побило молью.
- Какую-нибудь классику, да?
Он помялся. Потом сказал:
- Хватит с меня этой классики. Лучше фантастику. Там ведь все равно все выдумка, верно? И если что-нибудь изменится... Кто заметит, сколько ног на самом деле было у инопланетного чудовища?
Я сказал:
- Я был в книжном. У них есть этот ваш "Вертер". Новое издание, прошлого года. Я посмотрел.
- Ну и что? - быстро спросил он.
- Черный. Ну и что? Может, всегда был черный? Кто помнит?
- Вот именно, - согласился он, - я об этом и говорю, - он помялся, - простите, но... тот Толстой? Можно посмотреть еще раз?
- Так мы вчера смотрели...
- Это же каких-нибудь пять минут!
Я пожал плечами и поплелся к стеллажу с намалеванной на картоне буквой "Т". Третий том "Войны и мира", понятное дело, стоял на месте, - редкий ученик добирался до середины эпопеи.
- Вот он, ваш Толстой.
- Посмотрите вы, ладно?
- "Наташа..." - начал я, поскольку том сам собой раскрылся на триста девяносто пятой странице, - " ... касательно личности их раненого спутника, тогда как Соня...". Это не та книга. Вы ее подменили, да?
- Нет, - уныло сказал он, - просто это распространяется все дальше. Как инфекция. Так я и думал.
- Скажите, - спросил я, - а вы газеты читать не пробовали?
Он прикусил губу, и я понял, что попал в точку.
Вот почему они им заинтересовались. Из-за газет. Ведь если...
- Я, наверное, вообще не буду читать, - быстро сказал он.
- Вы думаете, если вы прочтете газету, и там... если везде будет написано, что...
Что границы открыты, никто не спрашивает никаких справок, и мне не надо...
Что я никогда, никогда не лежал в психушке.
Что меня любит Лиля.
Не сложись все так, как сложилось, не прищучь они профессора Литвинова, не разгони кружок... Приходил человек в сером, вел долгие разговоры, смотрел укоризненно... Что я тогда ему сказал? О ком?
Не помню.
И я сказал хриплым шепотом:
- Если это правда... а вдруг... вы можете сделать так, чтобы все это... ну, это, вы понимаете? было лучше?
* * *
- Я не могу по заказу, - упирался он, - это как-то само... просто возникает в голове, и все.
- А если представить поярче...
- Что?
- Ну, Наполеон отменил крепостное право, просто росчерком пера, взял и отменил, и крестьяне взяли вилы и... Нет, не то. Опять получается то же самое... Или вот...
- Избранная - Алета Григорян - Социально-психологическая
- Ш.У.М. - Кит Фаррет - Контркультура / Научная Фантастика / Социально-психологическая
- Внедрение - Евгений Дудченко - Попаданцы / Социально-психологическая / Фэнтези
- Цифровое реле - Владимир Игоревич Ашихмин - Космическая фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая
- Акарат а Ра, или Исповедь военного летчика - Сергей Михайлович Крупенин - Русская классическая проза / Социально-психологическая
- Проклятый ангел - Александр Абердин - Социально-психологическая
- Девятнадцать сорок восемь - Сергей Викторович Вишневский - Прочее / Социально-психологическая
- «Профессор накрылся!» и прочие фантастические неприятности - Генри Каттнер - Научная Фантастика / Социально-психологическая / Юмористическая фантастика
- Живые тени ваянг - Стеллa Странник - Социально-психологическая
- Волчица (СИ) - Андрей Мансуров - Социально-психологическая