Гость Иова - Жозе Кардозо Пирес

о нем в Алваро.

— Ни одна живая душа, боже милостивый!

Размышления об Алваро, видимо, смягчили его гнев или заставили хотя бы на миг забыть о поединке с поездом, со свободой и всем тем, что вызывает в памяти непокорный свисток локомотива, проносящегося по равнине мимо военного поселка. Почерневшие от вина губы начали шевелиться быстрей, теперь с них слетают более осмысленные и четкие слова, произносимые к тому же не столь хриплым голосом.

— Никто обо мне не помнит, по это даже к лучшему. — Капрал придвинул стакан поближе, грустно подмигнул ему: — Вот какие дела, приятель, никто меня не помнит…

Конечно, сцена эта нисколько не интересовала трактирщика, занятого своим делом. С него вполне хватало и того, что приходилось высиживать положенный срок да еще обслуживать надоедливых посетителей. Хозяин кабачка, облаченный во все черное, с траурной лентой на картузе, с потухшей сигаретой в зубах, считал ниже своего достоинства проявлять какое бы то ни было любопытство, явно презирая солдат и других завсегдатаев трактира. Он взглянул на часы, висящие у пояса на черном шнурке. Но только ли циферблат видит он перед собою? Весьма сомнительно. Потухшая сигарета все еще торчит у него во рту, капрал Три-Шестнадцать продолжает оправдываться перед стаканом вина, новобранцы дрожат от страха. Вот и все.

— Забыли меня, я не сомневаюсь. Три-Шестнадцать уже ничегошеньки не значит в Алваро. Но это даже к лучшему. Честное слово, к лучшему, вот ведь что получается. Положим, я объявлюсь в родных местах и кто-нибудь узнает меня и скажет: «А ну докладывай, паренек, чем ты занимался все это время?» Ясное дело, я так только предполагаю, а вдруг кому-то и впрямь взбредет в голову спросить об этом?

Он обращался к самому себе, однако ничего не имел бы против, если бы получил ответ от посторонних, все равно от кого.

— Эй, молокосос, что же ты молчишь, отвечай живее!

— Мне отвечать? — осмелился подать голос один из солдат, но капрал даже не посмотрел на него, так захватили его воспоминания об Алваро и разговор, который он вел словно бы про себя.

— Я как будто слышу голос моей старушки: объясни мне, дорогой сыночек, растолкуй, пожалуйста, что ты делал на военной службе…

Почти без усилия Три-Шестнадцать встает и направляется к деревянной скамье. От него разит винным перегаром. Он идет не спеша, вразвалку и внезапно останавливается перед новобранцами; две бритые головы поднимаются навстречу ему.

— Четырнадцать месяцев быть в отлучке и ни разу не заглянуть домой, боже милостивый! Тут уж никак не обойтись без отчета. Вот ты, голубчик Три-Шестнадцать, и сел в лужу, попробуй-ка выпутайся из затруднения. Ты капрал… Знаешь, мама, я был капралом… Нет-нет, дуралей, это звучит слишком невразумительно. Может, лучше сказать — артиллеристом?.. Знаешь, мама, я служил артиллеристом и выучил назубок все части пушки…

— В самую точку, — произнес один из солдат, поменьше ростом.

— Что в самую точку?

— Да вот это. Достаточно, если вы ответите, что служили артиллеристом.

Три-Шестнадцать с негодованием передернул плечами.

— По-твоему, этого достаточно, чтобы разъяснить положение вещей моей старушке?.. Артиллерист…

— Конечно, всем известно, что такое артиллерист.

— Всем известно? Тогда что же это за птица, артиллерист? И не смей ему подсказывать, пускай этот всезнайка ответит сам.

— Мне кажется, артиллеристом можно назвать любого человека, несущего службу в артиллерии.

— Кому было приказано молчать, дурья башка! Пусть объяснит твой товарищ, хвастунишка, ему и карты в руки.

— Итак, сдается мне, — начал маленький новобранец, — артиллерист — это всякий, кто возится с пушками и мортирами.

— Мортирами? — Три-Шестнадцать, казалось, не верил своим ушам. — Мортиры! Вы только послушайте, как шпарит словечками этот обормот. Мортиры!

— Ясное дело, мортиры, а то нет? Неужели я неправильно сказал?

— Ты соизволил упомянуть о мортирах. И верно, воображаешь, что здорово отличился?

— Но как же так, сеньор капрал, разве артиллерист не имеет дела с мортирами?

— Почему не имеет? Имеет. Только какое же это объяснение, болван? Откуда может знать штатский, что обозначает подобное название? Он наверняка и не слыхал его, понятно?

Оба солдатика, оторопев от такого обилия вопросов, растерянно хлопают глазами.

— Нам еще не выдали инструкции, — извиняющимся тоном пролепетал тот, что поменьше.

Тогда более высокий заметил:

— Я полагаю, нет необходимости в инструкции, чтобы догадаться, что это орудие. Как ни крути, все выходит, что это огнестрельное орудие и его применяют на войне.

— Мортиру?

— Да, мортиру, сеньор капрал.

— Прекрасно. Значит, ты, продувная бестия, утверждаешь, будто мортира — огнестрельное орудие и его применяют на войне? Я не ошибся?

— Нет, сеньор капрал. Мортиру используют во время войны с другими государствами. Мортира — огнестрельное орудие, из него палят по врагу.

— Превосходно! Наконец-то капрала Три-Шестнадцать просветили добрые люди. Теперь остается лишь узнать, для какой такой войны предназначается это огнестрельное орудие и по какому врагу следует открывать из него пальбу? Валяй дальше, ума палата! Ты что замолчал, уж не сдрейфил ли часом?

Разумеется, он обращался к сидящим на лавке солдатам, но поглядывал преимущественно на трактирщика. Три-Шестнадцать испытывал неимоверную гордость оттого, что задал столь каверзный вопрос, и слова его были адресованы скорее человеку за стойкой, чем рекрутам, от него ожидал он сочувствия и одобрения.

— По какому врагу? — Маленький солдат явно колебался. — По какому врагу?.. Ага, сообразил, сеньор капрал… По мулам…

— Ну и отмочил же ты штуку, балда, — ахнул второй новобранец и разразился хохотом, стуча по полу тяжелыми сапогами.

А капрал Три-Шестнадцать лишь криво усмехнулся. От жалости и презрительного сострадания.

III

— По мулам, — ответил малорослый рекрут, и мулы действительно представлялись ему врагами. «По белому мулу — огонь!» — шутили между собой артиллеристы, получив приказ стрелять. «Бедняге мулу опять влетело ни за что ни про что», — обиженно ворчали старые служаки, когда их несправедливо наказывали перед строем.

Солдат повыше заливался смехом, хватаясь за живот.

— Сукин сын, ай да сукин сын! — Он покачивался из стороны в сторону, и его бурное веселье задевало товарища, который то и дело краснел от смущения до ушей. — Ха-ха-ха, ай да сукин сын!

Маленький солдат терпеливо выслушивал насмешки, прерывавшиеся взрывами хохота, он стыдился своей неудачной фразы. Однако всякому терпению есть предел. Если неопытный новобранец и допустил оплошность, ответив невпопад, нельзя же над ним всю жизнь издеваться; поняв это, рекрут толкнул локтем дружка и проговорил:

— Да, по мулам. А что здесь такого? Говорим же мы: «По белому мулу — огонь».

Час от часу не легче. Первый солдат захохотал еще оглушительнее, скамейка так яростно сотрясалась от его гогота, что, казалось,