Федерика ди Альто Адидже, маркиза с грустною судьбой. Пьеса - Илья Масляков

Я с головой в её любовь ушёл.

Забыть, забыться, прекратить волненья,

Не о любви мне думать, не о ней!

Из сердца вырвать нужно Федерику

И думать как о дочери своей.

Дай, Боже, силы мне во всём признаться:

Поведать Федерике, что знатна.

Возможно, суждено судьбой расстаться:

Так велика пред ней моя вина».

Джакомо заливается горючими слезами, ложится в холодную постель и засыпает праведным сном, считая, что покаяние принято Творцом.

Глава 4. Соитие, данное свыше

Вернёмся к нашему славному гвардейскому капитану. Немного поплутав по узким улочкам города, он оторвался от погони, которую предприняла челядь негоцианта Пуччини. И без дела слоняясь по ночному городу, убивал время до полуночной вахты в покоях герцога. Вдруг он услышал женский вскрик и громкий мужской гогот. Поняв, что затевается какая-то мерзость, Пьетро поспешил на помощь.

«Четыре пьяных на одну девчонку,

Эй, судари, вам ваша жизнь не жмёт?

Я одному сейчас проткну печёнку,

Другой из вас в мучениях умрёт.

Удар, ещё удар, куда вы?

Мне с вами было б точно веселей,

Дерусь я с четырьмя не для забавы,

А чтобы вы преставились скорей

Кто вас учил, друзья, таким манерам!

Негоже спину подставлять мне под удар.

Какие нежные попались кавалеры,

Бегут, как будто в ж…е скипидар».

Трое, постанывая и прихрамывая, подхватывают четвёртого под руки и уносят в подворотню, изрыгая проклятья в адрес ди Альберто.

Привалившись к стене дома явно без чувств, на мостовой сидит хорошенькая девушка, в которой Пьетро узнаёт ЛУКРЕЦИЮ. Что она делает в столь поздний час на улице города, что её подвигло на сию опасную прогулку? Пьетро заинтригован.

Лукреция, с восторгом наблюдавшая за дракой, валиться на руки к ди Альберто, как только они освобождаются от шпаги.

«Ах ди Альберто, милый ди Альберто,

Спасли вы жизнь и честь спасли мою.

Вы идеал мужчины, совершенство,

Самсон и даже Геркулес в бою.

Я даже испугаться не успела,

А вы, как град, свалившийся с небес,

Как Зевс, как громовержец, как Аттила,

В пух разнесли, паршивый этот плебс».

«Падает в глубокий обморок», одним глазом подсматривая, что он будет делать.

Ди Альберто подхватывает Лукрецию на руки, и, понимая, что ближайшие часов пять она в себя не придёт (откуда знать ему, что виной всему, т.е. этому самому обморок, тугой корсет, который надо бы расшнуровать), относит в свою холостяцкую квартиру, расположенную в мансардном этаже гостиницы «Тосканский боров». Кладёт на кровать и со спокойным сердцем отправляется во дворец Герцога Тосканского проверять посты и менять караулы.

«Cудьба ко мне повёрнута лицом,

Любви без меры, выбрать лишь осталось.

С одной чуть было не попался пред отцом,

Другая под ноги на улице попалась.

И денег у обоих пруд пруди,

Уйду со службы, буду жить спокойно,

И бёдра у обеих и грудИ,

Но жить с двумя, конечно, непристойно.

Лукреция красива, но глупа,

А что ещё от бабы мужу надо?

А Федерика ликом некрасна,

Осанкой королева, статью, взглядом.

Сейчас свою я службу отслужу,

Приду домой и всё решу спокойно.

Лукрецию на ложе возложу,

Она любви моей вполне достойна.

Эй, караул, а ну не спать, не спать,

Вы герцога Тосканы стражи ночи,

Пред капитаном должно смирно встать,

И ночью я на службе, между прочим».

Стоят гвардейцы грозно на постах,

Дворец во снах полночных пребывает,

И лишь луна играет на устах,

И мёртвым светом полночь расцветает.

Рассвет близёхонек, запели петухи,

И поутру мой караул сменился,

И слышится вдали пастуший рог,

И солнца первый луч к земле пробился».

После ночной караульной службы ди Альберто возвращается в своё жилище и с умилением смотрит на сладко спящую Лукрецию, которая уже сказочным образом успела раздеться и лечь под одеяло.

«Дитя прекрасно, словно дивный сон,

И влюблена в меня любовью светлой.

И я не обеднею, mil pardone,

Коль поделюсь любовью предрассветной.

Проснись, дитя, не пропусти минуту,

Когда в тебя, твой капитан войдёт,

Сердца соединятся этим утром,

На крыльях птица счастья унесёт.

Проснулась… и ничуть не испугалась,

Лишь крепче обняла и замерла,

Своей рукою к плоти прикасалась,

Кричала, что всю жизнь меня ждала.

В бредовой скачке, мокрые от пота,

По комнате летал перины пух,

Мы долго занимались сей «работой»,

Ну по полудни часиков до двух.

Но ночь бессонная на силах вдруг сказалась,

И рухнул я подкошенным снопом.

Мне снился сон, во сне ты улыбалась.

Быть может, всё закончилось венцом.

Размежил очи, уж почти смеркалось.

Один в постели, сон ли, быль ли, явь?

И лишь багровым цветом расплывалось

Пятно на белом шёлке одеял».

В дверь комнаты капитана ди Альберто тихонько постучали – вошёл мальчишка, прислуживающий в гостиничном трактире, поставил на стол нехитрую снедь: бутылку вина и холодную ветчину, и, смутившись, спросил (мальчишка боготворил капитана и мог часами полировать его шпагу):

«Синьор, вы слышали? Гуляет новый слух,

Что кто-то дочь Пуччини обесчестил?

Я нем, синьор. Да, да, я нем и глух,

Но, говорят, что будет много мести.

Он, говорят, гвардейский офицер,

И к герцогу Тоскани входит в свиту,

Хотя купчишки эти, например,

Способны врать, чтоб заграбастать титул».

Пьетро в ответ мальчишке

«Ты, брат, стоишь на правильном пути:

Кто слухам верит, тот не знает правды.

Лишь тот способен честь свою спасти,

Кто рот лгунам заткнёт ударом шпаги.

После этих слов Пьетро откинулся на подушки и спокойно заснул, решив предоставить решение всех насущных вопросов будущему дню, проведению и святому Франциску, покровителю Тосканской гвардии.

Глава 5. Мэтр раскрывает душу

Это же утро, дом купца Джакомо Пуччини. Джакомо за завтраком просит слуг оставить его наедине с Федерикой и обращается к ней ласковым проникновенным тоном.

«Дитя моё, внемли моим речам!

Я долго думал, как начать tirade.

Я жизнь свою кладу к твоим ногам,

И жизнь твоя мне старику награда.

Ты выросла давно, я постарел,

И вот пришёл, наверно, час открыться,

Не дочь ты мне… Твой взгляд вдруг почерствел,

Скажу про всё, что должно, то свершится.

Лет двадцать уж прошло с тех самых пор,

Когда я сам сопровождал товары,

И где-то средь степей, а, может, среди гор,

Я встретил человека, был он старый.

И в немощных руках держал он колыбель,

Просил дитя в забвенье не оставить.

Сказал, что твой отец – хозяин тех земель,

Но он убит, и некому здесь править.

От Лепонтийских Альп до моря степь лежит,

И там твоя земля по праву крови.

Теперь ты знаешь всё, что деве надлежит,

Прости отца, не хмурь напрасно брови.

Тебя я воспитал, и хлеб я дал, и кров.

Я был тебе отцом и буду впредь,

Но ты должна узнать трагедию веков,

За землю предков можно умереть.

Теперь ты знаешь всё. Как знаешь, так решай,

Не мне теперь твою судьбу вершить.

Я только попрошу: меня не отрицай,

Позволь тебя мне подле век дожить.

Ведь я ещё нестар: мне будет шестьдесят,

Но я их отдал много, ради счастья.

Все злато, что скопил, тебе принадлежит,

О, не оставь отца своим участьем».

Закончив речь, Джакомо Пуччини опустил голову. Федерика молчала, не находя сло от свалившейся на неё лавины откровений; слеза катилась по её бархатной щеке, в голове кружились обрывки фраз, и она с трудом понимала, что рождена в мире, где правят право крови, титулы, поместья, шпаги. Всё это так близко, так возможно. Но рядом Джакомо, который ей вовсе не отец, но, который любит её больше жизни и всегда будет любить. Не совладав со своими эмоциями, Федерика заплакала и убежала в свою комнату…

Ночь… Фредерика одна в комнате, пытается осмыслить услышанное от Джакомо

«Мадонна! Сжалься надо мною,

Погибла вся моя семья!!!

До сей поры чужой судьбою,

Жила, не зная правды я.

Не зря мне в детстве снились сны:

Дворцы, наряды, кавалеры.

Они загадками полны,

Смешны, болтливы и манерны.

Мне снились горы, и дворец,

И быстрых рек хрусталь чистейший,

И гордый рыцарь, мой отец,

Из всех дворян наихрабрейший.

Теперь и титул есть, и деньги,

Но только страх в душе моей,

Дрожат предательски коленки,