Другие люди: Таинственная история - Мартин Эмис

— Что? Что ты сказал? Смотри у меня, гаденыш, а то башку сверну. Усек? Усек, я спрашиваю?.. Пошли, цыпочка. Свалим от них поскорее. Отбросы общества — вот кто они. Самое дно. Ну, то есть не все, конечно. И где, как бы это сказать, в смысле, обходительность?

Усиленно работая плечами, девица потащила Мэри прочь, в сторону полосы заброшенных строений. Как только они второй раз свернули за угол, девица остановилась и оглядела Мэри с головы до ног.

— Меня зовут Шерон. А тебя?

— Мэри, — выдохнула она.

Шерон посмотрела Мэри в глаза и нахмурилась. Казалось, к ее толстому лицу приклеился лишний кусок плоти, пухлый придаток, пересаженный уже позже на ее первозданные черты. Какая-то проволочка случилась. И у Мэри возникло ощущение, что любая эмоция отразится на этом лице с некоторым запаздыванием. Будто какого-то такта не хватало для гармонии между чертами лица и любым чувством, которое они могли бы выразить.

— Фу ты ну ты, пташка, да ты никак с кем-то трахалась, а? — загоготала она и принялась поправлять на Мэри одежду. — Хотя все мы не без греха, верно? Ведь это дело — чистый кайф! То есть, ну, я иногда сама совсем не прочь, понятно, если только милые братишки, без всякой там лабуды, просто за ради удовольствия. — Она подняла выпрямленный указательный палец, — А вот ссать на себя не позволю. Не из таковских, — заносчиво добавила она. — Не позволю! — Она стерла грязь с плеча Мэри, — Мм-да… могли бы уж тебя потом куда-нибудь отвезти, что ли… То есть подкинули бы тебе немного бабла на уютный отельчик или типа того. Ну ты ж понимаешь — мужики, они все такие. Глупо так к ним привязываться, а?

Мэри была готова согласиться, однако Шерон уже поспешила дальше, и Мэри послушно последовала за ней. От долгой ходьбы Мэри становилось все хуже. Она решила, что это связано с очагом тягостной боли, который находился где-то в нижней части спины. Как тяжко, как чертовски тяжко! Неприятно было еще и из-за естественности своенравного проявления этих спазмов, чего-то смутно привычного в них. К тому же она чувствовала, что это какая-то примитивная и не заслуживающая беспокойства боль. Хотя все равно больно. В этом-то и беда: все эти страдания особо и не докучали бы, если бы порой не было так тяжко.

— Я тут вот останавливаюсь, когда оказываюсь в этих краях, — сказала Шерон, ведя ее по железному лабиринту, мимо подстерегающих на каждом шагу металлических ловушек, за которыми она пару раз заметила очертания спящих престарелых автомобилей, — Только не думай, что я здесь частенько прохлаждаюсь.

Они прошли мимо плоских стен одного из опустевших укрытий. Кругом стоял неприятный запах сырости и ветхости, который перекрывался еще более насыщенным запахом человеческого происхождения. От этого запаха к горлу подступала тошнота. Какой - то спрятавшийся на земле, укутанный в многочисленные одежды человечек робко посмотрел на них снизу вверх. Рядом с ним неслышно перекатывалась опрокинутая бутылка.

— Не обращай на него внимания, — оживленно сказала Шерон, — Это Импи. На самом деле его зовут Том, но я зову его Импи, потому что он… импозант, э… импотент. Ведь правда, Импи, эх ты, доходяга несчастная!

Она повернулась к Мэри и миролюбиво добавила:

— Знаешь, по мне, так лучше всегда об таком в открытую посмеяться. А то у него по этому поводу разовьется комплекс или типа того. Эй, Импи! Как у нас сегодня самочувствие?

— Замерз, — отозвался Том.

— Тогда поди и разживись чем-нибудь. И не смотри на меня. Это Мэри. Запомни хорошенько — ты до ней щупалец своих не распускай. Что с тобой, бедняжка? Ты прямо как будто нам тут сейчас родишь кого… Что, болит?

Мэри виновато закивала.

— Где? Где болит?

Мэри слегка похлопала себя сзади.

— И что, они тебя сзади тоже, что ли? Как болит?

— Просто болит.

Она опять нахмурилась, и с небольшой задержкой это отразилось на ее лице.

— Ух ты! Да ты и впрямь святая простота какая-то. Она протянула руки к талии Мэри, и они оказались

совсем не такими грубыми, как того опасалась Мэри.

— Ну вот, — пробормотала она. Мэри почувствовала, что изнутри ее что-то давит, что-то восстает, — У каждого свое. Это я поняла по опыту. У каждого свое. На него не обращай внимания — ты ведь это уже все повидал не раз, Импи, а?

Грациозно придерживая вытянутую вверх руку Мэри, Шерон помогла ей вылезти из юбки. Они обе посмотрели на землю и увидели спутавшийся клубок подвязок и застежек.

— Ну у тебя тут и раскардаш, дорогуша! Попала в передрягу? Давай-ка сымай свои причиндалы! Да, и где это тебя черти носили? Вот так, сюда! Ну же!.. Бог ты мой, до чего же ты беспомощная. За тобой глаз да глаз.

Пальцы Шерон нырнули в основную подвязку. Она легко соскользнула вниз.

— А ты милашка. Всегда хотела быть брюнеткой. Дольше сохраняешься. И говорит так ладно, правда, Импи? Ну вот и все, сядь на корточки и напрягись. Давай же, дуреха. Просто… опорожнись… Вот и все.

Ох, не реви, сейчас чего реветь-то? Дуреха. Это все делают. Дело-то житейское. Знаешь, что моя бабка всегда говорила? «Дорогуша, все с приветом, лишь про нас не скажешь это, но по кой-каким приметам даже ты слегка с приветом». Мы тебя тут не бросим, можешь не сомневаться. Мы-то приведем все в порядок.

Глава 3 Наизнанку

Мэри, конечно, не очень ясно представляла, что именно Шерон собирается привести в порядок. Закрепить, то есть подремонтировать. Однако ей показалось, что это неплохое предложение, к тому же других ей пока не поступало.

Они направились к оставшимся вдалеке улицам с их суетой. Трава нежно ласкала ноги Мэри. Краем глаза она следила за перемещением внушительной фигуры своей новой подруги. Она уже не испытывала прежнего страха перед возвращением в шумливое и необъятное настоящее. И ей нравилось, что все кругом «с приветом». Мэри взглянула вверх. Пышнотелые небесные существа снова были на месте — они перекатывались на спинке и подставляли бока ласкающим лучам солнца. Она с любопытством думала о том, какие планы лелеет для нее Шерон.

— Бляха-муха! — внезапно вскрикнула Шерон. Она остановилась и положила руку на плечо Мэри, — Прошу пардон за грубость. — Тут она согнула ногу и осторожно наклонилась, — Ненавижу ходить по траве на этих гребаных каблуках.

Ее туфли выглядели действительно особенно зловредными: затейливые загогулины с тонким острым клыком, они крепились к лодыжкам с помощью сложных металлических зажимов.

— Черт побери, для тебя ведь тоже надо раздобыть обувку, дорогуша. Вобще-то, сама понимаешь, у меня есть тут кой-какой гардероб, только… Тебе должно быть охрененно холодно. Оппа! — Она кряхтя выпрямилась, — Хорошо еще, что погода переменилась.

Они продолжили путь. Да, погода переменилась. Да, это хорошо. Все налаживается. Теперь Мэри была готова забыть или хотя бы на время отогнать от себя мысль о коварной тяжести, навалившейся на нее, пока она спала. Ведь пока она спала, с ней что-то случилось. Что-то и впрямь произошло. Да, дружище, что-то пришло к ней ночью, искалечило, вывернуло наизнанку. Что бы это ни было, оно не могло вынести, что она жива, оно пыталось убить, уничтожить ее душу. Что это? Может, это прошлое пытается вернуться обратно? Пожалуй. Вполне вероятно, что прошлое ждет, пока ты уснешь, чтобы подкрасться к тебе вот так, незаметно, как змея. И самое отвратительное, что она сама хотела этого насилия над собой. Она сама вызвала его к жизни. И она не получила сполна — просила еще.

— Понимаешь, Мэри, — начала Шерон, — бля буду, пардон, если я знаю, зачем тащусь сюда снова и снова. Клянусь своей красотой, сама не понимаю, почему все еще хожу сюда. Пожалуй, только ради Импи, старая я размазня. Я вообще-то не из этого круга. Я не такая, как они. Однако, видишь ли, опрокинешь пару-другую и, сама понимаешь… просыпаюсь и никогда не могу вспомнить, как тут очутилась. Но мы ведь все такие, правда? Тупо и глупо, да?

— Да, — подтвердила Мэри, — полагаю, что так.

Мэри опять шла по улицам, но теперь у нее была цель. Поэтому улицы теперь больше не казались такими буйными и неуемными. Шерон знала дорогу: она уверенно, даже нахально продвигалась вперед, ни на что не обращая внимания. Ни улицы, ни другие люди со всеми их бедами не задевали ее.

Они двигались очень быстро, и Мэри все время пыталась не отставать. Улицы, которыми вела ее Шерон, отличались по размеру и характеру. Некоторые находились во владении охрипших автомобилей: они были полностью отданы движению, так что, казалось, сам воздух гнал людей своими порывами то в одном, то в другом направлении. Когда достаточно большое число людей скапливалось на углу, автомобили осаживали себя и выстраивались в очередь, рокоча от нетерпения. Порой какой-нибудь отчаявшийся пешеход бросался, лихорадочно виляя, сквозь запруженные переходы, а машины злобно фыркали, застряв на месте. Другими улицами владели, причем сообща и с ощущением гражданского достоинства, расположившиеся на них строения: здесь приоритетом была тишина, а воздух словно застыл. Почти никто не входил в эти дома — и еще реже кто-нибудь из них выходил. Мэри, горя желанием постичь законы жизни, предположила, что, единожды попав внутрь, люди оставались там, пытаясь таким образом избежать улиц и таящихся в них возможностей. По этим улицам машины передвигались с необычайной робостью, а некоторые уже и вовсе остановились отдохнуть, и люди могли вполне свободно и без опаски переходить дорогу.