Не мёрзни под кустом. Повесть - Сергей Бурдыгин

– А Индия где? – удивился слесарь, – Хотя разницы никакой…

Врачи из Дели действительно появились у нас как раз перед обедом. Заранее, наверное, подгадали. Четверо бородатых, худеньких и узнаваемо смуглых эскулапов побродили по нашим палатам, посетили операционную и кабинет физлечения, после чего их отвели в столовую, где уже были заранее накрыты столы, и следов больничного обеда не осталось вовсе. Сергей Николаевич по такому случаю отозвал меня с поста:

– Будешь присутствовать. Мало ли кого сюда занесет. Больные у нас разные, и в тихий час шатаются везде.

– А шлагбаум кто открывать будет?

– Агафонова посади. Если он трезвый, конечно.

Для шлагбаума состояние слесаря было еще подходящим., так что я с легким сердцем отправился в столовую.

Застолье шло чередом, как говориться, обычным. Сначала Сергей Николаевич неожиданно гладко произнес тост за российско-индийскую дружбу, не к месту, правда, упомянув Киплинга. Хорошо, хоть про Маугли умолчал. Но гостям понравились, один из них, наверное, самый главный, на не совсем русском языке сказал, что город наш ему понравился и больница тоже, а в особенности – попугай Кеша. Тут напряжение за столом растаяло, пошли негромкие, но оживленные разговоры на разные темы, а уж когда главная наша повариха тетя Катя вынесла огромное расписное блюдо с пельменями, индийцы и вовсе рассыпались в комплиментах. Я сидел в уголке зала, за небольшим клеенчатым столом, куда обычно ставили стаканы с добавкой компота. Сюда же тетя Настя заботливо поднесла отдельную тарелочку и мне, а так же чайную чашечку, выставляя которую она негромко предупредила:

– Там, Андрей, не чай вовсе. Так что ты осторожнее. Не сидеть же тебе насухую-то, ты ж цыган этих охранять не нанимался.

– Индийцы это, – поправил я ее без особого энтузиазма, – очень умная и древняя нация.

– А я читала, что все наши цыгане как раз оттуда. И похожи. А этих одень в тряпье, весь их ум и пропадет…

И тут бабахнуло.

Я выскочил в коридор. Там, действительно, клубился белый густой пар и влажно пахло мокрой побелкой. Вот тебе и дружба народов.

Индийцы, на удивление, под стол разом не полезли, а просто уставились на Сергея Николаевича. Тот, в свою очередь, предоставил их успокаивать заместителю Павлу Павловичу (вот этот действительно испугался, даже вспотел), а сам энергичным шагом пошагал ко мне:

– Дверь в столовую закрой. А то подумают, что у нас тут теракт какой-нибудь.

– А что ж это?

– Да труба там отопительная. Задвижку там выбивает. Сто раз Агафонову говорил заменить… И-эх… Будет мне сегодня удаление аппендикса в минздраве…

Двое индийцев просочились-таки в коридор за наши спины и оживленно обсуждали произошедшее. Потом один из них, тот самый главный, который произносил тост за попугая Кешу, осторожно что-то начал говорить про службу спасения и эвакуацию больных.

– Будет тебе и МЧС, и эвакуация, – успокоил его главврач, – вот придет Агафонов, если он трезвый еще, и все будет.

Слесаря действительно, нашли быстро. Это мы из-за пара не увидели, но поняли по глухим ударом со стороны трубы и довольно образному мату, который вскоре стал раздаваться одновременно с ударами.

Через несколько минут пар развеялся. Индийцы заговорили еще оживленнее, уже не пытаясь вставлять русские слова. Картина перед нами развернулась действительно впечатляющая.

Около злополучной заслонки в луже парящей еще воды стоял мокрый слесарь Агафонов с огромной кувалдой в руке.

– Вот, – просто констатировал он, – закрыл ее на хрен. Ничего сложного. Индийствуйте, как говорится, дальше. Враг не пройдет.

Гости зааплодировали.

Их препроводили обратно в пункт питания.

– Не знаю, уволить вас или премировать, – сказал Сергей Николаевич слесарю.

Тот неожиданно повернулся ко мне и с некоторыми паузами попросил, словно я был переводчиком с агафоновского языка на главврачебный:

– Скажи ты ему, что мне теперь нужно. Внештатная ведь ситуация.

– Ну да, – мрачно согласился Сергей Николаевич, – скажи еще – природный катаклизм. Индийцам-то что объяснить? У них и зимы, наверное, нет, они и про отопительные системы, небось, ничего не знают.

И тут у Агафонова проснулось чувство юмора. Только теперь я понял, что употребить он успел на шлагбауме уже достаточно.

– А вы скажите им, что тут слон проходил. Хоботом задел. У них там это – дело ежедневное…

8

В одно, уже серьёзно предзимнее воскресение, сильно занедужил Макар Игнатович. Он как-то сразу весь похудел, уменьшился, и международное положение его перестало интересовать вовсе, как и управленческие способности Гараняна. Палатами мне случалось проходить часто – охранники в больнице, да как и везде, наверное – резервная рабочая сила. Там шкаф надо передвинуть, там больного с кровати на кровать зачем-то переложить. Да и вообще, порядка ради, нам было положено изредка появляться в лечебных коридорах, словно больные или врачи могли тут без нашего пригляда устроить кровавую перестрелку.

– Странная у вас работа, – философски грустно произнёс, завидев меня, отставной партаппаратчик, – и, вроде, не делаете ничего (уж простите), а без вашей профессии в нынешнем обществе – никак. Торгашей надо охранять, болезных вот, концерты-ярмарки. Сплошная заградительная система. Куда докатились?

– Можно подумать, в ваших обкомах и исполкомах милиционеров на входе не было, – осторожно возразил я, – и торгаши, как вы выражаетесь, при вас тоже не бедствовали.

– Согласен, – поддержал меня Степан Суренович, – нынешняя власть, она с кого пример берёт, у кого управлять учится? Уж явно не у Америки. Тамошним Рокфеллерам и не снились наши фермы колхозные, очереди в аптеках, «хрущёвки» раздолбанные, в которых жить по-человечески нельзя уже. Но не снилось этим заокеанским богатеям и то, что, стоя у руля государственного, можно со всей этой разрухи огромный навар иметь….

– Да бросьте вы, – неожиданно мирно сказал Макар Игнатович, – ну, поимел я в жизни, скажем, навар, немалый поимел, и что? Лежу вот теперь кулём мучным, и думаю, что скоро до унитаза сам, без посторонней помощи, не смогу добраться. И главным моим счастьем тогда будет не иномарка какая-нибудь, не коттедж, не дача элитная, а именно мгновение, когда, меня, наконец, донесут до этого сортира…

– Вы лучше в Бога начните верить, – посоветовал вроде бы не к месту Гаранян, – а про сортиры ещё нарассуждаетесь, когда припрёт.

И не знаю, о чём в последнее время начал рассуждать Макар Игнатович, но врачи к нему стали заходить всё чаще, а родственники, бывшие сослуживцы и соратники по партии – всё реже. Он смотрел в окно, за которым беззвучно (рамы пластиковые, не слышно) качалась ветка разросшегося старого клёна, и уже всё больше молчал. Это молчание любому охраннику со стажем было знакомо. Недобрым оно было знаком, неблагостным.

И, мне кажется, так молчавшие и смотревшие в окно, слишком хорошо понимали это тоже.

Конец ознакомительного фрагмента.