Складская история - Виктор Дьяков

– Но как же, нет, слухи пойдут, потом от стыда сгорю, да и перед детьми… – неуверенно возразила Клавдия.

– Вы боитесь огласки? Не бойтесь. Узбеки не только забитый, но и молчаливый народ. И если вы поставите себя с ними настоящей ханум, хозяйкой, они будут немы как рыбы, чтобы вы тут не делали. Уж я-то их знаю. Поймите Клава, у вас еще есть время, но его не так уж много, ближе к пятидесяти, когда ваши дети будут совсем взрослыми и упорхнут от вас, тогда будет уже поздно. Вот мне сейчас пятьдесят четыре и я чувствую себя совершенно никому ненужной, хоть и была все время образцовой женой и матерью, никогда не изменяла мужу, а сейчас как у разбитого корыта. А вам и изменять никому не нужно, вы ведь совершенно свободны. У вас уникальная ситуация, не упускайте свой шанс. Поверьте, он мало кому выпадает в вашем возрасте…

Нет, не могла, вот так сразу, Клавдия принять мировоззрение Анны Николаевны. Все что та ей рассказывала и советовала, ей поначалу казалось дикостью, для нее обычной русской бабы, провинциалки. Как же это вообще можно жить для себя, наплевав на все, когда сорок лет прожито совсем по-другому, и все ее ровесницы, знакомые, все прожили по-другому, да и ее предки по женской линии тоже никогда не жили для себя, ради удовольствий. Нет, измены случались, некоторые из ее подруг даже регулярно «ходили налево» при живых мужьях. Но сказать, что они от тех «хождений» получали какое-то удовольствие, от левого «перепиха» где-то в сарае или стогу соломы, не говоря уж о моральном аспекте… В поселке таковым бабенкам потом жить было очень тяжело, даже тем про кого можно было сказать словами пословицы: «ей хоть плюй в глаза – все божья роса». Она наверняка знала, что и с собственными мужьями мало кто из женщин испытывали это самое наслаждение, истинное удовольствие, особенно с возрастом. Да и вообще при той «счастливой» советской жизни, что проживали рядовые женщины, от не проходящей усталости как физической, так и моральной, они вообще забывали об обычных женских удовольствиях. Ведь после рабочего дня им, как правило, была уготована «вторая смена», работа по дому, убрать, обстирать, приготовить пищу на всю семью. При такой жизни абсолютному большинству женщин было не то, что не до любовников, собственный муж в постели без надобности – засыпали едва падали в кровать. Причем старшему поколению пришлось значительно тяжелее, чем поколению Клавдии. Это она знала на примере своей матери и бабки. Бабка проработала полтора десятка лет кочегаром (!) на паровозе. Да-да, женщины в СССР, во всяком случае русские, не только укладывали шпалы, но и работали кочегарами в военные и послевоенные годы, то есть кидали лопатами уголь в паровозную топку. Правда, надо уточнить, таким трудом женщины занимались только в России, ну еще в Белоруссии. То же можно сказать и об укладке шпал. Даже на Украине, не говоря уж о других «угнетенных и оккупированных» республиках, такого за исключением русскоязычного Донбасса нигде не было. Бабка от последствий этого «социалистического» труда, конечно же, долго не прожила, скончалась в пятьдесят три года. У матери сложилось полегче, она пошла не в кочегары, а в проводницы. Тоже еще та жизнь. Проводником был и ее муж, отец Клавдии. Вечно в рейсах, вечно на колесах… в результате, заработали у МПС так называемую квартиру, в бараке, вот в этом поселке. Барак – самое сильное впечатление детства Клавдии. Она часто оставалась одна, когда родители надолго уходили в рейсы. Она запиралась и дрожала от страха, ибо по ночам в барачном коридоре орали, дрались, матерились, ломились, ошибившись дверью, пьяные. Родители, нахлебавшись «железнодорожной» жизни, строго-настрого запретили дочери связывать с ней же и свою жизнь, в результате чего она и поступила в финансовый техникум.

У матери имелось полным полно возможностей если не завести роман во время рейса, то хотя бы изменить мужу, но она этого не делала – Клавдия знала это доподлинно. Сама жизнь, нелегкая работа, житейская неустроенность, как правило, отбивала у женщин даже позывы к какому-либо флирту, разве что у совсем разбитных. Но таковых среди проводниц того поколения было немного. Изменял ли отец матери? Вот этого Клавдия не знала. Отец сумел сделать на своем поприще небольшую карьеру и перед пенсией ездил в рейсы в качестве бригадира проводников, и у него в подчинении было много проводниц, то есть возможность у него имелась… теоретически. Но позволяло ли здоровье? Родители также прожили недолго, отец умер едва вышел на пенсию в шестьдесят два года, мать в шестьдесят пять. Правда денег они все же скопили и уже в самом начале Перестройки купили в этом же поселке свой собственный дом, с земельным участком и съехали с барака. Потом этот дом по наследству достался Клавдии.

Как же все, что знала о жизни Клавдия, отличалось от того, что рассказывала Анна Николаевна. Она была уверена, что в советские времена все простые люди выживали в упорной борьбе за всевозможный продуктовый и промтоварный дефицит. Она сама отлично помнила восьмидесятые годы, свою юность, когда вместе с тогда еще живой матерью на «продуктовой» электричке по выходным ездила в Москву за колбасой и всем, что можно было купить только там, выстаивая по многу часов в километровых очередях, чтобы «затарившись» поздно вечером вернуться домой. Оказывается в это же время кто-то жил по-другому, и не обязательно то были родственницы очень больших начальников. Там, в той жизни, о которой поведала Анна Николаевна женщины хотя бы пытались быть женщинами, здесь… здесь это было почти невозможно.

Общение с Анной Николаевной заставило Клавдию задуматься о том, о чем раньше она и помыслить не могла. Ей все более нравилось слушать эту почти на полтора десятка лет ее старше женщину. Ее суждения подкупали какой-то одновременно и нестандартностью и в то же время естественностью. Клавдия слушала, впитывала… но последовать ее советам, стать своего рода хозяйкой своей судьбы, в том числе и стать, как та выражалась, «белой женщиной», госпожой. Нет, Клавдия не то что бы не хотела, она оказалась не способна к этому на генетическом уровне. Ведь по большому счету подавляющее большинство русских женщин только по внешности были «белыми». А госпожами, хозяйками… Хозяйками, после изгнания, истребления и искоренения дворянства они не были никогда. Даже постсоветские «бизнесвумен», или жены «новых русских», вышедшие хоть из «грязи», хоть из комсомола или НИИ, даже за рулем дорогих иномарок, посещая дорогих визажистов и фитнесклубы, даже увесив себя драгоценностями… Они в основном выглядели примерно так же, как те третьесортные артистки из низов в ролях цариц, княгинь и графинь, или широко известная Ксения Собчак «во дворянстве». И уж тем более не могла себя вообразить госпожой Клавдия, чья бабушка была кочегаром, а мать проводницей. Правда, внучка «торфяницы», ставшая женой полковника, Анна Николаевна морально была как будто подготовлена к роли госпожи, но, увы, ей не повезло, так сказать, по срокам, когда воцарился капитализм, она стала уже слишком пожилой. Клавдия же не могла даже повысить голос на тех же рабочих-узбеков, одернуть и поставить на место, когда они плохо и медленно работали, или даже приворовывали доски. Почему она их даже побаивалась? Опять же, видимо сказывалось советское наследие, с одной стороны проповедуемый советской властью интернационализм, с другой среди русских всегда бытовало мнение: «черные», чуть что за ножи хватаются, и к русским бабам пристают. То, что это было справедливо, в основном, только в отношении кавказцев не акцентировалось, так как большинство русских «черных» не разделяли, для них что кавказцы, что среднеазиаты, было все едино. Для Клавдии даже стало некоторой неожиданностью, что никто из восьми уже не первый год работавших на складе узбеков даже не пытались к ней пристать, не говоря уж о том, чтобы по настоящему «зажать». Но вот «брать на горло» особенно в день зарплаты, это они делали регулярно. И Клавдия в эти моменты обычно терялась и… уступала. Правда, эти уступки существенно не сказывались на рентабельности склада – бизнес являлся очень прибыльным, а зарплата грузчиков даже с учетом того, что они выбивали «горлом» была невелика. Брат мужа, зная обстановку на складе, обещал помочь, раз или два в месяц приезжал, материл на чем свет стоит рабочих и бригадира. Те все это выслушивали со стоическим восточным терпением, а когда он уезжал, на складе вновь воцарялась полуанархия…

4

Анна Николаевна упорно продолжала советовать Клавдии:

– Гоните вы их в шею. Совсем разболтались, да и что это за работники, один дохлее другого. Надо найти покрепче и помоложе.

Узнав от Клавдии, что среди работающих на складе узбеков нет ни одного моложе тридцати лет, и есть даже кому за сорок… Впрочем, возраст рабочих Клавдия знала приблизительно, так как лишь при приеме на работу видела их паспорта и уже забыла даты их рождения.