На день погребения моего - Томас Пинчон

из прошлого в будущее, в направлении возрастающей энтропии.

Теперь, когда они выбрались из удушающей жары песчаной бури, Чик стоял на открытом мостике в защитном костюме для пустыни и записывал показания термометров, в то же время измеряя высоту древним, но надежным симпьезометром, спасенным после крушения первого «Беспокойства» после малоизвестной Битвы при Десконосидо в Калифорнии.

Видимость лишь немного улучшилась, Чик растерялся от ужаса, заметив, что столбик ртути в термометре поднялся, указывая на рост атмосферного давления, а значит —  снижение высоты! Хотя судно по-прежнему нес восходящий воздушный поток, о чем Чик немедленно доложил Рэндольфу, каким-то образом оно также садилось на поверхность, которую никто не видел. Капитан воздушного судна разжевал и проглотил полфлакона содово-мятных таблеток, после чего начал расхаживать по мостику.

  — Рекомендации?

 — У нас еще есть аппарат «Гипопс» после давней миссии во Внутренней Азии, —  вспомнил Чик. —  Благодаря ему мы, по крайней мере, сможем видеть, что внутри.

Он быстро надел на себя и на Капитана странные футуристические приспособления — гермошлемы, линзы, воздушные баллоны и генераторы электрического тока, благодаря этому аэронавты смогли убедиться в том, что судно действительно скоро разобьется о горную гряду, которая оказалась кучей черного обсидиана, блестящей красными огоньками, острая, как бритва, линия водораздела тянулась на много миль и растворялась в туманных сумерках.

— Осветить судно! — крикнул Рэндольф, Майлз и Дерби поспешили выполнить приказ, зловещие красные огоньки загорались, как расплавленная лава во время геологического сдвига.

Опасность удалось предотвратить, как всегда, «в последний момент», Рэндольф и Линдси пошли в штурманскую рубку, чтобы посмотреть, нет ли там каких-нибудь карт этой поверхности, столь незнакомой им всем, над которой сейчас парило судно.

После комплексного анализа, осуществлявшегося всю ночь, Навигационная Комиссия определила, что судно, скорее всего, натолкнулось на Пифагорейскую или Противоземлю, существование которой теоретически допускал Филолай Тарентский, чтобы довести количество небесных тел до десяти — это было идеальное Пифагорейское число.

—  Филолай верил, что лишь одна сторона нашей Земли населена людьми, — объяснял Чик, —  и, так уж получилось, это была сторона, противоположная Другой Земле, которую он называл Антихтоном, вот почему никто ее никогда не видел. Теперь мы знаем, что настоящей причиной была орбита планеты, такая же, как у нашей, но отклонение на сто восемьдесят градусов, поэтому Солнце всегда находится между нами.

 —  Мы только что пролетели через Солнце? — поинтересовался Дерби тоном, который сослуживцы сочли признаком грядущих рассуждений на четверть часа о здравомыслии Капитана, если не о его психическом здоровье.

 — Возможно, нет, — сказал Чик. — Возможно, более вероятно, что мы смотрим сквозь Солнце в телескоп очень высокого разрешения, и видим всё так четко, что не замечаем больше ничего, кроме Эфира между нами.

  —  О, как рентгеновские лучи «Спекс», —  хихикнул Дерби, — только по-другому.

 —  Антихтон, — объявил Майлз, словно кондуктор в трамвае. — Другая Земля. Все смотрите под ноги.

Словно вернулись времена их Марширующего Оркестра Губных Гармошек. Они были на Противоземле, на ней и вне ее одновременно, а также —  на Земле, которую, кажется, никогда не покидали.

Словно все карты и графики вдруг стали нечитаемыми, маленькая компания вдруг поняла, что в каком-то, не только географическом, смысле, они потерялись.

 Отнесенные большим восходящим потоком воздуха Сахары на планету, с которой еще неизвестно смогут ли вернуться, мальчики почти верили, что однажды окажутся в безопасности на Земле —  на других планетах они нашли Американскую Республику, чье благосостояние, увеличению которого они поклялись способствовать, столь необратимо перешло под контроль зла и маразма, что, казалось, они никогда не смогут преодолеть силу притяжения Противоземли. Поклявшись на своем Учредительном Меморандуме никогда не вмешиваться в дела «сурков», наблюдали за ними в беспомощном и угнетенном состоянии, которого у них прежде никогда не было.

Их операции по договорам начали приносить меньше доходов, чем источники, не связанные с небом — арендная плата за недвижимость на поверхности, проценты по ссудам коммерческим предприятиям, накопившаяся за много лет прибыль на инвестиции — и у мальчиков возник вопрос, не остались ли времена глобальных приключений позади, но вот в начале осени 1914 года к ним пришел загадочный русский агент, если верить ему, по фамилии Баклащан («Псевдоним, — заверил он их, — все более зловещие заняты») и принес новость о таинственном исчезновении их старого друга-антагониста, капитана Игоря Пажитноффа.

 — Его никто не видел с лета, — сказал Баклащан, —  а у наших агентов закончились зацепки. Возможно, у тех, кто работает в том же направлении, больше шансов его найти. Особенно учитывая нынешнюю ситуацию в мире.

— Ситуацию в мире? — нахмурился Рэндольф. Мальчики озадаченно переглянулись.

 — Вы...не в курсе..., — начал Бакдащан, а потом запнулся, словно вспомнив пункт в своих инструкциях, запрещающий ему делиться определенной информацией. Он виновато улыбнулся и вручил им папку с перечнем недавних перемещений судна Пажитноффа, о которых было известно.

Несмотря на «Одиннадцатую Заповедь», которой придерживалось большинство искателей приключений-фрилансеров тех времен, мальчики без колебаний согласились взять это дело. Аванс —  золотом, которое Баклащан погрузил на двугорбого верблюда, терпеливо ждавшего в тени, которую «Беспокойство» отбрасывало при почти полной луне.

—  И, пожалуйста, передайте наши изъявления глубочайшего уважения Царю и его семье, —  напомнил эмиссару Рэндольф. — Мы лелеем воспоминания о их гостеприимстве в Зимнем дворце.

  —  Мы, должно быть, увидимся с ними довольно скоро, — ответил Баклащан.

Во время последующего длительного путешествия вокруг почти всего Мирового Острова от внимания мальчиков не ускользнуло, что на Поверхности действительно творится что-то странное. Всё чаще приходилось лететь в обход. Целые участки неба оказывались закрыты. То и дело из ниоткуда вдруг становились видимыми сильные взрывы огромной и беспрецедентной насыщенности, из-за которых структурные компоненты воздушного судна начинали дрожать и скрипеть. Майлз начал сталкиваться с неожиданным дефицитом при закупках продовольствия. Однажды его самый надежный поставщик вина принес тревожные вести:

 —  Поставки шампанского отложены на неопределенное время. Весь регион произрастания сейчас изборожден траншеями.

 — Траншеи, — Майлз произнес это слово так, словно это был иностранный технический термин.

Торговец долго смотрел на него и, возможно, продолжал говорить, хотя его слова больше нельзя было расслышать. Майлз как-то смутно понимал, что эта проблема, как и многие другие, связана с условиями долго остававшегося негласным договора между мальчиками и их судьбой — словно, когда-то давно научившись летать, парить вдали от