Фаншетта, или Сад Надежды - Жани Сен-Марку

Однако, если ее и мучили сомнения, они касались только формы письма, а не его содержания. Она себе так хорошо представляла, что написано в том письме, которого ей никогда не получить… Оно было бы для нее неиссякаемым источником мужества… Вдруг, словно отбросив сразу все сомнения, девочка написала:

«Моя дорогая маленькая Фаншетта!

Мне очень плохо без тебя, и я думаю о тебе каждый вечер, когда засыпаю».

Вот и все. Этого достаточно. Однако, прочитав, она прибавила: «и когда просыпаюсь».

Фаншетта собиралась еще раз послушать пластинку с колыбельной песней, но в комнату вошла Даниэль Мартэн.

— Ну, я все кончила! — весело сказала она. — А ты? Покажи-ка… Какую чудесную песню ты выбрала! Она тебе напоминает твою мать?

— Нет… — немного смущенно ответила Фаншетта. — Нет, моя мама никогда не пела. Я думаю, ей было не до того.

Даниэль Мартэн не стала настаивать. Она рассмотрела фотографии, комнату на картинке и улыбнулась, увидев нелестное изображение дамы в сером — месть Фаншетты.

Прочитав начало письма, молодая женщина задумалась и, словно для того, чтобы разрешить последнее сомнение, быстро протянула Фаншетте корзинку, в которой лежали гребенка, карманное зеркальце, ножницы, перочинный ножик, записная книжка и музыкальный ящик.

— Выбери что-нибудь из этого, — сказала она, — и возьми себе. На память о нашей встрече.

После короткого обследования Фаншетта живо протянула руку к музыкальному ящику.

— Такие игрушки… тебя еще забавляют? — равнодушным голосом спросила женщина-адвокат.

— О мадемуазель!.. Это не для меня! — вырвалось у Фаншетты.

— Так я и думала, — с облегчением сказала Даниэль Мартэн.

Быстрым движением она остановила патефон, подошла к девочке и, встав перед ней, положила обе руки ей на плечи. Теперь серым глазам Фаншетты уже некуда было спрятаться от глубокого взгляда карих лучистых глаз.

— Я тебе друг, Фаншетта, поверь мне! — с силой сказала Даниэль Мартэн. — И только я одна могу вытянуть тебя из трудного положения, в которое ты попала. Надо только, чтобы ты сказала мне, о каком ребенке ты все время думаешь, кого ты во что бы то ни стало хочешь разыскать. Ведь это так, да?

— Да, — пробормотала Фаншетта, вдруг перестав сопротивляться и падая на стул. — Да, мадемуазель… Вам я это скажу. Я хочу разыскать своего маленького брата… Ему четыре года… Это Бишу́, понимаете…

Глава II. Сад на улице Норвен

— Мы поедем на поезде?

— Нет, господин Бишу… Если хочешь стать гражданином Монмартра[4], приучайся взбираться на лестницы высотой в километры!

Поезд без паровоза, с двумя вагонами — фуникулер, на который Бишу глядел с вожделением, — полз, как гусеница, по склону, ведущему к Сакре-Кёр[5]. Чтобы маленький человек не унывал, Фаншетта и Даниэль Мартэн взяли его за руки.

— Ты уверена, Фаншетта, что найдешь то место, где жила твоя тетка? — спросила вдруг Даниэль Мартэн. — Мне пришлось пустить в ход всю свою дипломатию, чтобы дирекция приюта разрешила мне забрать твоего брата у кормилицы. Это такое необыкновенное одолжение с их стороны, что, знаешь ли, во второй раз мне уж не удастся привезти сюда вас обоих.

— Я найду это место, мадемуазель… Уверяю вас, найду! — повторяла девочка. — Я так хорошо помню, как мы приходили сюда с мамой в последний раз… В тот день, когда тетка сказала, что мы будем ей мешать, и не захотела оставить нас у себя.

— А ты думаешь, теперь… — возразила Даниэль Мартэн, беспокоясь об исходе предстоящих переговоров.

— Теперь другое дело: я стала взрослей, а она постарела, — сказала Фаншетта, и в ее потухшем взгляде упрямо зажглась искра надежды. — Ведь многие люди — не правда ли, мадемуазель? — берут на воспитание чужих детей из приютов. А тетя Лали́ все-таки сестра моего дедушки. Уже в этом-то я, во всяком случае, уверена.

— Будем надеяться, Фаншетта, будем надеяться… Это твой последний шанс. Я сделала почти невозможное, ты это знаешь.

— Да, мадемуазель. Если бы не вы, где бы я была сейчас? Может быть, в тюрьме… И, уж конечно, далеко от моего Бишу, — пробормотала девочка, глядя на сбою спутницу глазами, полными восторженной благодарности.

Десять дней прошло с тех пор, как адвокат вмешался в дело Фаншетты. После нескольких разговоров с девочкой Даниэль Мартэн тщательно исследовала в районе Булонского леса узкую улицу, где прошло детство Фаншетты и где надо свернуть себе шею, чтобы увидеть кусочек неба. И она поверила в ту печальную историю, которая привела девочку в ее кабинет. Все соседки подтвердили, что Фаншетта говорила правду: у Мари Франс Дэнвиль действительно не было никого на свете, и ей ничего на свете не было нужно, кроме любви малыша, которого она нянчила, пока была жива их мать.

Такой малыш может заменить самые прекрасные игрушки! Улыбка Бишу… Его ручонки вокруг шеи… Как интересно учить его говорить и ходить! И главное, как приятно читать в его карих глазах, и застенчивых и лукавых, что он очень крепко любит свою старшую сестру!

Фаншетта только тогда до конца поняла, как все это ей дорого, когда ее разлучили с братом. И вот однажды горе разлуки резко перешло в отчаяние, а затем в бунт. Это случилось через полгода, когда Фаншетта впервые навестила ребенка у кормилицы. Оборванный малыш, вместе с двумя другими детьми барахтавшийся в грязной луже, едва ответил на ее ласку. Когда старшая сестра, нежно подразнивая маленького брата, привычным движением коснулась пальцами его щеки, Бишу в страхе приготовился обороняться. Он бросился даже искать защиты у неповоротливой женщины с жирным лицом, которой Фаншетта не могла простить, что она позволяет называть себя «мамой».

— Этот самый пугливый! — с тупым смехом сказала женщина, взглянув на расстроенную девочку.

— А ведь дома… — только и прошептала Фаншетта.

На обратном пути в сиротский дом перед глазами Фаншетты неотступно стоял испуганный малыш, потерявший всякое доверие к старшей сестре. «Мой Бишу… Этого не может быть!.. Чем дальше, тем меньше он будет знать меня… И меньше любить… Это невозможно!»

Ночью ей приснился мальчик, брошенный на пустынном берегу. Фаншетта сидела в лодке и никак не могла доплыть до него, а он протягивал к ней свои худые ручки и глядел на нее глазами грустной собаки… А между ними были волны, волны не давали им соединиться…

Нет! Так не могло продолжаться. Она должна уйти… Должна!

На следующий день, слушаясь только голоса своего сердца — сердца маленькой девочки, охваченной смятением, Фаншетта в первый раз попробовала бежать, с одной только мыслью: вырваться из сиротского дома и быть с Бишу…

* * *

Фаншетта, Даниэль Мартэн и Бишу остановились передохнуть на самой высокой террасе, простирающейся над городом, у церковного входа. Бишу преспокойно уселся на последней ступеньке, по соседству с десятками воскресных туристов, расположившихся вдоль лестницы, как цветочные горшки по обе стороны крыльца. Некоторые из них фотографировали, другие беседовали между собой, третьи о чем-то думали, глядя на далекий горизонт — волнующееся море крыш с гребнями куполов и колоколен. За спиной Бишу сидела женщина и вязала; пальцы ее двигались быстро, а она сама и не глядела на свою работу. Вокруг говорили на самых удивительных языках; французской речи почти не было слышно.

— Ну как, Фаншетта? В какую сторону мы теперь направимся?

Фаншетта посмотрела на серебристую даль, которая в этот час подернулась легкой дымкой — как бы для того, чтобы не казаться такой пугающей, не раскрыться во всей своей необозримой широте. Потом девочка повернулась к церкви, такой ослепительной под своим белым каменным куполом, словно она только что появилась на свет. Решительным жестом Фаншетта указала налево, в сторону улицы Азаи́с — улицы, на которой находится водонапорная башня, удивительно похожая на крепость.

— Сюда! — уверенно сказала она.

Тетка Элали́, которую им предстояло разыскать, была последним оставшимся в их семье человеком, кто мог еще приютить Фаншетту и ее брата. Но самое неприятное заключалось в том, что Фаншетта никак не могла вспомнить ни ее адреса, ни даже фамилии, что еще больше затрудняло дело. Бывшая барышня Дэнвиль дважды оставалась вдовой и снова выходила замуж. Для девочки она всегда была только «тетей Лали», хмурой, неприветливой женщиной, не любившей ее мать. Она жила у входа в сад, в котором работала сторожихой, и этот сад был единственной приметой, по которой предстояло ее найти.

Монмартр — это деревня, взявшая приступом холм и разбежавшаяся по его склонам. На Монмартре живется и дышится совсем по-другому, чем в остальных двадцати районах Парижа. Здесь на каждом шагу маленькие садики, расположенные перед низкими домиками или позади них; узкие, извилистые улочки в самой старой части Монмартра всегда полны людей, особенно в воскресные дни, когда по ним с трудом пробираются автомобили. В эти дни все дороги ведут вас на площадь дю-Тертр и все лестницы поднимает вас к собору.