Варвар в саду - Збигнев Херберт

Верхний палеолит, или эпоха северных оленей и человека разумного, насчитывает от пятнадцати до двадцати пяти тысячелетий и завершается примерно за пятнадцать тысяч лет до нашей эры. Он делится на ориньякский, солютреанский и мадленский периоды. Природные условия в эту эпоху стабилизировались, что и создало основу франко-кантабрийской цивилизации. Растаял призрак ледяных катастроф — белых, движущихся с севера масс холода, стократ более губительных, чем лава вулканов. Однако погубило эту цивилизацию как раз потепление климата. К концу мадленского периода северные олени откочевали на север. Человек остался в одиночестве, покинутый богами и зверями.

Каково же место Ляско в истории палеолита? Мы знаем, что расписана пещера была отнюдь не в один прием, в ней немало изображений, наложенных друг на друга и происходящих из разных тысячелетий. Основываясь на анализе стиля, Брейль высказывается за ориньякское происхождение главных изображений. Характерной чертой ориньяка, по его мнению, является своеобразная перспектива. Это, разумеется, не линейная перспектива, использование которой предполагает знание геометрии, но перспектива, которую можно назвать повернутой. Животные, как правило, рисуются в профиль, но отдельные фрагменты их тел, такие как голова, уши, ноги, повернуты к зрителю. Рога бизона в сцене, изображенной в «шахте», имеют форму наклоненной лиры[4].

История открытия. Идет сентябрь 1940 года. Франция потерпела поражение. В самом разгаре воздушная битва за Англию. А где-то в стороне от этих эпохальных событий, в лесу близ Монтиньяка, случилось происшествие, смахивающее на приключение из книги для подростков, происшествие, которое подарит человечеству одну из самых великолепных жемчужин доисторического искусства.

Точно неизвестно, когда буря повалила дерево и отворила лаз в пещеру, на который наткнулись восемнадцатилетний Марсель Равида и его друзья. Они решили, что это выход из подземного хода, ведущего к находящимся неподалеку руинам замка. Журналисты придумали историю про собаку, которая провалилась в этот лаз и стала фактическим первооткрывателем Ляско. Вероятней всего, в Равида жила страсть исследователя, хотя влекла его отнюдь не слава: он надеялся отыскать клад.

Лаз был диаметром сантиметров восемьдесят и, как казалось, такой же глубины. Однако брошенный вниз камень падал что-то подозрительно долго. Ребята расширили вход. Первым оказался в пещере Равида. Принесли фонарь — и людским глазам явилась живопись, которая больше двадцати тысяч лет была сокрыта под землей. «Нашу радость просто описать невозможно. Мы исполнили военный танец дикарей…»

По счастью, молодые люди не стали самостоятельно эксплуатировать найденные сокровища, а сообщили о находке учителю, месье Лавалю, а тот оповестил Брейля, который в ту пору жил неподалеку и уже спустя девять дней после открытия был в Ляско. Научный мир узнал о находке только через пять лет, то есть после окончания войны.

Ребята из Ляско заслужили если уж не памятник, то в любом случае мемориальную доску ничуть не меньше той, что висит в честь мадам Мари Мартель — акушерки — офицера Академии. Их родной городок Монтиньяк прославился. А за славой пришли вполне ощутимые выгоды. Улучшилось автобусное сообщение, появилось множество заведений — «Бык», «Бизон», «Четвертичный период», по меньшей мере несколько десятков семей зарабатывают продажей сувениров. Возможно, Равида тоже откроет ресторанчик и в старости будет у камелька рассказывать туристам, как он нашел пещеру, а может, закончит археологический факультет, вот только крайне сомнительно, что ему еще раз так повезет. По правде сказать, о нем ничего неизвестно.

В нескольких сотнях метров от пещеры Ляско существует своеобразное частное предприятие, эксплуатирующее доисторическую тему. Владелец пастбища обнаружил нечто, что вполне может быть входом в новую пещеру, и нашел несколько, впрочем, не слишком сенсационных окаменелостей. Построил сарай, где выставил эти «экспонаты», и, чтобы придать своему «музею» видимость научности, развесил по стенам несколько плакатов, из которых можно узнать, что были четыре ледниковых эпохи: Гюнц, Миндель, Рисс и Вюрм. По получении одного франка хитрый крестьянин, от которого пахнет овечьим сыром, дает пояснения по части палеологии.

Поскольку мы живем в эпоху подозрительности, подлинность пещерной живописи тоже была подвергнута сомнению. Началось это еще в 1879 году, когда Марселиноде Сантуола открыл Альтамиру. Мигом заподозрили отцов иезуитов в том, что это они втайне расписали пещеру и, подсунув ее ученым, так сказать, под нос, дожидаются, когда вокруг нее разгорится дискуссия. И тут-то они объявят, что это подделка, и тем самым скомпрометируют палеоисториков, чья наука раздвигала границы существования человечества за рамки библейской хронологии, понимаемой, надо сказать, весьма наивно. О подлинности Альтамиры ученые объявили только через двадцать лет после ее открытия.

Однако их скептицизм вполне оправдан. Достаточно вспомнить знаменитую историю с пилтдаунским черепом{7}, на тему которого самые крупные археологи и антропологи написали тьму ученых трудов, прежде чем выяснилось, что это фальсификация. Правда, фальсификация, по общему мнению, в своем роде гениальная, так как подготавливалась она очень долго кем-то, кто имел доступ к коллекции и знал методику лабораторных исследований.

Впрочем, операции, каким можно подвергнуть кость, чтобы превратить ее в «палеолитическую», произвести куда легче, чем записать огромные поверхности стен пещеры. Для этого необходима целая группа людей, не только обладающих знаниями, но и наделенных незаурядным живописным талантом. При том что затраты на такую подделку окажутся просто непропорциональными возможным выгодам от нее.

У неспециалистов подозрение чаще всего вызывает то обстоятельство, что некоторые репродукции, причем опубликованные сразу же после открытия, не совпадают в деталях с тем, что можно увидеть собственными глазами. И потому существует предположение, что палеоисторики, добравшись до обнаруженного памятника, добавляют некоторые, по их мнению, необходимые детали. На репродукциях сцены из «шахты», опубликованных в популярной прессе, у лежащего на земле нагого человека нет фаллоса. Но этот фрагмент его тела был попросту замазан редакторами, заботившимися о моральном облике читателей. Если учесть, что множество палеолитических фигурок и гравировок связано с магией плодовитости и все они отличаются подчеркнутой гипертрофией половых органов, все становится на свои места.

При посещении пещеры Ляско и во мне на какой-то миг проснулся скептицизм, когда я увидел свежесть красок и превосходное состояние этого памятника, насчитывающего более пятнадцати тысяч лет. А объяснение этого поразительного факта очень простое. Многие тысячелетия пещера была засыпана, и, следовательно, атмосферные условия там сохранялись неизменными. Благодаря влажности на поверхности образовалась стеклянистая корочка солей кальция, сохранявшая живопись, как слой лака.

Летом 1952 года знаменитый поэт Андре Бретон{8} при посещении пещеры Пеш-Мерль решил экспериментально разрешить проблему подлинности доисторической живописи. Короче говоря, он потер изображение пальцем и, увидев, что на пальце осталась краска, пришел к убеждению, что это подделка, причем недавняя. Для примера он был наказан штрафом (за прикосновение, а не за убеждения), но дело на этом не закончилось. Французский союз писателей потребовал провести расследование подлинности пещерных росписей. Аббат Брейль в докладной записке, поданной руководству комиссии по историческим памятникам, счел подобные демарши неприемлемыми.

В результате прием протирания пальцем не вошел в арсенал научно признанных методов изучения первобытного искусства.

* * *

Из Ляско я возвращался той же самой дорогой, по которой пришел. И хоть я заглянул, как говорится, в бездну истории, у меня вовсе не было ощущения, будто я возвращаюсь из иного мира. Никогда еще я не утверждался столь прочно в успокоительной уверенности: я — гражданин Земли, наследник не только греков и римлян, но и чуть ли не бесконечной череды людских поколений.

И именно в этом — человеческая гордость и вызов, брошенный безмерности небес, пространству и времени. «Бедные бесследно преходящие тела, пусть человечество станет для вас небытием; из земли, несущей в себе и следы ориньякского полуживотного, и следы рухнувших царств, слабые руки извлекают образы, которые, вызывая безразличие или понимание, в равной мере свидетельствуют о вашем высоком достоинстве. Величие неотделимо от того, на чем оно держится. Остальное — мягкотелые твари или лишенные разума насекомые».

А дальше дорога вела к греческим храмам и готическим витражам. Я шел к ним, ощущая на своей руке теплое прикосновение художника из Ляско.