Проклятый (СИ) - Лимасов Александр

Лучина едва освещала тёплую избу, бледное лицо Анисима, укрытого шкурами, его жену и сыновей. Волк и Лис стояли в мрачном молчании, а Бэр, умеющий лечить не хуже деда, помогал матери менять повязки. Он, как и дед, владел волхвовским искусством исцеления прикосновением руки, но не такие тяжкие раны.

Веки раненого, дрожа поползли вверх. Хриплым, словно надтреснутый колокол, голосом он произнёс:

- Сыны мои, вот и смертушка моя близко. Видать не судьба мне внуков увидеть.

- Отец! – В один голос, едва не крикнули братья.

- Обождите. Выросли вы сильными и добрыми, но в деревне вас страшатся. Поэтому слушайте мой наказ. – Анисим закашлялся, выплюнул комок спёкшейся крови и закрыл глаза – даже блеклый свет лучины казался слишком ярким, терзал. – Не начинайте драку первыми и не убивайте без необходимости. Не обижайтесь на оскорбления, люди, не имеющие силы, всегда остры на язык. И заботьтесь о матери с дедом. А теперь вынесите меня из избы.

Братья, едва сдерживая рыдания, подняли лавку с лежащим на ней отцом и понесли на улицу. Пусть он полюбуется на звёздное небо. Человек перед смертью должен видеть красоту, тогда и умрёт тихо, без мучений.

Ночь смотрела колючками звёзд на опалённую злобой деревню. Словно в траур по погибшим, она облачилась в свои лучшие одежды, щедро осыпанные серебром и драгоценными каменьями, даже грязные пятна облаков уплыли за виднокрай, гонимые вечерним ветром. Молчали обычные для весны создания: лягушачий хор не резал слух своим нестройным ором, сверчки не выводили трели, не пели птицы, даже природа сохраняла траурную тишину.

- Сожгите меня на рассвете. – Сказал Анисим на последнем вздохе.

Весь остаток ночи братья складывали костер у лесного озера. Зеркальная гладь воды отразила братьев, несущих тело отца, его сменил полыхающий костёр и метнувшаяся в него женщина. Огонь с жадным рёвом пожирал волосы, одежду, живую плоть.

Братья смотрели на костёр, а из глаз катились слёзы, первый раз в жизни они плакали. Старый волхв, как срубленный дуб упал на землю. Он знал, что его дочь, согласно принесённой клятве любви, должна последовать за мужем, и не мог этого вынести. Но ещё ужаснее было видеть лица внуков: ещё вчера юность ласкала их, черты были по детски мягкими. Сейчас же перед ним стояли разъярённые медведи. Прекрасные лики молодых красавцев сменились звериным оскалом. Весь лес содрогнулся от бешеного рёва. Взошло Солнце.

Весь полнилась плачем и стонами. Мёртвых хазар принесли в жертву водяному – попросту бросили в реку. На холмах полыхало около дюжины костров. Кому-то помогали идти, кто-то ковылял к ним сам – необходимо отдать дань уважения тем, кто полёг, защищая родную деревню.

Братья вели деда к родительской избе, старому волхву стало плохо, и до лесной избушки он бы не добрался. Завидя их даже собаки прятались по конурам, не рискуя высовываться. Девки, всегда стайкой вившиеся вблизи молодых охотников, теперь с визгом бежали в дома, едва показывались крепкие фигуры. Половина деревни видела, как Бэр порвал глотку кочевнику, и за ночь рассказала другой половине.

Староста – толстый мужик со свиными глазами, да и похожий на борова: приземистый, расплывающийся во все стороны с носом, сломанным в детстве и теперь напоминающим свиной пятачок, стоял посреди дороги, глядя на братьев с лютой злобой.

- Так вот, кто убил моего сына! – Зашипел он. – Бэр, тебя казнят!

Братья, шедшие с понурыми головами, подняли глаза. Староста почувствовал, как по его ноге потекло что-то теплое. Вместо ожидаемых очей испуганных подростков, на него смотрели яростные зрачки жаждущих крови волков. Бэр заговорил голосом, срывающимся на рычание.

- Твой сын заслужил свою смерть! Насильникам нет места на земле, и ты это знаешь! А если посмеешь наказать меня за его убийство – сам отправишься к Ящеру!

Удар в грудь, от которого зашлось в испуганном всхлипе сердце, отбросил грузного старосту прямо в кровавую кашу – следы недавней битвы. Братья бережно повели деда дальше. Внезапно старик вскрикнул, прогнулся, пытаясь дотянуться до спины, как будто его ужалил шершень, повалился на живот. Между лопаток торчала рукоять швыряльного ножа. Староста метнул следующий. Волк, выказывая нечеловеческую ловкость, перехватил, швырнул назад, Бэр и Лис метнули своё оружие. Нож, и хазарское копьё врезались в толстяка, выпуская подлую кровь, а секира раскроила череп, расплескав мозги по пыльной дороге.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Братья метнули своё оружие одновременно, не раздумывая. Вопль ужаса сотряс деревню, бабы попадали без чувств, мужики стояли и со страхом смотрели на изуродованное тело своего главы, на которого они сами не смели даже повысить голос. Оружие братьев уже покинуло его, и только нож остался торчать в сердце.

- Собаке – собачья смерть! – Выговорил Бэр, сплюнув в сторону трупа. – Надо помочь деду.

Не смея поднять глаз из страха увидеть стремительно бледнеющее в предсмертии лицо деда, они подошли к пращуру. Лис вынул нож, Волк тут же приложил целебный мох из поясного мешочка, благо всегда носил с собой.

- Дед! Дед, ты живой?

- Уже нет внучки. Запомните, в моей избе, в скрыне лежит ваше наследство. Заберите обязательно! А меня сожгите там, где вчера стреляли по шишкам. Прощайте и не плачьте по мне. – Сморщенная рука коснулась лба каждого, благословляя, и бессильно упала. Старый волхв умер. Братья остались одни на свете.

Солнце в зените смотрело на распростёртое тело и молодых охотников, преклонивших пред ним колени. Выполняя наказ старика, они не давали волю слезам, но в груди у каждого было будто по огромному валуну, забивающему дыхание, не дающему говорить и нормально дышать. Их окружал священный лес. Царило безмолвие: молчали звери, птицы, не смела подать голоса листва. Старый волхв был частью светлой дубравы, и его смерть отразилась на всём, казалось, будто жизнь остановилась в этом месте.

Там, где вчера висело кольцо, возвышалось последнее ложе воина, готовое к сожжению. Сухие ветви дуба, священного дерева, старательно уложенные любящими руками словно ждали героя, которого суждено вознести в чертог богов. В тишине братья подняли тело и перенесли на печальный костер, ждущий лишь искры. Дневное светило понемногу опускалось за виднокрай. Замерцали первые звёзды.

- Пора. – Сказал Бэр. – Берите факелы.

Он высек искру на свой и зажег остальные. Огонь опустился на дерево, лизнул, будто пробуя на вкус и с жадностью вгрызся в дубовые поленья, лежащее тело. Старика хоронили в полном воинском убранстве, таким боги и забрали его к себе. Не осталось ни кости, ни железа – всё перенеслось в Вирий. Братья ухватили, обжигаясь, по красному, пышущему жаром углю и сжали в левой ладони. Шипение мяса, запах горелой плоти, боль заменили им слезы, и стало легче после утраты самого близкого человека.

Наследством волхва, схороненным в окованной медными полосами скрыне, укрытой в дальнем углу избы, оказались три боевые секиры и тугие хазарские луки – всё, что нужно для воинов.

- Предадим огню дом? – Предложил Лис.

- Нет, – ответил Бэр – пусть стоит.

Они стояли и смотрели на опустевшую избу, осиротевший лес, друг на друга. Волк, молчавший всё время, изрек:

- Надо сменить одежду, наша, со вчерашнего дня, вся в крови и испорчена.

Лис поддержал:

- Дома есть смена, пойдём, Бэр.

- Идём, - согласился старший брат – но сначала искупаемся. Очистим тела от крови, а души от скверны.

Лесное озеро встретило своих любимцев ласковым плеском воды, приглашая избавиться в нём от всего накопившегося. По воде бежала мелкая рябь, пользуясь которой, рыбешки выпрыгивали, хватая неосторожных насекомых, что звенели слюдяными крылышками прямо над водой. Братья, разгоняя беспокойные круги по водной глади, отмылись от крови, с грехом пополам отстирали одежду и направились к деревне.

На этот раз весь приветствовала их могильным молчанием. На улицах пусто, даже собаки не высовывались из конур, непостоянный ветер, что не давал о себе знать с вечера, резкими порывами гнал между изб сорванную с яблонь, что украшали почти каждый двор, листву, только суматошная курица, нарушая давящее безмолвие, пронеслась с беспорядочным кудахтаньем.